little deadly demon

— Папочка, мне же больно, — переиграв в манерный скулеж, говорит Лекс, слишком громко звеня переплетшими бивни запястий браслетами на короткой цепочке вкруг ручки дверцы любимой «Вейрон»; наказание, разумеется, символическое, но Лексу ужасно нравится представлять себя какой-нибудь чересчур неосторожной жертвой эдакого я-люблю-Шарлотту-а-не-малютку-Ло — руками почти не пошевелишь, и он чувствует себя таким восхитительно беспомощным, что впору уже намертво прикусывать гранатовый марганец губ — лишь бы не дать грязному старику удовольствия слышать, как же все-таки ему это нравится. — Принцесса, я ведь предупреждал, что так будет, если еще раз начнешь приставать ко мне на работе, — перекинув ладони на руль, отвечает отец, решив вовсе направо взгляд не бросать — от греха подальше — так еще не хватало совсем не доехать домой, не стереть вишневого кофе (с ближайшей заправки) с еще не целованных губ — сигарета скользит по пальцам, зажигаясь о спичку едва не порезче обычных; он прибавляет скорости коронованному высочеству Кони-Айленда: ей-богу, до Хэмптона — пара миль — неужто так сложно сдержаться? — Просто мне стало скучно без твоих волшебных пальцев, ничего такого, — Лекс воркочет, уходя без надежд с головой в плагиат, — неловко трясет головой: солнце светит в мускат подведенных глаз, и очки, отражая Сью Лайон последних веков, падают, наконец, на по-детски вздернутый нос. Золото выбитых прядей из кружев уложенных (милой Долли, заботой старушки) вкруг точеной макушки янтарных кос щекочет только у самой шеи; нет уж, нельзя быть настолько грубым, чтоб позволять чересчур хорошо сыгранному призраку разозленного Гумочки доезжать домой. — О, ты ведь мог бы отшлепать меня за то, какой я был гадкий, прямо здесь и сейчас, папочка, — так зачем же нам ждать до дома? Вы здорово лупите, господин — гораздо скорее, чем мама… — По крайней мере, я уж точно нисколько не переставал тобой интересоваться, — небрежно парирует Лютор, почти смеясь блестящему применению парочки слов, когда-то давно, кажется, сказавших всего лишь о скорости автомобиля, — и если сейчас не закроешь свой милый ротик, потом будет гораздо хуже, — роскошная «Ричмонд» едва не летит в окно последним намеком на здравый смысл: он знает, что, к своему стыду, бесконечно играет в плюс заносчивой крошке в выдержке пополам с блеском себя в руках (в объятиях — только Лекс) — остается подыгрывать, и с этим он даже справляется — пожалуй, все-таки слишком хорошо. — Нельзя ведь быть настолько нетерпеливым, принцесса… ведь даже старлетки с Ривьеры умеют ждать. — А тебе разве не хочется заткнуть мой милый ротик чем-нибудь получше, чем словами о том, что я буду лучше любой? — насмешливо фыркает Лекс, зная, как быстро доводит в плавленную сталь настолько лукавый тон; скользя вверх по шелку летних сандалий неловкой красавицы Артемиды, босая медь кидается в хром и никель панелей «Вейрона» почти прямо перед собой. Хрустальную в чистый родник, прозрачную напрочь тунику (привычный росчерк о пепси-коле непременно морозит глаз, обещая вишневую свежесть после) ведет вверх, до молочного меда у самых бедер, и нарочно сорванный шелк синих шорт закрывает чуть не три дюйма кожи — слишком, чертовски слишком. — Впрочем, если тебе чересчур много лет для всех мальчиков и скандальчиков, я мог бы заглянуть к кому-нибудь вроде милого Чарли… — Думаешь, сможешь ходить или говорить в ближайшие пару дней? — хмыкает нехорошо отец, зажимая хлесткой подошвой тугую педаль поправее всех судей Лонг-Айленда — «Вейрон» визжит разозленной неуважением к церкви Шарлоттой — поражение признается с боем, глухой рык третьей пинты барочного двигателя отдает детскими пальцами на щеке — черт его задери, ей-богу, черт-его-задери. Лекс смеется в ответ на тяжелый взгляд, тянет за зубы губу, почти обнажая лиловый жемчуг плеча неловкостью злого «надо было звонить в полицию и сказать им, что ты меня изнасиловал» — ключ от наручников бьется в зубы, катится под язык лучше всяких конфет для зубов (стучит — так же противно; все же не суть), и победе нет равных в других: нет, все-таки папочка поцелует его еще не раз — кажется, даже не два.