POV Илья
— Давно мы не ходили по магазинам. — Сашка садится на стул в коридоре и стягивает с рук тёплые перчатки. — Я даже устал. — Ага, — соглашаюсь я и раздеваюсь тоже, положив на обувную полку пакет с семейным альбомом в бархатном переплёте — подарок, который мы выбрали родителям. — Чай пить будем? — Будем. Привет, Винчестер. Скучал тут без нас? Саша треплет кота за густую шерсть и идёт в ванную мыть руки, оттуда, не переодевшись, приходит в кухню. — Кажется, будем даже есть. Пока я ставлю в микроволновку наспех порезанные бутерброды с сыром, брат разливает по кружкам кипяток (для меня до сих пор загадка, как он умудряется налить ровно столько, сколько нужно). Через пару минут мы уже сидим за столом, ждём, когда заварится чай. Я определяю это по цвету, Саша — по запаху. Вдоволь накупав треугольную пирамидку в кипятке, он наклоняется к кружке и вдыхает ароматный пар. Убедившись, что чай готов, наматывает нитку пакетика на ручку кружки и делает первый глоток. Я отпиваю тоже, напрочь забыв про обветрившиеся губы. Жгучая боль от горячего заставляет меня выругаться. — Ты чего? — удивляется Сашка. — Губа треснула, — жалуюсь я. — Мама бы сказала, надо меньше целоваться на морозе. — Обязательно. Мама же не знает, что последний мой поцелуй на морозе был с горкой в соседнем дворе. Саша прячет за кружкой какую-то загадочную, непонятную мне улыбку. Первым допив чай, он уходит в ванную, гремит там переставляемыми на полке мамиными баночками и возвращается обратно с тюбиком крема в руках; просит меня повернуться. Свинтив синюю крышечку, выдавливает на палец маслянистую белую каплю, протягивает ладонь к моему лицу и, когда кончики пальцев касаются подбородка, уверенно перемещает их на губы. Медленно, мягко растирает по шершавой коже крем. Закончив, предупреждает: — Не облизывай, это невкусно. Я улыбаюсь — иногда мне кажется, что из нас двоих Саша старший.***
Пока я мою посуду, Сашка ждёт меня в комнате, чтобы упаковать родительский подарок, но к моему приходу засыпает. Чему я очень рад — мне давно требовалось немного времени на подарок для него самого. Оставив у двери шлёпающие задниками тапки, неслышно иду по комнате. Снимаю со своей постели плед, укрываю Сашу и долго после этого смотрю на него, на его зрячие руки и опущенные веки, и мне кажется, если позвать его по имени, он откроет глаза, посмотрит на меня и улыбнётся… Но такое, если и произойдёт, то ещё не скоро. Думать о запланированной на далёкое будущее операции мне не хочется, да и времени на это нет, поэтому я усилием воли переключаю мысли на предстоящее дело. Крадучись отхожу от кровати к столу, выдвигаю нижний ящик, где у меня хранится все необходимое, достаю ноутбук, свёрнутые шнуры наушников и зарядки. Задвигаю ящик ногой, чтобы случайно не выронить что-нибудь в наклоне, по-прежнему тихо выхожу из комнаты. Перебазировавшись в родительскую спальню, устраиваюсь на полу около кровати. Приношу с кухни стакан воды, расставляю перед собой вещи, открываю ноутбук и беру с полки книгу. Провожу подушечками пальцев по золотистому тиснению на обложке: «Врагов выбирай сам».* Именно из-за названия я когда-то обратил на неё внимание, а спустя время проникся текстом. Сейчас её сложно найти даже на заказ в интернет-магазине — заполучить печатный экземпляр было фантастическим везением, — а достать такую редкость в аудио-формате и вовсе невозможно. Уверен, Сашке бы она очень понравилась, поэтому я сам записываю для него текст. Чтение не профессиональное, и запись немного искажает мой голос, но выходит всё равно неплохо. И я очень доволен, что сегодня закончу свой трёхмесячный труд. Останется только упаковка. Воодушевленный этими мыслями, я открываю последнюю главу, которую не успел озвучить в прошлый раз, включаю микрофон и начинаю читать. «На развилке, там, где от тракта уходила тропа к ближайшей насыпи, Артур остановил Чубарую. Спрыгнул с седла, дождался Альберта. Помогая брату спешиться, попросил с легкой улыбкой: — Дай активатор. И не ходи со мной, ладно? — Тебя убьют там, — понял Альберт. — Да. — Кто? Улыбка стала шире. Артур безмятежно пожал плечами: — Какая разница? — Но ты знаешь? — Да. — Я тоже узнаю. — Конечно. Как всегда, когда предстояло расстаться, старший обнял его. Легонько дунул в затылок: — Я люблю тебя, братик…» Последняя фраза выходит смазанной, с ненужными паузами и неверной интонацией. Я списываю это на першение в горле. Отпив немного воды, возвращаюсь к чтению. «— Я люблю тебя, — повторил Альберт, уткнувшись лбом в холодную поверхность доспеха, — ты ведь найдешь меня? Потом. — Обязательно…» — Черт! Да что же это… — на полуслове я запинаюсь, но запись уже испорчена. Придётся зачитывать отрывок сначала. Нахожу взглядом нужную строчку, перезапускаю программу и… не могу произнести вслух ни слова. Так и сижу, вперившись в одну фразу из целого диалога, пока ноутбук автоматически фиксирует тишину. — Я люблю тебя. А ты кого больше любишь, маму или папу? — Илью! Я понимаю, что сегодня мне не осилить главу. Ставлю запись на паузу, снимаю наушники, закрываю книгу. Делаю всё размеренно и методично, стараюсь сосредоточиться на чем-нибудь нейтральном — это должно помочь успокоиться. Должно, но не помогает. Я опять проваливаюсь в воспоминания, обречённый в сотый раз переживать ужасные события из прошлого. Память — странная штука. Пока я был восьмилетним, я совершенно не помнил деталей, но теперь, чем дальше мы от того дня, тем ярче и отчётливее становится картина. Тем сильнее я ощущаю вину. И мне некуда спрятаться от этого. Закрыть глаза, уткнуться в ладони — не спасает. Из черноты под веками проступают фрагменты произошедшего в тот злополучный вечер, который поделил нашу жизнь на «до» и «после». Я не могу прогнать их и просто жду. Сначала всегда появляется картинка — тёмные пятна на бледных пальцах. Затем она обрастает подробностями, расширяется, приобретает объём. За этим следует отвратительный въедливый запах чернил. Я могу ощутить его, словно передо мной стоит тяжёлая стеклянная банка, наполненная сине-фиолетовой густой жидкостью, на поверхности которой показывают интерференцию света школьникам на уроках физики. Когда мне было восемь, я не знал ничего о преломлении света. О свойствах чернил я тоже ничего не знал и уж тем более не мог сказать, чем обернется моя глупая шутка. Когда очередь доходит до последствий, воспоминания разворачиваются во всей полноте, как отрывок киноленты. Я вижу со стороны себя, забившегося в угол между диваном и стеной, слышу мамины всхлипы, рыдания братишки и даже чувствую отголоски ударов рассерженного отца. До отвращения явно ощущаю влагу над верхней губой. Как много лет назад, когда я размазывал тёплое красное по щекам вместе со слезами, вытираю кулаком нос. Открываю глаза и смотрю на свои пальцы, развернув их к свету — кровь не фантомная. Щекочет ноздри, собирается в ямочке над губой и капает на футболку. Такое со мной впервые, так что я сразу прихожу в себя от испуга. Зажав рукой нос, спешу в ванную. Трясущимися руками открываю кран с холодной водой, пригоршнями бросаю её в лицо. Кровь бежит по пальцам, капает в раковину. Смешиваясь с проточной водой, бледно-розовая дорожка исчезает в жерле водостока, за ней вторая и третья… «Это все «Герфонал», — думаю я. — Надо завязывать». Едва я успеваю привести себя в порядок, в ванную заходит Саша. Не хочу, чтобы он о чём-нибудь догадался, и стараюсь предупредить его подозрения, первым задав вопрос: — Ну как, выспался? — Да, — совсем не сонно отвечает он. — У тебя всё хорошо? — Конечно. — Вытерев руки, возвращаю полотенце на крючок и прохожу мимо Сашки к выходу. — Пойду приготовлю всё необходимое, надо закончить с подарком.***
Мы сидим на полу, обложившись рулонами крафта, картоном, лентами, нитками, скотчем разной ширины и конвертами из фотосалона, фотографии из которых после обсуждения сортируются по стопкам. В основном мной. Саша в процессе почти не участвует, хотя и делает вид, что его интересует что-то помимо задумчивого поглаживания корешка нового альбома. Зелёный бархат обложки отливает белизной, когда он проводит пальцем по ворсу, и даёт тёмный оттенок — против ворса. Но брат этого не видит, поэтому мне непонятно, чем он так увлечён. И я могу только догадываться, как далеко сейчас его мысли. Когда альбом заполнен от корки до корки и тщательно упакован в хрустящую бумагу, я перевязываю его широкой лентой и даю Саше подержать. — Илья… — машинально ощупав края свертка, зовёт он. По тону ясно, что меня ждёт вопрос, но Саша почему-то его не задаёт. — Бант держится слабо. — Сейчас поправлю. Нахожу среди завала из всевозможных коробочек узкий скотч, отрываю клейкую прозрачную ленту зубами, потому что ножницы затерялись где-то в обрезках фольги и ленточек. Уголок скотча липнет к губе. Я отдираю его без неприятных последствий — крем действительно помог. Едва я успеваю подумать об этом, Саша протягивает ладонь к моему лицу, будто услышав мои мысли. Тёплые подушечки пальцев неторопливо проходятся по губам, ставшим заметно мягче. — Уже не больно? — Нет, сейчас гораздо лучше, — улыбаюсь, всё ещё ощущая легкое, как ветерок, прикосновение, хотя Саша уже убрал руку. — Тогда ты можешь научить меня целоваться? — Он просит об этом так же просто, как передать соль за ужином, и это удивляет меня даже больше, чем сама просьба. — Почему ты спрашиваешь? — нечестно отвечать вопросом на вопрос, но ничего лучше мне в голову не приходит. — Мне семнадцать лет, а я даже не знаю, как это — поцелуй с другим человеком, вот почему. Научишь? — Сань, да как ты себе это представляешь? — Наверное, вот так, — говорит он и, прежде чем я успеваю сообразить, целует меня в губы. Отстраняюсь не резко, чтобы он не решил, что мне неприятно; хочу сказать, что это должен делать не я, что в отсутствии практики нет ничего страшного, и… Саша тихо вздыхает, немного подавшись вперёд, повторяет мимолётное соприкосновение. Его ладонь забирается в мои волосы, притягивая ближе, и губы увереннее повторяют несложное движение вдоль моих. — Саш, — останавливаю его, понимая, что это поцелуй, настоящий, серьёзный и совсем не братский. — Что ты делаешь?POV Саша
Я планировал это уже давно, кажется, больше полугода, с тех пор, как понял, что мои чувства к Илье — это не просто любовь к брату. В жизни не испытывал ничего подобного, но что это такое — знал наверняка, всё-таки по книгам тоже можно много чему научиться. Жаль только, ни в одной из них не было подсказок, как поступить в моей ситуации. Разобраться в себе — это одно, а решиться действовать или, наоборот, бездействовать — совсем другое. Я долго сомневался, не зная, какой вариант лучше. Мне всё время хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями, спросить совета, но единственным человеком, которому я мог доверить что-то настолько сокровенное, был сам Илья. Можно было сказать ему всё, конечно, но я оставил это на самый крайний случай, когда другого выхода не будет. В друзьях у меня только Женя. Но мне достаточно представить, как он отреагирует, узнав, что я влюбился в парня, да ещё и в собственного брата, чтобы держать рот на замке. Для него это прозвучит аморально, а я, даже понимая всю мнимую аморальность таких чувств, ощущаю всё совсем иначе, и в голове появляется невообразимая путаница, когда я пытаюсь все это осмыслить. Через какое-то время, когда самостоятельно с разногласиями в мыслях я справиться уже не мог, а признаться не решался, я вспомнил про интернет, где явно есть хоть кто-нибудь, побывавший в подобной ситуации, или хотя бы способный понять и дать совет. Без поддержки я бы не справился — слишком привык полагаться на кого-то, кроме самого себя. И с этим я не прогадал. На тематическом форуме в разделе отношений я не сразу решился задать свой вопрос. Я понимал, что это всего лишь интернет, никто не знает, кто я, и не увидит моего лица, но быть осмеянным и не принятым всё равно не хотелось. Я сделал это только через месяц. Создал отдельную тему, как там было заведено, и написал всё, что накопилось в душе, вылил в сеть весь сумбур, царивший в моей голове, и все свои страхи и сомнения. Ноутбук я выключил сразу же, чтобы прочитать ответы только утром. В ту ночь мне особенно плохо спалось — слишком сильно я нервничал, представляя различные едкие комментарии. Наутро я проверил форум до выхода в школу и испугался, обнаружив две страницы обсуждений, а прослушивая сообщения — невероятно удивился. Люди приняли мою проблему едва ли не как свою собственную, высказали столько разных мнений и дали столько советов, что все я даже не запомнил. Одни говорили, что мне следует открыто проявлять свою заинтересованность, не боясь реакции брата; другие убеждали в том, что я должен честно ему признаться; третьи советовали написать письмо, раз я боюсь выговориться лично, но все они сходились в одном: если я нравлюсь Илье, он мне не откажет. Эти советы помогли мне немало, и, пожалуй, хорошо было бы предпринять что-нибудь подобное, но смелости мне всё равно не хватало. К концу сентября у меня появился друг по переписке. Он первым пошёл на контакт и предложил «обращаться, если что серьёзное». И я обращался, чувствуя, как общение с ним немного ослабляет моё напряжение и придаёт уверенности в себе. «Просто поцелуй его», — посоветовал мне Рэйни (такой уж ник), когда я рассказал ему, что чувствовал прошедшей ночью, успокаивая Илью после приступа. Просто поцеловать его. Просто поцеловать… Нет, «просто» у меня точно не получится, это не за руку подержаться и не по голове погладить. Тем более, все мои поцелуи с кем-то ограничивались целомудренными мимолетными прикосновениями губ к щеке, и от того, что у меня совершенно нет опыта, мне становится ещё страшнее. Даже если я решусь и поцелую его, вдруг Илье не понравится? Вдруг я отвратительно целуюсь? И он после этого не захочет находиться со мной рядом, что если так? «Напейся с ним. Любую глупость можно свалить на алкоголь!» Хороший вариант, Рэйни, но я пью очень мало, а брату нельзя из-за таблеток. «Тогда попроси его научить тебя целоваться. Он же старший, должен тебя учить всему…» Сначала я посмеялся над этим предложением, но потом задумался всерьёз. Целоваться — это же совсем не то, что пользоваться скайпом, например, как я могу просто этого попросить?.. Смешно ведь… Но с другой стороны, скайпом я пользуюсь отлично благодаря брату, да и его отказ не будет таким резким и негативным, как если бы я «просто поцеловал». Именно над этим я раздумывал, делая вид, что сплю, пока Илья занимался своими делами в соседней комнате, а потом решился, махнув рукой на свой страх и неуверенность. Будь что будет. «Что бы ты без меня делал?» Действительно, неизвестный Рэйни, что бы я делал?***
Оберточная бумага, должно быть, ярких расцветок, приятно шуршит под пальцами; гладкие ленты чуть скрипят, когда я натягиваю их до предела, наслаждаясь ощущением. Бант получается большим, с острыми уголками, и я стараюсь не трогать его лишний раз, боясь повредить. Осталось совсем немного, и дело закончено…, а я всё ещё не произнес ни слова из того, что хотел. Только думаю всё время об этом. Наверняка кажусь Илье отстранённым, ведь сосредоточиться на подарке выходит с трудом, и почти всю работу он делает один. — Илья… — М-м? Я на секунду замираю, облизав губы. — Бант держится слабо. Сердце начинает биться так быстро, что мне приходится некоторое время молчать и дышать глубже, чем обычно, чтобы успокоиться. Это уже, кажется, третий раз, когда я пробую подойти к интересующей меня теме, но всё никак не могу решиться, откладывая до подходящего момента. «Надо держать себя в руках. Это то же самое, как было со скайпом. Никакой разницы», — успокаиваю я себя, чтобы через минуту попытаться снова. Слышу, как Илья ворчит, не найдя ножницы, и отрывает скотч зубами, чего не стал бы делать, если бы ранка на губе ещё болела. И я понимаю, что, если в этом деле вообще может быть удачный момент, это он. Собравшись с духом, я подаюсь вперед. Осторожно провожу рукой по лицу брата, прикасаюсь к губам. — Уже не болит? — Сейчас гораздо лучше, спасибо. — Тогда ты можешь научить меня целоваться? — Я говорю это неожиданно спокойно и без нервной дрожи, которую испытывал всего секунду назад. Сразу становится так легко, будто камень с души. Сказал — и всё. Теперь бояться нечего, можно только ждать реакции. Даже если страх вернётся, отступать будет уже некуда. — Почему ты спрашиваешь? — По-моему, Илья всё же обескуражен, но хотя бы не отказывается сразу, а это значит, что у меня пока есть шанс. — Мне семнадцать лет, а я даже не знаю, как это — поцелуй с другим человеком, вот почему, — на одном дыхании отвечаю я. — Научишь? — Сань, да как ты себе это представляешь? Кажется, шансы только что приравнялись к нулю. Понимаю, что затягивать этот разговор дальше нельзя, иначе мы скатимся в общение, а другой такой возможности мне может и не представиться. — Наверное, вот так… — Я отлично чувствую, на каком он расстоянии от меня, без проблем нахожу его губы. Целоваться я и правда не умею, так что строить из себя опытного не собираюсь. Мое касание почти невесомо, я даже распробовать не успеваю, как брат отстраняется, наверное, собираясь что-то сказать. Нет. Никаких слов сейчас. Притягиваю его к себе рукой, чуть дрожащими пальцами касаюсь волос. Дыхание на коже отзывается щемящей болью в сердце, я снова касаюсь губами его губ, надеясь, что он поймёт и ответит, что не оттолкнет меня, когда я наконец решился на такой шаг, очень и очень для меня сложный. — Саш, — Илья уходит от поцелуя, подставив мне щёку. — Что ты делаешь? Я отстраняюсь сам, понимая, что он сделал то, что посчитал нужным. Медленно разжимаю ладонь, чувствуя, как мягкие прядки волос проскальзывают меж пальцев. В этот момент я впервые в жизни не ненавижу свои слепые глаза, потому что, если бы я сейчас видел лицо брата, вряд ли сумел бы сдержать эмоции. Мне невыносимо страшно ждать его дальнейшей реакции. Я собираюсь подать голос первым, объяснить или оправдаться, но меня прерывает оглушительный вопль, с которым Винчестер вихрем врывается в комнату. Кот проносится между нами, тормозит по разложенной на полу бумаге, сразу во что-то вгрызаясь, и я слышу звук разрываемой фольги. Илья тут же подскакивает, ругаясь, отнимает у него неиспользованную хрустящую ленту и выносит его из комнаты — наверное, запрёт в кухне. Когда я остаюсь один, груз неопределенности исчезает, и дышать становится легче. Кажется, обошлось…