POV Илья
Бывают дни, когда с самого утра ощущаешь себя патологическим неудачником. Не звенит вовремя будильник, заканчивается кофе и подгорают тосты, застревает лифт, и твой поезд в метро, не дождавшись, издевательски виляет хвостом напоследок, перед самой защитой курсовой увольняется научник, на работе аврал и в делах полная неразбериха, потому что тебе вдруг становится необходимо быть в двух местах одновременно, а ты не Гермиона Грейнджер и не Множитель*. Нехватка суперспособностей сегодня особенно огорчает. Уже к обеду я чувствую усталость, а впереди ещё собеседование в банке, о котором мы с Толей договаривались с декабря, вечерняя смена на работе и встреча с Пашей. Отболтаться от тет-а-тета с ним мне не удалось. Сразу после лекции, перехватив в буфете горячего шоколада, я иду в кафешку за гуманитарным корпусом. Бывшая столовая того советско-вокзального типа, который так любит Паша, заполнена посетителями. Я нахожу его почти сразу — по развязной позе и вечной шапке мешком, подсаживаюсь за столик со следами от пролитого компота. Паша катает пустую солонку из ладони в ладонь и сверкает зубами, зажав в уголке рта зубочистку. Из оставшихся на салфетке выложен символический доллар; рядом бутылка сидра и совдеповские пышки, вписавшиеся в меню с незапамятных времён. Моему появлению Паша безмерно рад. Он вообще выглядит возбуждённым больше обычного, и это настораживает. Ещё в телефонном разговоре он показался мне слишком настойчивым, даже требовательным, и, хотя я не знаю, какого подвоха от него можно ждать, могу догадаться, что мы не о погоде потрепаться собрались. Энергично встряхнув бутылку, Паша отпивает из горла. Я опускаю приветствие и сразу интересуюсь, какой сегодня повод. — За вас будем пить, — салютует он. — Как всё прошло? Понравилось? — Не хочу это обсуждать, — отклоняю тему. — А я хочу, — с утренней наглецой в голосе настаивает Паша. — Как оператор, не присутствовавший на съёмках, я обязан поинтересоваться мнением участников. О, извини, ты же не в курсе. Забыл вам наклеечку оставить: «улыбнитесь, вас снимает скрытая камера». Но так даже лучше, очень натурально получилось, с чувством, осталось только название придумать. «Запретная любовь», «Инцест на диване», «Младший соблазняет старшего» — как тебе? Или… — Эй, — перебиваю я, едва не пнув его под столом. — Прибереги свои шуточки до первого апреля. — Какие шутки, Илья, сенсация на носу! Смазливые инцестники такая редкость, деньги лопатой грести буду! С вами не поделюсь, но если соберётесь повторить, возьму в долю. Только в этот раз давайте до конца, у нас серьёзная аудитория. С последней фразы меня передёргивает. Откуда он знает, что мы не зашли так далеко? Неужели, не шутит? Мысленно возвращаясь к событиям последних дней, я вспоминаю, какую активную деятельность по моей подготовке он развернул, как сам предложил квартиру, как подталкивал меня к этому. И потом, ведь были же камеры… У меня и мысли не возникло их проверить; работай хоть одна из них, я бы этого не заметил. Пока я пытаюсь оценить ситуацию, Паша откровенно веселится. Глядя мне в глаза, собирает пальцем пудру с пончика и погружает его в рот, тщательно обсасывает. Я краснею, он улыбается. — Навевает воспоминания, да? Не понимаю, чего он добивается, и как мне реагировать. Он правда в курсе или только делает вид? — Не надо было снимать с него форму — школьники так заводят, — продолжает Паша. — И звук мне пришлось самому накладывать, а то стонать он… — Хватит, — нетерпеливо обрываю я. Уже одна мысль о том, что он думает о Саше в таком ключе, вызывает тихую злобу. Знать, что он действительно видел всё, я тем более не хочу, но убедиться в этом должен. — Выкладывай уже. — А заинтересовать? Я же говорил, мои услуги недёшево обойдутся. Давай, предложи мне что-нибудь. Во сколько ты оценишь вашу любовь? — Сначала я хочу это видеть. — Утром деньги — вечером стулья, — разводит руками Паша. — Ознакомительного просмотра не будет, извини, я и так делаю тебе большое одолжение. Ну, что думаешь? По зубам бы тебе дать, комбинатор хренов, вот что я думаю. И ещё, что нет у него никакой записи, иначе он не ломал бы комедию. Непонятно, откуда он знает так много, но бояться мне нечего, это просто фарс. Я могу уйти, распрощавшись с нашей взаимоудобной скоротечной дружбой прямо сейчас. Пожелав Паше коммерческих успехов, встаю из-за столика. — Будешь объяснять всем, что трахаешь младшенького исключительно по большой братской любви? — во всеуслышание интересуется он, всё ещё пытаясь на меня надавить. — Я ещё и наглядно продемонстрировать могу с его полного согласия, — отвечаю я, стараясь не обращать внимание на недоумённо уставившихся соседей. — А маме с папой что скажешь? — И маме с папой покажу. Мы, знаешь, практикуем иногда, так что распространяй, не стесняйся. Маякни, когда придёт время автографы раздавать. Под неприятные взгляды и шепоток выхожу из кафе. От злости едва не трясёт, но ещё больше я беспокоюсь. Паша не настолько глуп, чтобы рассчитывать, что я поведусь, тогда чего он хотел? Посмотреть на мою реакцию? Выяснить, как всё было? Но зачем? Я не понимаю, и это напрягает. Вдруг он соберётся провернуть то же самое с Сашей? Они мало контактировали, он не знает ни телефонного номера, ни школы, но мне всё равно лучше перестраховаться и какое-то время самому забирать его после уроков. Жаль, что сегодня никак не успеть, а с завтрашнего дня поменяю себе расписание на неделю.POV Саша
По средам у нас занятия в художественной студии. Мне нравится здесь. Мастерская полна звуков и запахов, а на уроках нам рассказывают про художников, скульпторов, композиторов, поэтов (особое внимание уделяя слепым, глухим и калекам); мы слушаем музыку, смотрим фильмы, а потом занимаемся своими делами. Я с самого начала выбрал лепку из глины. Это помогает лучше представлять предметы, да и в целом очень увлекательно. Я всегда могу потрогать и оценить результаты своих трудов, сравнить их между собой и порадоваться, что расту: так поначалу это были бесформенные слепки и объемные геометрические фигуры, а сейчас я могу воспроизвести почти любой предмет. Из моих кружек и подвесок уже получаются неплохие подарки на праздники, хотя раскрашивать их без помощи Ильи я не могу и вряд ли когда-нибудь научусь. Сегодня я долго не могу определиться с выбором темы. Глина уже обмята и готова принять любую форму, я смачиваю руки в миске с водой, раскатываю её, верчу, комкаю, но образ так и не приходит. Пальцы скользят по мягким изгибам и образовавшимся бороздкам, напоминающим мне что-нибудь отвлечённое, что нельзя вылепить на оценку: звенья позвонков, выемку у ключицы, линию плеча, и я прекрасно знаю, кому они принадлежат. Помимо воли руки воспроизводят, что запомнили, и я не могу сосредоточиться на работе. Даже стыдно, что думаю об этом так много, но в голове только Илья. Из-за своих мыслей я не сразу замечаю, что в кармане вибрирует телефон. Отпросившись у преподавателя, споласкиваю руки, вытираю их торчащей из кармана фартука салфеткой, и выхожу с телефоном в коридор. К этому моменту он звонит уже во второй раз. Я сразу понял, что это не кто-то из своих — все знают, что я в школе, — но даже предположить не мог, что услышу в трубке голос Паши…POV Илья
— … ну и пошли на хрен, уроды! Грабли убери! Комок ругательств летит вслед охранникам, вышвырнувшим парнишку из здания банка. Показав закрывшейся двери неприличный жест, он бросается к прохожим, заклиная их не становиться клиентами этого сомнительного заведения и не подвергать свои финансы риску. Поравнявшись со мной, хватает меня за рукав куртки. — Стой! Не ходи туда, этим людям ничего нельзя доверить. Отцепляю его от себя и отодвигаю в сторону. — Не переживай, я не клиент. Парнишка хмурит белёсые брови домиком. — Работаешь здесь? — Собираюсь. — Ну и дурак, — неожиданно просто говорит он, улыбнувшись глазами и уголками губ одновременно. Эта непосредственность с мальчишеской улыбкой так напоминают мне Сашку, что я быстро проникаюсь к нему симпатией и даже готов был бы выслушать, чем ему так не угодили в банке, но Толик уже ждёт меня в холле, и на разговоры времени нет. Я убегаю, оставив его и дальше докучать прохожим, а когда выхожу, он уже угомонился и сидит на оградке клумбы. Теперь, пока он не суетится, я могу рассмотреть его миловидное лицо с зеленью глаз в широком разрезе, веснушчатым носом и острым подбородком, худощавую фигуру и весь его внешний вид. Должно быть, ему лет шестнадцать. Одет не неряшливо, но странно: цветная шапка с большим помпоном, намотанный слоями шарф из другого комплекта, под лёгкой курточкой пестреют три майки, мятные джинсы с дырой на колене заправлены в яркие гриндерсы. Вытянув длинные ноги, он постукивает тяжёлыми носами друг о друга. Увидев меня, поправляет лямку рюкзака на плече и поднимается навстречу. — Ну как, взяли? — интересуется как у старого знакомого. Обогнув пятачок льда на тротуаре, пристраивается справа от меня. — Я только собеседование прошёл. Когда будет известно, позвонят. Он качает головой, улыбаясь по-детски округлым розовым ртом. Придержавшись за моё плечо, заскакивает на бордюр. — Не позвонят. Если бы хотели взять, сказали бы сразу. Ну и ладно, когда я их обворую на самом деле, ты не будешь виноват. — У тебя, смотрю, не очень получилось, — усмехаюсь я. Он фыркает: — Всё у меня получилось, только я ничего не взял. Думал, сами дадут в награду за то, что я нашел брешь в их системе безопасности, а они меня чуть не посадили, суки. — Как ты её нашёл? — А я умный. Я ещё много чего могу. — Порывшись в кармане рюкзака, протягивает мне визитку «мастера на всю голову». Дизайн такой же сумасшедший, как его внешний вид. — На вот, держи. Всё, кроме плееров. Тебе починю со скидкой. — Не надо, технику я себе и сам починю. — Всё равно возьми. Тебе тоже захочется им насолить, когда поймёшь, что тебя продинамили, тогда и позвонишь мне. Вместе веселее. Я бы и один справился, но мне некуда девать такие деньги. Я сдаюсь, из вежливости пробегаюсь по глянцевой картонке взглядом. — Вэл? Валера, что ли? — Валя. Вот имечко, да? Если не нравится, можешь звать меня Рэйни. Ну, как дождь. — Я понял, — киваю и убираю визитку в карман. — Так и будешь за мной идти? — Нет, у меня свидание вон там, так что я уже убежал. — Сцапав мою руку худыми пальцами в кольцах, трясёт её на прощание и после ещё несколько раз оборачивается на светофоре, чтобы помахать. — Обязательно позвони! Смотрю ему в спину, пока он торопливо шагает к дверям кофейни через дорогу, а сам думаю только о Саше. Надеюсь, с ним сейчас всё в порядке.POV Саша
Чтобы встретиться с Пашей, я прогуливаю урок. Вообще-то, я предпочёл бы держаться подальше от этого типа, но он сказал, что у брата будут проблемы, если я не соглашусь. Мне совсем не хочется неприятностей для Ильи, поэтому вместо алгебры я топчусь перед школьным забором в ожидании встречи. Паша появляется вместе с сигаретным дымом и каким-то особенно неприятным похрустыванием снега под ногами. Без лишних церемоний хватает меня за локоть, отводит к стоянке у ворот и заталкивает в тесный салон авто. Помимо нас в нём оказываются ещё двое — один на пассажирском сиденье, второй рядом со мной. Они все курят, переговариваются друг с другом и смеются, отчего мне сразу становится неуютно и страшно хочется уйти. Когда речь заходит обо мне и моей слепоте, незнакомец по соседству поворачивает меня лицом к себе, наверное, чтобы посмотреть в глаза. Я дёргаюсь от неожиданности и больно ударяюсь затылком о стекло. — Не трогай, Дэн, ты его напрягаешь, — раздаётся насмешливый Пашин голос. — Пойдите погуляйте пока, а мы тут быстренько… Ворча и матерясь, его друзья выходят из машины. Я тоже хочу выйти, но прежде, чем успеваю нашарить дверную ручку, слышу характерный щелчок блокировки. Дёргаю её, просто чтобы проверить — закрыто. Обернувшись с водительского сиденья, Паша хлопает меня ладонью по коленке. — Расслабься, малой, мы просто поговорим. — Где Илья? — вырывается у меня почти панически. Собственный голос дрожит и звучит выше, чем хотелось бы. — Это из-за тебя у него проблемы? — Вообще-то, из-за тебя, — откатом возвращает Паша. — Ну, чего ты варежку разинул? Вчера надо было разевать, сделал бы брату приятное. Он-то как, неплохо ртом работает? Уверен, мама с папой оценят ваши внеклассные занятия. Кинцо — закачаешься, отличное дополнение к семейному архиву. — Какое кинцо? — переспрашиваю я, не совсем вникнув в суть. Паша раздражённо вздыхает. — Твоя школа что, для дебилов? Про видеокамеру слышал когда-нибудь? Помогает запечатлеть хорошие моменты: дни рождения там всякие, свадьбы, любовные утехи со старшим братом… Продолжать? — Не надо. — Нервно сглатываю. Чувствую, как потихоньку начинает охватывать паника, и в носу неприятно щиплет от подступающих слёз. — Чего ты хочешь? — Я? Эскимо, вертолёт, на Бали. И, может быть, сохранить твоему брату репутацию, но тут уже всё зависит от тебя. Ты же понимаешь, что с ним будет, если кто-нибудь узнает? Я только киваю в ответ. Уверен, Пашу слезами и уговорами не проймёшь, а ни на что другое я сейчас не способен. Я даже не удивляюсь, когда он говорит про деньги, хотя сумма звучит большая. Наверняка он проделал всё это ради того долга, о котором я слышал, и номер мой взял тогда же, а мне ничего не сказал, и квартиру свою сам предложил… Пока я думаю об этом, Паша выдвигает свои требования и даёт мне сутки на раздумья. — И не провоцируй братика на глупости, незачем ему знать о нашем свидании, — предупреждает он, провожая меня обратно к школе. — Давай, до завтра. Утром позвоню.