По дороге в Легенду (или путешествие Незнамо Куда и Немножко Дальше)

      – Гном дышит так громко, что его можно подстрелить в темноте, – высокий холёный эльф с длинной белой шевелюрой был очень похож на Малфоя-старшего. Не столько даже шевелюрой, сколько выражением лица. Эдакой вечной маской лёгкого презрения к убогим низшим.       У Рона аж кулаки зачесались слегка подправить эту самую маску, добавив для выразительности по сливе под оба глаза. По старой памяти.       Эльфы были… эльфами. Не в смысле «мудрые, возвышенные и светлые» а в смысле что реакция у них была именно той, про которую предупреждала Гермиона.       Для начала они на элфийском поприветствовали только Леголаса и Арагорна. Потом, когда Гимли вспылил (и не то, чтобы его никто не понимал в этот момент), начали вспоминать про старые обиды каких-то Тёмных времён (самое время, да). Потом почти ультимативно потребовали, чтобы «несущие угрозу» (Боромиру в этот момент стало почти стыдно, потому что посмотри со стороны, да) должны или вообще не пересекать границ Леса или сделать это с повязками на глазах. Потом, что завязать глаза надо хотя бы гному и некроманту.       И если Гимли от такого отношения закипал, как чайник на огне, то Эйри (которого повысили аж до некроманта, пустячок, а приятно!) было скорее смешно. Потому как у него Халдир тоже ассоциировался Люциусом, но, в отличии от Рона, ассоциации эти были приятными.       Потому как тогда, пять лет назад, когда родной мир ответил на призыв и короновал их, троих, а потом все откаты и фокусы пришлось ловить в одиночку – именно Хорёк-прародитель кормил Эйри чуть-ли не с ложечки, не давая загнуться раньше времени. И вот это выражение лица у Люциуса было дефолтным, прошитым, так сказать, в заводских настройках.       А потому Эйри сделал то, что часто творил и в родном мире.       Включил дурочку.       Взял и согласился надеть повязку, но.       Он же не так ловок, как эльфы. А вдруг ноги себе переломает. А отряду нельзя задерживаться.       Поэтому, если господам эльфам так будет спокойнее, то он конечно наденет повязку. Но пусть кто-нибудь несёт его на ручках.       И резким движением протянул ручки в сторону Халдира.       Вы когда-нибудь видели, как кот отпрыгивает от неизвестной опасности спиной вперёд?       А в исполнении многостолетнего эльфа?       А Эйри видел. И весь отряд, его стараниями, теперь тоже видел.       Мда. И быть бы Эйри битым – не эльфами конечно, что ему те эльфы, когда рядом Гермиона? – но примчался посланник от Владычицы Галадриэль.       Владычица желала видеть Братство Кольца в полном составе, как можно быстрее, без попыток их остановить.       Халдиру пришлось взять под воображаемый козырёк и прекратить выёживаться.       Правда, Эйри всё равно достался пристальный я-тебя-запомнил-взгляд и сурово сдвинутые брови.       «О, да Мерлин мой!» – подумал Эйри и не стал снимать чесоточный сглаз.       Ибо нефиг тут.       ***       Галадриэль была прекрасна, как утренняя заря, призрачно брезжащая во тьме ночи.       Золотые волосы её сияли нездешним божественным светом, а глаза были мудры и глубоки как океан.       Стоящий рядом с ней эльфийский мужик – вроде как Владыка – на её фоне откровенно терялся.       Или, что более точно, не фонил так сильно своим эльфийским природным гламуром.       Не то, чтобы это так сильно действовало на Братство – потому что Триум бдил и на всех висели щиты – но выглядело красиво.       И не очень-то вежливо.       – Врагу известно о вашем приходе сюда, – заговорил Келеборн, – Ваша надежда на тайну тщетна. Но нам известно, что из Ривенделла вы выходили иным составом. Где Гэндальф Серый? Я желал бы говорить с ним.       Арагорн покачал головой.       – Гэндальф не смог покинуть Копи Мории. Багровый Огонь под Покровом Тьмы поглотил его.       – Враг из багровых подгорных глубин, – добавил с внутренней дрожью Леголас, – Балрог.       В повисшей тишине Галадриэль пристально и остро посмотрела по очереди на каждого. И не каждый смог выдержать её взгляд.       Опустил голову Гимли – не перестававший думать, что было бы, не потащи он всех остальных в Морию.       Отвёл глаза Пипин – если бы он был осторожней…       А ещё каждый увидел что-то очень важное, что-то очень своё в глазах Галадриэли. Какой-то очень личный выбор.       Каждый – кроме магов. Щиты Триума – сомкнутые-разомкнутые – устояли, не дрогнув, не пустив эльфийскую чародейку. Поэтому они могли видеть то, что происходит с остальными.       Сильней всего ударило по Боромиру. Казалось, он вот-вот заплачет, как будто вот-вот прорвётся какая-то плотина, долго сдерживающая боль и напряжение, и Эйри, не думая ни о свидетелях, ни о последствиях, осторожно сжал его руку. Благо стояли они рядом, а руки закрывал находящийся чуть впереди Мерри.       И, кажется, этого оказалось для Боромира достаточно, чтобы удержаться. Вот только надолго ли?       Келеборн, меж тем, тоже обвёл отряд взглядом:       – Какая же судьба ждёт Братство? Без Гэндальфа – надежда потеряна.       – Вы идёте по лезвию ножа, – подхватила за ним Галадриэль и голос её был низок и глубок, – Стоит чуть оступиться, и вы сорвётесь, принося гибель всем нам…       Гермиона хмыкнула, ничуть не впечатлённая. Она терпеть не могла такие разговоры и драматические паузы в них.       – Только тот застрахован от ошибок, Владычица, кто ничего не делает и делать не собирается.       И, кажется, ей удалось задеть какую-то очень важную струну – потому что холодная, как свет далёких звёзд, древняя эльфийка улыбнулась. Светло и по-доброму.       – Верно. И надежда есть – покуда Братство хранит единство и верность друг другу. Отпустите тревогу. Отдохните. Сегодня вы будете спать спокойно.       ***       Ну, насчёт спокойно – это она явно приукрасила.       Им выделили место, достаточно укромное, под одним из деревьев и соорудили постели – очень комфортные, надо признать, но…       Лориэн – все его эльфы – всю ночь пели, оплакивая Гэндальфа. И пусть понимали эту песнь не все – звучащие в ней скорбь и боль были слышны и без перевода. Какой тут сон?       ***       – Пипин? – Эйри подсел к самому маленькому и самому весёлому из хоббитов. Который, вообще-то, должен бы спать уже. Подсел и теперь делал вид, что не замечает, как влажно блестят глаза в темноте, – Не спится?       Пипин шмыгнул носом.       – Это я виноват.       – Почему ты так решил?       – Если бы я был осторожнее…       – …то ничего бы особо не изменилось.       – Боя бы не было!       Эйри нахмурился и силой развернул хоббита за плечи лицом к себе:       – Перегрин. Вспоминай: сколько прошло времени с того момента, как упал скелет и до того, как взорвался первый фаербол? – Пипин нахмурился, не очень понимая, что у него спрашивают, – Не помнишь? Я напомню: девятнадцать секунд. То есть они уже шли за нами. А вовсе не прибежали на шум. Понимаешь?       Он мягко встряхнул Пипина за плечи.       – Ты не виноват.       Пипин всхлипнул и, уткнувшись Эйри куда-то в подмышку, заплакал. Эйри оставалось только поглаживать его по голове и надеяться, что полегчает.       Наблюдающий за ними Боромир тихо отступил, что-то для себя решив.       ***       Арагорн не сразу заметил его, но, когда заметил – не мог не подойти. Вся фигура Боромира, сидящего в отдалении была полна напряжения. Как будто он еле держится, чтоб не рассыпаться.       – Здесь можно спать спокойно. Зло не может пересечь этих границ.       Боромир невесело усмехнулся:       – Мне не найти здесь покоя.       Потому что чёртова Чародейка разбередила душу, показав падение родного города.       Потому что всё это он видел и сам.       Потому что как бы он не любил и не уважал отца – всё сложнее оправдывать некоторые его действия и слова.       Потому что теперь у Гондора появился настоящий Король – и это будто обесценивает всё, что делал его род на протяжении столетий. Как будто настоящий Король появился потому, что Наместник недостаточно хорош.       Потому что раньше будущее виделось хоть мрачным – но достаточно понятным. Он, хотя бы, точно знал, кто он и где он находится. Где его место. А теперь он будто сам проваливается в пропасть всё глубже.       – У меня в ушах всё звучит её голос. Она говорит о надежде, но… – Боромир раскрыл ладонь, сомкнул, сжал кулак. Фантомное ощущение прохладных пальцев не исчезало, – Но я не уверен, что вижу эту надежду. Или что я вообще понимаю, что именно вижу.       Арагорн присел рядом       – Скажи, Арагорн, ты бывал в Гондоре? – Боромир любил свой город. И свой народ. До боли в сердце. Он не задумываясь отдал бы жизнь за них. И он отдавал, проливая кровь, раз за разом отбивая атаки. Но этого мало. Слишком мало для победы. – Ты возвращался домой, по зову серебряных труб когда-нибудь?       Арагорн помолчал. Возвращался ли он – домой? Когда-нибудь?       Он, вечный Странник, Шатун, Бродяга? Был ли Гондор – ему домом?       Да был ли у него вообще дом?       – Я видел Белый Город, – и глаза у Арагорна были не весёлые, – Давно.       – Однажды, – Боромир сглотнул горечь, чужую и свою, и начал заново, – Однажды наши пути приведут нас туда. – он схватил Арагорна за плечо, подчёркивая, убеждая, почти упрашивая, – И стражник на Башне провозгласит «Владыки Гондора вернулись!»       И в ответно-зеркальном жесте уже не было горечи:       – Так и будет.       ***       Галадриэль в ночи прошла мимо их стоянки белым призраком.       Прошла – и будто ткнула под рёбра резко проснувшегося Фродо. Позвала за собой.       И он пошёл. И пошёл Сэм – который не мог оставить молодого мастера одного.       А ещё пошёл Рон. На всякий случай.       ***       Галадриэль привела их к месту силы. К серебряной чаше на каменном постаменте. К волшебному Зеркалу.       К Зеркалу, которое может показать прошлое, настоящее и будущее. Только загляни… Только позволь Зеркалу увидеть и самому показать… Только всмотрись…       Фродо, почти завороженный – но всё же достаточно разумный, чтобы сомневаться – не очень-то хотел туда заглядывать.       Заглянул Сэм – увидевший родную Хоббитанию разрушенной, деревья срубленными и отца – скитающегося по улице.       Заглянул – и чуть не повернул обратно. И если бы было можно – так наверное бы и сделавший. Не потому что испугался – а потому, что хотел защитить. Не весь общий огромный, непонятный мир – а хотя бы свой, маленький и уютный. И Фродо это понимал. Но…       – А ты не собираешься в него заглянуть?       – Я не знаю, – покачал он головой, – А ты считаешь, что мне надо?       – Я не вправе тебе ничего советовать, – ответила Галадриэль, – но мне кажется, что ты достаточно смелый и мудрый, чтобы правильно понять увиденное. Но, если ты не хочешь, то может быть захочет ваш сопровождающий?       И устремила взгляд прямиком на затаившегося Рона, видимо надеясь его этим смутить.       Напрасно – на Рона даже Снейп действовал не каждый раз, что уж тут какой-то эльфийской тётке.       Но, вежливость есть вежливость (да и глупо прикидываться ветошью, когда тебя раскрыли), а потому он вышел из укрытия.       Зеркало, на взгляд Рона, было уж слишком подозрительным. Настолько, что он с трудом задавил рефлекторную попытку оттащить хоббитов, а по этой штуке лупануть чем-то вроде Адского Пламени.       Но, они все здесь взрослые люди-нелюди. Да и не чувствовал он от Галадриэли беды.       Она была опасна – безусловно, она могла творить какую-нибудь бубуйню во имя «их собственного блага» – но не в данном случае.       Поэтому он даже не стал показываться хоббитам, пока его не заметили.       Хотел ли он заглянуть внутрь? Да. Не во имя прошлого, будущего и прочей не ясной до конца демагогии – ему просто было любопытно, как оно работает. Было ли это логичным, взвешенным желанием? Нет.       Но Рон давно перестал искать себе оправдания для очередной глупости.       Он их просто делает. Потому, что может.       Зеркало было… глубоким. Глубже чем казалось. И, наверное, действительно могло показать всё что угодно – особенно если позволить ему выбирать, но… В том-то и дело, что выбирать оно не могло – у этой штуки не было собственной воли. То есть было два варианта – или ты жёстко задаёшь границы, типа «хочу то и это», или не задаёшь – и тогда Зеркало вытягивает то, о чём ты думаешь фоново, как бы за мыслями.       Рон решил попробовать так и так. На чётко сформулированный запрос Зеркало показало ему знакомую крепостную стену и не менее знакомый пейзаж. И Фарамира, с мрачным видом пялящегося в темноту.       Отлично.       Со второй попытки – бесконтрольной – зеркало потемнело и показало Эйри. Красивущего, статного, сильного, в мантии. Над головой у него кружились три сияющих обруча. Вот обручи превратились в короны, обрастая зубцами и сближаясь, вот они соединяются в одну корону, вот это единая – в три раза, Рон чувствует, более тяжёлая, чем изначально, – корона опускается на голову Эйри. А потом из под неё сочится кровь. Кровь самого Эйри. Пачкает волосы, заливает глаза, капает на плечи. А Эйри только встаёт ещё прямее, расправляется, как всегда под чужим давлением.       И протягивает руку. И хватает кого-то за запястье – и кто-то хватает его – и это замкнутый треугольник из рукопожатий – и корона внезапно лопается со звоном и вспышкой.       Рон отодвинулся от Зеркала, чтобы проморгаться.       Ну, как-то так он и думал – не настолько, правда, образно, но всё же.       – Что скажешь о Зеркале, истари Рон?       – А? А, да. Забавная игрушка. За соседями подсматривать удобно, но в целом не особо интересно.       Этого Галадриэль не ожидала. А Рон только плечами пожал.       Фродо посмотрел на него, на неё, на Зеркало…       – Я, пожалуй, обойдусь, – вежливо отказался он, – Вряд ли я увижу там что-нибудь приятное, а думать о плохом – только беду зазывать.       Настаивать Галадриэль не стала – и вообще выглядела так, как будто ей и самой надо было о чём-то крепко подумать.       ***       Наконец-то все, кроме Рона, улеглись спать.       Наконец-то это ночь, полная тяжёлых разговоров по душам и прочих рефлексий, – закончилась.