***
Он тихонечко уходит, невидимый и неслышимый, и оставляет после себя коротенькую записку, в которой прощается со всеми и приглашает их как-нибудь в гости. На душе скребут кошки, стоит ему представить разочарованные лица гномов, когда те найдут его отстранённо-вежливое послание, но выдержать сейчас все их причитания и прощания у него нет ни малейших сил. Справиться с драконом — это одно дело, а вот пережить эмоциональных гномов — испытание, к которому разум Бильбо сейчас абсолютно не готов. Нет, не сейчас, когда его словно выжали и перемололи прошлым разговором. Воспоминания о словах Торина, о блеске в его глазах и тёплых, шершавых ладонях сопровождают хоббита до самого Дейла. Нормально попрощаться с гномами ему не даст стена непонимания и бьющиеся в неё бесконечные вопросы и паника. Кроме всего прочего, Бильбо беспокоит самый главный вопрос: «А знали ли они?». Торин сказал, что сцена с мифриловой кольчугой была «досадным недопониманием традиций». Бильбо вспоминает, как молчаливо стояли тогда гномы, наблюдая, как мифрил укрывает его плечи и грудь, и чувствует, что умудрился в тот день стать единственным, кто ничего не понял и не заметил собственного обручения. Он вспоминает, какие странные сочувственные взгляды бросал ему Фили, когда спрашивал о самочувствии Торина, и как никто почему-то не удивлялся, что в лихорадочном бреду подгорный король зовёт хоббита. Все эти кусочки прекрасно складываются в безумную картину, которой была его жизнь последний год. Ему хватает мозгов остановиться в Дейле и дождаться Гендальфа. Волшебник может оказаться весьма полезным спутником в долгом и далёком путешествии как для безопасности, так и для приятной беседы. Ему нравится Гендальф. Волшебник немного грубоват, да и есть у него странная привычка бродить туда-сюда и загадочно шептать себе под нос, но чувствуется в его силе что-то простое, привычное и глубокое, отчего Бильбо становится легче, в каких бы обстоятельствах им бы ни довелось встретиться. Хоббиту хватает двух дней непрекращающихся угрюмых покачиваний головой и раздражённых бормотаний, чтобы пожалеть о своём решении. — И чем же ты намерен заняться, — выплёвывает Гендальф, пока они неторопливым шагом едут вдоль склонов по течению Андуина, — когда вернёшься в свою милую, тихую нору? В исполнении Гендальфа «милая» и «тихая» звучат отборной площадной бранью. — Я намерен, — скрипит зубами Бильбо, сжимая в кулаке поводья, — заварить чай в настоящем заварочном чайнике. Потом я займусь уборкой. Потом сяду в своё кресло с подушками перед камином, который вдруг не задует и не зальёт дождём, и отдохну в спокойствии и одиночестве! А потом, утром, я пойду полоть огород, который сейчас наверняка в безобразном состоянии. И буду жить в тиши и благополучии, не беспокоясь, что на меня сейчас что-то выскочит и попытается убить, или думая, чья стража следующая или почему гномы такие... гномы! Гендальф раскуривает трубку, что-то сердито бормоча в бороду про «глупых гномов», которые «сначала делают, а потом думают», и Бильбо почти осаживает пони. — Так ты тоже знал? — выпаливает он. — Неужели знали все, кроме меня?! — Знал что, мастер Бэггинс? — бурчит волшебник, не выпуская трубки изо рта, недовольный всем на свете. — Что я вляпался в треклятое обручение, о котором никто не удосужился мне рассказать! Гендальф искоса смотрит на хоббита и пыхтит трубкой. — Я начал подозревать, когда увидел мифриловую кольчугу. Просто так гномы подобными вещами не раздариваются, тем более заражённые драконьей болезнью. Я решил, что надвигающаяся война — дело поважнее. — А почему мифрил имеет такое огромное значение? — изумляется хоббит, наклоняясь, чтобы разглядеть полоску блестящего металла под рубашкой. — Это же обычная сталь-серебрянка. — Мифрил, — с негодованием отвечает ему волшебник, — самый редкий металл в мире. И ценнее этой «серебрянки» во всей сокровищнице был только сам Аркенстон. Бильбо хмуро сжимает челюсти и гадает, почему никто раньше не догадался ему об этом рассказать! — И что, никого это не удивило? Что Торин вот так взял и... надел на меня что-то вроде гномьего обручального кольца?! — Бильбо Бэггинс, — рявкает Гендальф, будто поправляет зарвавшегося ученика, — я уверен, единственным, для кого это стало сюрпризом, был ты сам! — Что?! — хоббит сжимает коленки на пони так сильно, что Незабудка (как стал называть её Бильбо), жалобно ржёт и мотает головой, и у Бильбо уходит несколько минут на то, чтобы снова с ней совладать. — Но как? Что ты хочешь этим сказать? Как это я единственный?! Это не смешно. Торин... — Торина мастером намёков не назовёшь, — громко перебивает его волшебник. — Не умеет он вести тонких игр, а по гномьим стандартам он был в тебя до умопомрачения, просто по уши влюблён! Я давным-давно советовал ему рассказать тебе о своих чувствах. Но, разумеется, он не стал меня слушать и убедил себя в том, что поход важнее! — Давным-давно... По уши... Что? Как давно... — И чтобы из всех вопросов, — продолжает сердито пыхтеть трубкой Гендальф, — он решил быть деликатным в этом! Если б он так хорошо скрывался, когда собирал компанию на Эребор, многих неприятностей можно было б просто избежать! Бильбо чувствует, что ещё чуть-чуть, и он свалится в обморок, вот прямо сейчас. Влюблён? Давным-давно? По уши влюблён? — Мы сейчас про Торина говорим? Торина Дубощита? Он ещё большой такой, мрачный? Любит разглагольствовать о том, что он король? — и недосягаемо выше Бильбо по стольким причинам... — И про меня, да? Полурослика из Шира? Который мечом-то махать правильно не умеет, Гендальф! — Да, Бильбо! — не выдерживает волшебник. — Про тебя и Торина Дубощита! Про двух дураков, которые, к моему глубокому неудовольствию, столько времени ходят вокруг да около, как пара незрелых мальчишек! Один — потому что настолько завяз в своих грандиозных планах на будущее, что не видит настоящего, другой — потому что трясётся над своим спокойствием и не замечает, что происходит у него прямо под носом! — Я не... — Бильбо замолкает и часто-часто моргает. Он уже и сам толком не знает, чему хочет воспротивиться. Но тут ему вспоминается одна любопытная деталь. Гендальф давно посоветовал Торину рассказать обо всём? Но последний раз до битвы они виделись с волшебником... — Так это... Это началось ещё до Лихолесья? — Зеленолесья, — фыркает Гендальф. — Постарайся, чтобы эльфы не услышали, как ты называешь их владения, когда будешь проезжать мимо, мастер хоббит. И да, — волшебник вздыхает, трясёт головой и продолжает уже гораздо мягче: — Да, Бильбо. По крайней мере тогда я заметил, что чувство, которое к тебе испытывает Торин, — любовь. После таких заявлений Бильбо нужно заново научиться дышать. Любовь. Торин уже произносил это непростое слово, но Бильбо никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил его с такой непоколебимой уверенностью. Торин любит его. Хоббиту инстинктивно хочется рассмеяться: как это Торин, любит, да ещё и Бильбо? Но ему становится не до смеха, стоит только вспомнить все разговоры, что гном вёл о женитьбе. Вот оно, значит, как. Теперь всё ясно. Торин любит Бильбо. И как бы безумно это ни звучало, факт остаётся фактом. А любит ли Бильбо Торина? Он никогда не разрешал себе размышлять на эту тему. Он знает, что рядом с гномом ощущает себя цельным. Он знает, что мир становится ярче, если в нём есть Торин, а когда он улыбается, что-то разгорается в груди хоббита, как пылающие кузнечные горны. Знает, что с Торином легко быть самим собой, чего не случалось с Бильбо долгие годы. Он привык быть просто мистером Бэггинсом — именем со всеми прилагающимися обязанностями и ожиданиями. С Торином он стал Бильбо, которого вырастил в себе сам. Но любовь казалась Бильбо до сих пор такой недостижимой, такой безнадёжно далёкой. Он с трудом мог себе представить, какой могла бы оказаться их с Торином любовь, он всё ещё не верил в реальность происходящего, чтобы спокойно признаться самому себе в своих чувствах. — Мне нужно время, Гендальф, — говорит он наконец. — Торин, похоже, провёл месяцы, обдумывая всё вдоль и поперёк и вынашивая планы. А я... Прошло несколько дней, и на меня навалилось столько всего! Мне нужно время, чтобы подумать. Чтобы разобраться во всём. Чтобы меня никто не подгонял. Гендальф снова фыркает, бормочет что-то неразборчивое и качает головой, но больше эту тему не поднимает.***
— Значит, Эребор... Ещё одна тихая, спокойная ночь. Ещё одна ночь, которую Бильбо проводит в компании Торина, привалившись спиной к невысокому деревцу и глядя на небо. Эта стража выпала гному, он стоит рядом, облокотившись на ствол, и внимательными глазами осматривает холмы, иногда бросая короткие взгляды на остальных членов похода. Он не прекращает следить за горизонтом, когда слышит голос хоббита, но, не оборачиваясь полностью, слегка наклоняет голову в его сторону. — Что — Эребор? — настороженно спрашивает гном. — Расскажи о нём. — Он лежит в руинах, сожжённый драконьим пламенем, — раздаётся молниеносное рычание Торина. Бильбо очень хочется стукнуть его по ноге, но каким-то чудом он себя сдерживает. — Да знаю я, глупый ты гном. Успел наслушаться и про дракона, и про огонь, и про смерть от воспламенения, и даже про руины. Я хочу спросить, каким он был до этого? Торин — силуэт в лунном свете, Бильбо не разглядеть его лица. Но он замечает, как вдруг напрягается гном и поворачивает голову, чтобы заглянуть Бильбо в глаза. — Что ты имеешь в виду? — Я хочу сказать, — фыркает хоббит, закатывая глаза, — каким Эребор был, когда ты жил в нём? Когда он был не далёкой потерянной родиной, а просто... домом? Ему всё ещё не видно лица Торина, но он отчётливо слышит долгий, медленный выдох, за которым наступает тишина. Торин снова отворачивается, пронзая даль глазами, черты скрывает густая пелена волос. Молчание длится. Бильбо начинает нервно ёрзать, эта тишина между ними другая, не привычная и уютная. Хоббит уже открывает рот, чтобы извиниться за то, что лезет, куда не следует, потому что это и вправду слишком личное и вовсе не его дело, но Торин сползает спиной по дереву и тяжело опускается рядом, кладёт локти на колени и упирается взглядом в горизонт. — Почему ты спрашиваешь? — говорит Торин, но в вопросе нет ни обвинений, ни гнева, ни намёка на подозрительность. Голос тихий и озадаченный, беззащитный, и это самые сердечные слова, которые Бильбо слышал с тех самых памятных «Я никогда так в жизни не ошибался». — Почему бы мне не спрашивать? Торин покрепче сжимает руками колени, весь сгорбленный и ощетинившийся. — Это не твоя родина. И не твои истории. Ты ничего не знал об Эреборе до того, как подписал контракт. У тебя нет причин спрашивать, каким он был раньше. — Но он ведь твой дом, правда? Или был им... — дыхание Бильбо перехватывает, когда гном резко поворачивает к нему голову, невидящим взглядом глядя на хоббита и сжимая кулаки на коленях. — Мне... Мне, по правде сказать, не нужно сокровищ. У меня есть моя нора, имя Бэггинса со всем прилагающимся к нему престижем и прочей чепухой. И золото не принесёт мне никакой пользы. Богатства мне безразличны. Но... Как я уже говорил. Это всё будет со мной, когда я вернусь домой. Эребор — тоже дом, я о нём ничего не знаю, но это дом. И он стоит того, чтобы отправиться в путешествие. И если мне придётся пройти сквозь огонь, смерть и разрушения, мне бы хотелось знать, зачем. Почему всё это так важно. Снова повисает молчание. Бильбо украдкой косится на гнома, Торин абсолютно неподвижен, голова повёрнута в сторону хоббита, кулаки крепко сжаты на коленях. Тишина длится и длится, становится неловкой, и Бильбо начинает поигрывать кольцом в кармане. Это уже превратилось в нервную привычку, хоббит катает тёплый золотой кругляшок между пальцев и чувствует, как напряжение в воздухе усиливается. — Слушай, извини, — говорит он наконец, поднимаясь с места, чтобы дать Торину побыть одному. — Прости, это, в конце концов, не моё дело. Я не хотел... Торин хватает его за рукав рубашки, всего двумя пальцами за манжету, и тянет обратно вниз. Бильбо оглядывается и садится рядом, гном тут же убирает руку, будто ничего и не было. — Когда я был маленьким, — тихим, задумчивым голосом вспоминает Торин, — я любил тайком пробираться на стены. Или в копи и к кузням. Я часто попадал в неприятности и вечно таскал за собой сестру посмотреть на золотые реки в камне под городом. Бильбо прислоняется спиной к древесному стволу и улыбается, представляя себе маленького Торина, без сомнений, своевольного и очень делового. — Я не знал, что у тебя есть сестра. — Мать Фили и Кили, Дис. Примерная дочь рода Дурина, лучше не сыскать. — Бильбо слышит короткий смешок, и его собственная улыбка ширится. Торин всегда так строго следит за собой, выполняя роль лидера их отряда, что легко забыть, что у некоторых гномов вообще-то есть семьи. — В отличие от меня, на Дис в детстве не возлагали столько ответственности. Она не была первенцем, и я часто пользовался её свободолюбивым характером, чтобы куда-нибудь сбежать. Было гораздо легче забираться на сторожевые башни, чтобы понаблюдать за небом и облаками, если сказать, что я бегал за сестрой. — Могу себе представить, — хихикает Бильбо, — каким ты был ребёнком. За тобой наверняка невозможно было углядеть! Если ты уже тогда был наполовину таким же упрямым, как сейчас... — Торин тихо смеётся, и Бильбо видит, как заново расслабляется гном, откидывает голову назад и разжимает кулаки. — Да, я плохо подчинялся прямым указаниям. И не выносил долго находиться на одном месте. Гора была такой... огромной. Она казалась больше всего остального мира. Ты поймёшь, когда увидишь её. Стоя на первом уровне, можно было поднять голову вверх и смотреть на бесчисленные лестницы и переходы, где двери и светильники горели как звёзды в каменном небе, уходя бесконечно вверх. Там всегда был свет, всегда было тепло от плавилен под горой. На самых верхних ярусах золотые жилы оставили нетронутыми, в них вырезали сцены из нашего прошлого и легенд, и они сверкали в пламени жаровен и факелов. Ты можешь подумать, что гора — это всего лишь громада холодного, мокрого камня. Но это не так, — голос Торина становится едва слышным, глаза смотрят куда-то далеко-далеко, потерявшись в воспоминаниях о давно утраченном доме. — Гора всегда была светлой, тёплой и бесконечной. Улыбка Бильбо становится ярче, и в кои-то веки он не пытается успокоить искрящееся трепыхание в груди, а смотрит, как расцветает на лице Торина лёгкая улыбка, подсвеченная неровным пламенем походного костра. — Жду не дождусь, когда смогу её увидеть, — мягко говорит хоббит и, заметив, с каким удивлением на него смотрит Торин, улыбается ещё шире. — Честное слово. Звучит очень красиво, Торин. — Так и есть, — медленно отвечает гном, глядя на Бильбо широко раскрытыми глазами с нечитаемым выражением на лице, к которому тот уже порядком привык. Торин бросает на Бильбо ещё один быстрый взгляд, но затем его брови сходятся на переносице, словно слишком много мыслей проносится одновременно в его голове, и он не может решить, на какой остановиться. Гном снова заметно напрягается. — Бильбо... — Хм? Что-то не так? Торин сжимает челюсти, губы становятся тонкой прямой линией, потом он долго выдыхает через нос, а затем вдруг резко поднимается на ноги и хрипло говорит: — Отдохни. Мне понадобятся твои зоркие глаза в следующую стражу, а завтра нам предстоит ещё один долгий день.***
— Кто этот гном, которому вы обязались служить? Кто этот Торин Дубощит? Бильбо едва не сгибается пополам от смеха. Замечательный вопрос. Вернуться после всего, что было, в разорённый дом, попасть в самое сердце переполоха, который старательно скрывают за вежливыми приветствиями и любопытными взглядами — и услышать вопрос века. — Он... Он мой друг, — Бильбо останавливается на этом ответе, качает головой, поправляет съехавший с плеча щит (ему даже в голову не пришло привести себя в порядок перед тем, как вступить в Шир) и заходит в свою нору. Проходит неделя, прежде чем хоббит может с уверенностью сказать, что он дома. Неделю он тратит деньги, собранные по всему Бэг-Энду, на то, чтобы выкупить хотя бы свои самые любимые вещи: шкатулку матери, стул, сделанный ещё его отцом, дурацкие кружевные салфетки... И, кажется, весь запас терпения, что был отмерен Бильбо в жизни, он растратил ещё где-то в Эреборе. — Но мистер Бэггинс! Я понимаю, для вас настали не лучшие времена, но я заплатил за эти стулья приличную сумму. Бильбо устало трёт ладонью лоб и медленно вздыхает. — Даже не сомневаюсь, и каждую монету вы, разумеется, заработали потом и кровью, — огрызается Бильбо. — Но вы купили их, когда я считался мёртвым, что, как вы видите, неправда, потому что я прямо сейчас стою перед вами и требую назад свои стулья! Я даже готов заплатить за них! Ридо Хартфорд качает головой с такой неправдоподобной улыбкой, что Бильбо едва справляется с искушением хорошенько его стукнуть. — Ужасное, просто ужасное дело с вами приключилось, мистер Бэггинс. — Да! Ужасное дело — смотреть, как моя мебель расползается по всему Ширу! Лучшего возвращения домой и не придумаешь! — Бильбо швыряет в пухлые руки хоббита четыре монеты, хватает стул и прежде, чем его могут остановить шокированными заиканиями, уходит со своей треклятой собственностью. Подобная сцена повторяется несколько раз. Бильбо трудно держать под контролем свой гнев, когда хоббиты ведут себя, будто всё вокруг — сплошные лютики-цветочки и ничего из ряда вон выходящего не случилось, даже когда соседи оказываются более сговорчивыми. — Ах, мистер Бэггинс, не присядете на минуточку? Мы только начали накрывать стол к ужину! Лори Боффин лучезарно улыбается, а её матушка хлопочет вокруг, пока Бильбо лихорадочно придумывает любое оправдание, лишь бы не проторчать тут весь вечер, поддерживая вежливую беседу. — Спасибо, мисс Боффин, но я... — Ох, вы так похудели, — перебивает его старшая хоббитянка. — Кошмарная, просто кошмарная вещь — эти приключения. Оставят в вас одну кожу да кости! Но не волнуйтесь, мистер Бэггинс. Я приготовила замечательный пудинг, на всех хватит. Мы вернём вам вид, полагающийся приличному хоббиту, не успеете глазом моргнуть! И все ваши странности как рукой снимет! Я всегда говорила, что добропорядочный хоббит... — Тогда я не добропорядочный хоббит! — рявкает Бильбо, но, увидев их шокированные лица, тут же сожалеет об этом. Ему в самом деле не стоит вымещать своё настроение на каждом встречном доброжелателе. — Простите, миссис Боффин. Простите, я... — Ах, вы бедняжка, — она треплет его по руке, а Лори выдаёт ему гораздо более натужную и нервную улыбку. — Мы рады, что вы наконец вернулись домой, мистер Бэггинс. Тяжело же вам пришлось. Ох уж эти гномы, утащили вас с собой, ни манер, ни приличий. Но ведь уже всё позади, да? Вы скоро снова станете самим собой, вот увидите. — Точно, — слабо соглашается он. В этом-то и проблема. Он был самим собой столько времени, что теперь не знает, как заново влезть в шкуру мистера Бэггинса. Приятно быть снова чистым и одетым в мягкий хлопок и расшитый бархат, приятно иметь возможность готовить себе те блюда, которые хочется, курить трубку и не чувствовать, как грязь въедается в кожу, или гадать, попала ли в плошку с едой гоблинская кровь. Всё это просто замечательно. Но стоит ему выйти за порог... — Точно... — повторяет Бильбо. — Мне просто надо... Извините, миссис Боффин, у меня... другие планы. Придётся остаться на пудинг как-нибудь в другой раз. Уверен, он очень вкусный. Однако не все прощают ему слишком тесное знакомство с тем, как ведут себя «не совсем приличные» хоббиты. — Мистер Бэггинс, открой дверь немедленно! Камелия Саквиль, сравниться с ней в вопиющей непривлекательности может только её невестка Лобелия. А уж в желчи и упрямстве ей равных нет. Она будет стоять под дверью часами, если попытаться её проигнорировать. Бильбо расправляет плечи пошире и, скалясь в улыбке, рывком распахивает дверь. — Надо же, миссис Саквиль, какой приятный сюрприз, — приветствует он её сквозь зубы. — Только не надо петь мне про «приятный сюрприз»! И это после того, что ты сделал с добрым именем моей семьи! — Если я правильно помню, — медленно говорит Бильбо, — я ничего не делал с именем Саквиль-Бэггинсов. — Это подлый удар, но он стоит гримасы, которая появляется на её лице. Ей всегда не давало покоя, что Бэг-Энд уплыл у неё прямо из-под носа. — Ты нас опозорил! Убежал искать приключений! Ты изменился, ты извалял доброе имя Бэггинсов в грязи. Ты — пародия на приличного хоббита, горько видеть тебя в этом прекрасном доме после того, как ты сбежал бродяжничать с гномами и вернулся в таком виде! — Какое, должно быть, несчастье. Простите за беспокойство. — Бильбо прислоняется к дверному косяку и с интересом приподнимает бровь. — Я знала, что это плохая партия! Знала! Не стоило Бунго сбегать с этой дикаркой из Туков! Семья-то хорошая, но есть в них дурная кровь, а теперь... — Я бы попросил вас не отзываться плохо о моих родителях, миссис Саквиль, — раздаётся тихий и спокойный голос Бильбо. — Особенно о моей матушке. — Ты — не добропорядочный Бэггинс! По мне, так тебе нужно было пропасть в глуши со своим гномьим отребьем, а дом и имя оставить тем, кто будет его действительно достоин! — Я вынужден попросить вас покинуть мою нору, — скрежещет зубами Бильбо. — Я никуда не пойду, пока не выскажу вам всё, что хочу, сэр! Ты эгоистичный, непочтительный, буйный и, прямо скажем, странный, и... — И, — перебивает её Бильбо, наклоняясь над ней и скалясь, — я научился парочке очень интересных вещей, бродяжничая со своим гномьим отребьем. Очень познавательных, доложу я вам. Вы, случайно, не заметили меч, с которым я вернулся? Прелестная эльфийская вещица, я к ней очень привязался. К сожалению, я перенял от гномов несколько дурных привычек. Просто ужасающих привычек. Например, мне очень, ну очень не нравится, когда кто-то проявляет неуважение к моему роду или моему дому. Я становлюсь опасным. Бильбо знает, что ему ещё придётся пожалеть об этом, но как же бледнеет её лицо, как широко раскрывается от удивления рот! Старая кошёлка, заикаясь и запинаясь, подхватывает юбки и спешит прочь, опасливо оборачиваясь, когда слышит заливистый смех и грохот захлопнувшейся двери.***
Цель их похода достигнута — дракон убит, гора возвращена гномам, Торин коронован. Так гласил договор, и он его выполнил. Но от этого на душе почему-то не легче, думает Бильбо, стоя вместе со всеми на длинном мосту, ведущем к трону. Всё начинается с крохотных, докучливых сомнений, с того, как Торин смотрит на гору, пока Озёрный город исходит криками и сгорает в пламени. С того, как гном почти дрожит от непонятных эмоций, стоит им войти в сокровищницу, с того, как ярко загораются в это мгновение его глаза. А сейчас Бильбо наблюдает за тем, как Торин уверенно вышагивает к трону, рядом с которым его ждёт Балин, держа корону, и сомнения разрастаются. Гном нашёл старые королевские покои, и теперь он облачён в шёлк и меха, утопает в звенящих золотых и серебряных украшениях. Бильбо кажется, что Торин исчезает под тяжёлой мантией, словно гнома, которого он знал, поглощает титул и пламя. Спокойное тепло его глаз сменил пылающий, маниакальный блеск. Торин марширует к трону, стиснув кулаки и крепко сжав зубы, не отрываясь глядя на пустое гнездо, где должен сиять Аркенстон. Бильбо должен отдать ему Аркенстон. Торин ищет его, Торин жаждет его вернуть. Тяжёлый и тёплый камень спрятан в куртке Бильбо, и хоббит прекрасно знает, что нужно отдать его гному. Он правда хочет это сделать. Бильбо хочется быть тем, кто вручит Торину Аркенстон, увидит, как загорится радостью его лицо, когда хоббит даст ему то, чего он жаждет больше всего на свете, а потом... А что потом? Бильбо сцепляет перед собой руки и помалкивает, а Аркенстон надёжно прячет. Что-то здесь не так. Гномы склоняют головы перед своим королём, Торин проходит мимо, не глядя на родичей, что помогли ему вернуть дом, и вместо этого, не отрываясь, смотрит на трон. Бильбо нервно сглатывает и тоже кланяется, когда Торин подходит к нему. Торин замирает, и Бильбо нервно стискивает зубы, гадая, чем же провинился в этот раз. Хоббиту не нужно кланяться, Торин, конечно, король, но не его король. Бильбо не отрывает взгляда от камня под ногами и вздрагивает, когда спины касается тёплая ладонь. Он поднимает глаза, Торин коротко дёргает головой и снова прилипает взглядом к трону, а рука, изукрашенная перстнями, безошибочно подталкивает хоббита вперёд, к ступеням у основания. Бильбо подчиняется ведущей его руке и часто моргает, чувствуя, как в животе скручивается неприятный комок. В прикосновении нет ничего необычного, его уже не раз поддерживала и вела эта широкая ладонь. Лёгкий толчок тут, похлопывание по плечу там, дружеское пожатие, горячее прикосновение и крик «беги!»... Но сейчас он впервые хочет поёжиться и отстраниться, чувствуя в касании вместо привычной поддержки что-то зловещее, неправильное. Торин ведёт его наверх и останавливает рядом с троном. Бильбо в смущении смотрит на гнома. Ему тут не место, что, во имя всего святого, он тут делает? Торин убирает руку с его спины и хватает хоббита за затылок, привлекая его внимание. Воздух застревает в груди, а сердце колотится, как ненормальное, вопя о том, что нужно бежать без оглядки, но под взглядом Торина Бильбо намертво примерзает к полу. — Здесь, — говорит гном, для пущего эффекта слегка сжимая руку на шее Бильбо, — я хочу видеть тебя. Отныне всегда, когда я на троне, ты будешь стоять тут. Понятно? Бильбо быстро кивает, хмурясь в полном замешательстве, но не решаясь перечить этому высокому незнакомцу перед собой. Торин одобрительно наклоняет голову и отпускает Бильбо. Хоббит переводит дыхание, ощущая себя, словно только что заново пережил встречу со Смаугом. Он перехватывает взгляд Балина и замирает, увидев сожаление и грусть в глазах старого гнома и заметив, как побелели костяшки пальцев, держащих корону. Балин едва заметно качает головой, и их внимание возвращается к королю. Бильбо смотрит, как на голову его друга опускается корона и цепенеет, чувствуя, что в сердце возвращается страх, который раньше вселял в него дракон.***
Бильбо пропалывает огород. Зарывается пальцами в землю и старается не думать, что это единственное место, где он по-настоящему чувствует себя дома. У него полно работы, за год грядки заросли сорняками. Ежевика одичала и растёт как попало, мята забила все остальные травы. Но он копается в огороде, позабыв о колючках и расползающихся по рукам зелёных пятнах. Жёлудь из Беорнова сада лежит в маленькой шкатулке на каминной полке. Оборотень радушно принял их, когда хоббит с волшебником заглянули к нему на обратном пути. Он разулыбался и подарил Бильбо целый мешок семян из своего сада, которые хоббит принимается радостно сажать в жирную, чёрную почву, пока жёлудь остаётся в своей шкатулке. Об этом Бильбо тоже старается не думать. Вместо этого в голове крутятся мысли о том, нужно ли уже поливать растения или нет, о том, как солнце греет спину и землю под ногами, и том, что если он проигнорирует все добродушные приветствия и «добрые утра», что доносятся с дороги, то его в конце концов оставят в покое. Он твёрдо запрещает себе думать о том, что значит раскатистое карканье, которое вдруг раздаётся среди привычного тихого птичьего пения. Бильбо поднимает глаза, ворон смотрит на него с верхушки дымохода, большой, чёрный и легко различимый на фоне голубого неба. Ворон склоняет голову набок, расправляет крылья и издаёт вереницу странных трелей и карканий. Бильбо не вполне уверен, что должен расслышать в этом связную речь, но вспоминает, как много месяцев назад Торин шептал что-то ворону, которого послал за подмогой к Даину. — Можешь передать им, что я благополучно добрался домой, — наконец говорит Бильбо, чувствуя, как тяжело бухает сердце и дрожат руки, сжимающие пучок травы. Ворон ещё что-то клекочет, хоббит понимает, что за ним наблюдают. Он знает, что разговаривать с птицами — странное занятие, но ему плевать, он смотрит, как исчезают в ослепительно ярком небе огромные крылья ворона из Эребора. Бильбо медленно выдыхает, дрожь в руках никак не хочет униматься. Хоббит неловко вытирает руки о штаны, пальцы нервно нащупывают в кармане золотое кольцо, с которым он никогда не расстаётся. Он чувствует себя так, словно в жизнь ворвался полузабытый сон и нарушил её стройное течение, напомнил обо всём, что случилось. Бильбо поспешно, будто убегая, возвращается в дом. Он пытается спрятаться от воспоминаний, от трепещущего сердца и от понимания, что больше не может как раньше потерять себя в мире книг. В норе тихо. Тепло, спокойно и чисто. Собственные шаги кажутся лишними, словно он нарушает причудливую тишину, в которой он всегда мог спрятаться, когда мира за окном становилось слишком много. Нора всегда была его пристанищем, его убежищем, где царили уют и умиротворение, где никто не горел желанием с ним пообщаться. Даже сейчас с ним никто не общается. Бильбо тяжело садится в кресло, оно всё такое же крепкое, всё так же надёжно защищает его своей высокой спинкой и широкими подлокотниками. Бильбо поднимает книгу, которую пролистывал до этого, эссе на тему эльфийских диалектов и их развития, снова откладывает и вспоминает янтарный блеск глаз возлюбленной Кили. Узнал ли о них Торин? Сбежал ли Кили в самом деле с лесной эльфийкой? Часы тикают в тишине, потрескивают дрова в камине, прогоняя последний холод перед наступающей весной. Бильбо накрывает лицо ладонью, стучит пальцами по виску и смотрит на часы. Они всегда немного спешили. Бофур наверняка сумел бы починить их в два счёта. Он вечно что-то вертит в руках, что-то чинит и поправляет, вырезает складным ножом фигурки из попавшихся под руку кусков дерева, рассказывая скабрёзные шуточки или напевая. Кили тут же бы к нему присоединился, и вскоре они бы завывали, соревнуясь в том, кто поёт громче и несуразнее. И посреди этого бедлама очень тихо, словно надеясь остаться незамеченным, в пение вливался бы голос Торина, низкий и ровный, и безошибочно находил бы хоббита. Бильбо сидит в своей норе, окружённый тишиной и спокойствием, и понимает, что впервые в жизни чувствует себя одиноко в собственном доме.***
— Все хоббиты такие, как ты? — спрашивает однажды Торин, пока их пони едут бок о бок, и хмурится, когда замечает странное замешательство Бильбо. — Что? Какие? А какой я? — Он не вполне уверен, что хочет услышать ответ, тем более что гном ощутимо отдаляется и быстро отводит взгляд, неловко передёргивая плечами. — Бросаются на орков и болтают с безмозглыми гоблинами в разгар боя, но забывают дома носовые платки, — наконец говорит гном, и на губах его играет едва заметная улыбка. Бильбо заходится в хохоте. — О, небеса, нет! — хихикает хоббит и под внимательным взглядом Торина утирает выступившие слёзы, представляя, каким его видят соплеменники. — Ни в коем случае. Я худший хоббит из всех, когда-либо живших в Шире. Посмотри-ка, я даже не попытался пришить обратно пуговицы на жилете! — он разражается очередным приступом смеха, и Торин смотрит на него, как на полоумного. — В каком смысле — худший хоббит? Ты не сделал ничего дурного. Наоборот, ты неоднократно доказал свою пользу в отряде, — брови гнома сходятся на переносице, он явно недоволен званием «Худшего Хоббита Шира», присвоенным Бильбо, и тот снова начинает хихикать. — Торин, хоббиты не совершают подвигов и не ввязываются в опасные авантюры! Если кому-то взбредёт в голову отправиться в Бри, его сочтут безрассудным искателем приключений! На меня и так косо смотрели только за то, что я читал книги о путешествиях, не представляю, какой скандал я вызвал, убегая спозаранку, размахивая контрактом и вопя во всё горло, что собрался в приключение с кучкой гномов и волшебником! Подозреваю, разговоров и пересудов хватит на месяцы вперёд. Торина его тирада нисколько не успокаивает — наоборот, гном хмурится ещё сильнее. — Они должны относиться к тебе с почтением. Ты оставил свой дом, чтобы помочь нам, и спас мне жизнь, ты вытащил нас из многих опасностей — это не те деяния, которых стоит стыдиться. — Перестань мне льстить, Торин, ты знаешь, я этого не выношу, — отмахивается Бильбо от гнома. — Это не лесть! — взрывается Торин и, скривившись под удивлённым взглядом хоббита, ожесточённо бормочет куда-то в гриву своего пони. — Ты сделал гораздо больше, чем я мог себе поначалу представить. И теперь я убеждён, что ты лучше любого другого полурослика, которому придёт в голову смотреть на тебя свысока только потому, что он никогда не станет таким, как ты. И то, что тебе в конце концов придётся вернуться туда, где тебя будут презирать за твою смелость и... — гном молча скрипит зубами и, яростно сверкая глазами, мнёт в кулаках поводья. Вот оно, снова это трепыхание. Бильбо переполняет дурацкое тепло от того, что из всех существ на земле именно Торин видит его таким. — Торин, — мягко говорит Бильбо, — всё нормально, правда. Спасибо. Не... Не думаю, что раньше хоббит удостаивался похвалы от гнома. Меня не беспокоит, что они обо мне думают, я рад, что пошёл с вами, и твои слова значат для меня гораздо больше, чем их перешёптывания. — Ты вообще не должен терпеть их перешёптывания, — рычит Торин и пришпоривает пони, вырываясь в голову отряда и оставляя после себя запутавшегося и размечтавшегося хоббита.***
Одиночество не отпускает. Бильбо любит каждую арку, каждую деревянную балку в своём доме, но в тишине он задыхается, а весёлая болтовня хоббитов действует ему на нервы. Каждый косой взгляд так и подстёгивает сказать: «Я торговался с драконом и выжил! А у вас что новенького за год произошло?» — но Бильбо закусывает губу и молчит. Под окном кто-то беззаботно поёт и смеётся, солнечные лучи пронизывают кроны деревьев и зелень вокруг дома. Бильбо чувствует себя так, словно там, за порогом, — совершенно другой, незнакомый мир. Он готовит ужин и вспоминает, какие приправы ему советовал Бомбур, как они с Бофуром добродушно переругивались насчёт того, как правильно тушить кролика, и отбирали друг у друга черпак, пока Торин не рявкнул на них, пригрозив, что выкинет тушку в огонь, если они не поторопятся, и ужинать им придётся углями. Он вспоминает, как учил Ори вязать, разжившись пряжей и спицами у каких-то торговцев, как показывал гному узлы и петельки, а неделю спустя с гордостью щеголял в угловатых перчатках. Ори взялся за вязание с истинно гномьим яростным упорством, и очень скоро у всего отряда появились тёплые шарфы с чёткими геометрическими узорами. Глоин обожал рассказывать о своей семье и показывать Бильбо картинки в медальоне, который ему удалось забрать у эльфийского принца после долгих уговоров. Хоббит как наяву слышит грубоватый голос Глоина, переполненный тёплой гордостью, когда тот говорил о своей жене и «малыше» Гимли. Торин всегда садился у костра рядом с Бильбо, и хоббит вспоминает взгляды и осторожные прикосновения ладони к спине. Не важно, как они рассаживались, Торин всегда так или иначе оказывался рядом, тихий, тёплый и уютный под боком. Бильбо вспоминает его кривоватые улыбки во время тренировок с мечами, которые в итоге переросли в смешки, когда гном наконец понял, что нервничающий хоббит не затыкается, что бы с ним ни делали. Вспоминает, как жёстко Торин отрезал, что Бильбо «вообще не должен терпеть перешёптывания» хоббитов, как разошёлся гном, когда Бильбо рассказал ему, что в Шире его застыдят путешествием. Бильбо начинает понимать, что долгие, открытые взгляды, значение которых он узнал только сейчас, сопровождали его уже очень давно. Как и касания рук, крепко державших его ладони в тёплой хватке, как и синие глаза, полные чувств, которых для Бильбо оказалось слишком много, полные обещаний о доме, где его будут ждать.***
— Сижу я, преспокойно ужинаю, я даже помню, что это было! Форель! Треклятая форель с картофелем и долькой лимона! Как тут вваливается этот верзила, — он машет рукой в сторону Двалина, и гном громогласно хохочет, — и заявляет: «Двалин, к вашим услугам, где еда?». — Да, и еда была отменная! — орёт гном, перекрикивая смех и гомон остального отряда, а Бильбо кидает в него кусочком хлеба. — Я уже и так зол, потому что в моём доме сидит незнакомый гном и ест мой ужин. — Кили вопит что-то абсолютно безумное, и Бильбо отвешивает ему подзатыльник. — Мой ужин, спасибо большое. А в дверь снова стучат! Проходит полчаса, и от вас уже спасу нет! — Гномы радостно орут, будто их похвалили за героический подвиг. — Да заткнитесь вы! Вы, шайка проклятых проходимцев! Сначала вы умудрились за один вечер слопать всю мою кладовую, а потом затянули про дракона и огонь, от которого кожа плавится с костей! — И почему это у тебя в тряпке для посуды столько дыр! — кричит Бофур, уворачиваясь от палки, которую неуклюже швыряет ему в голову хоббит. — Я же тебе объяснял. Это кружевная салфетка, и на ней до сих пор остались жирные пятна от твоих лап! Гномы хохочут и делятся друг с другом ужином, нахваливая еду и ругаясь. Бильбо всплёскивает руками, уже и не помня толком, как злился в тот кажущийся сейчас таким далёким вечер. В шуме и гаме он не сразу замечает, что Торин тихо сидит у костра, хмуро уставившись в огонь. Улыбка тает на губах, Бильбо в замешательстве смотрит, как гном рывком поднимается и в угрюмом одиночестве покидает отряд. — Ох, ну а сейчас-то что... — бормочет Бильбо, выпутываясь из дружеской толпы и направляясь туда, где Торин, упрямо выпятив подбородок, стоит как истукан и пялится в ночь. — Торин? Ты в порядке? Гном барабанит пальцами по тяжёлым нашивкам на рукаве и сосредоточенно хмурится. — Ты действительно не знал, что мы собирались прийти? — Что? — он поэтому так разошёлся? Иногда Бильбо задаётся вопросом, не выискивает ли Торин специально, о чём бы посокрушаться и чем попортить себе настроение. — Ну, нет, но... — Гендальф сказал, что ты идёшь с нами, — перебивает его Торин сердитым шёпотом. Брови Бильбо ползут вверх. — Вообще-то... Нет. Гендальф говорил со мной в то утро, но я послал его по добру по здорову. Он искал, с кем разделить приключение, и я тут же его спровадил. — Бильбо, посмеиваясь, вспоминает, как всё обернулось на самом деле. — А потом, не успел я оглянуться, как у меня в норе уже шастают гномы, а Гендальф бормочет что-то про знак на двери. — Он говорил, что ты согласился, — сквозь зубы рассказывает Торин. — Я ещё гадал, чем ты так недоволен, думал, что ты пытаешься выторговать себе плату повыше. Или что ты просто дурак, который польстился на золото и славу, не имея не малейшего понятия о том, что от тебя в итоге потребуется. — Торин, теперь это уже не важно... — Я втянул тебя в этот поход, а ты ничего не знал о нём, когда мы впервые встретились! — рявкает гном, и Бильбо изумляет, как сильно всё это огорчает Торина. — Гендальф хотел как лучше... — У волшебника, — рычит Торин, — свои планы. Я больше не доверяю ему. И я не доверял тебе, опасаясь, что вы задумали какую-то свою игру. А теперь моё доверие ему стало ещё слабее. Он старый интриган, и мне не нравится, что он втянул тебя в поход против твоей воли. Он не имел права принимать такое решение. Бильбо замолкает и чувствует, как по телу расползается леденящее разочарование. — Ты жалеешь, что я пошёл с вами? — Я не это имел в виду, — фыркает Торин, неловко переступая с ноги на ногу. — Ты много раз подряд доказал свою ценность в отряде, я не променял бы тебя ни на кого другого. Но это не изменяет того факта, что ты здесь оказался против своей воли, по вине волшебника, который вечно умалчивает о своих истинных намерениях. Разве тебя не беспокоит, что он превратил тебя в одну из пешек в своей игре, настоящей цели которой мы до сих пор не знаем? Что ты... — Ой, да хватит уже со своим «против твоей воли»! — вздыхает Бильбо и щурится, ловя на себе внимательный взгляд гнома. — Нет, помолчи. Я ведь подписал контракт, правильно? Может я и удивился, что вы все забыли у меня в норе, но я прочёл его от начала до конца и выслушал ваш рассказ. Я самостоятельно, в трезвом уме и твёрдой памяти поставил подпись. Это было самым идиотским решением в моей жизни, и я ни минуты о нём не жалею. Так что хватит цепляться за меня как за последний повод похандрить, Торин Дубощит! Потому что я счастлив, что ваша шайка втянула меня в приключение, и безмерно рад, что старый интриган-волшебник оторвал меня от моих книг и вытолкал за порог! Торин недоумённо смаргивает. — Я не хандрю. — Господин Торин Дубощит, я уверен, вы и трёх дней прожить не можете без того, чтобы найти над чем поубиваться в мрачном молчании. — Не правда, — каким-то далёким голосом говорит Торин, всё ещё удивлённо глядя на хоббита. — Ещё какая. А теперь идём, тут жутко холодно, и не у всех есть привычка носить по десять слоёв рубашек и плащей. — Голова хоббита кружится от веселья, разлитого в ночном воздухе, он даже смелеет настолько, что берёт Торина под руку и тащит совершенно ошарашенного гнома за собой к костру. Проходит почти год, прежде чем он вспоминает, как той ночью Торин, не отрываясь, смотрел на него широко распахнутыми, полными изумления глазами, и какими многозначительными взглядами обменялись остальные гномы, глядя, как хоббит усаживает к огню их угрюмого короля.***
Боги, как же он соскучился. Он скучает по шуму, по толкотне, по ночам, полным смеха вокруг костра и переполняющего всё тело ощущения жизни. Он скучает по перепалкам и крикам, когда кажется, что во всём мире нет никого, кроме них четырнадцати. Бильбо как заведённый проживает день за днём в своей норе. Хоббит заваривает чай, готовит, работает в саду, сидит в кресле и делает наброски по памяти. Он всё сильнее отдаляется от других хоббитов, чувствуя, как вежливые беседы и беззаботная весёлость выматывают нервы. Он начинает высматривать в небе чёрные крылья воронов. Крохотная сумасшедшая частичка Бильбо надеется, что однажды ворон прилетит с дурными вестями, с каким-нибудь срочным письмом, которое вырвет его из этого безразличного мира и спокойствия. Он соскучился по совместным приготовлениям еды с Бофуром, по разборам новых вязальных схем с Ори. Ему недостаёт пьяных шуточек и смеха. Бильбо скучает и по тихим минутам, разделённым с Торином. Ему хочется просто сидеть рядом и слушать уютную тишину или курить трубку, пока Торин чистит свои клинки или смотрит в огонь. Бильбо скучает по чувствам, что вызывают в нём внимательные взгляды Торина, по его уверенности в хоббите и удивлению, которое появляется в его глазах, когда Бильбо удаётся рассмешить мрачного гнома каким-нибудь комментарием, сказанным с самым серьёзным видом. Бильбо проживает дни, не сбиваясь с привычного ритма, не покидая домашнего комфорта, и мечтает, чтобы Торин был рядом, чтобы можно было говорить с ним. Хоббит представляет, как наливал бы чай и обсуждал с ним переводы, делил минуты покоя, как бы они наслаждались обществом друг друга и перебрасывались историями. Он вспоминает долгие взгляды и реакцию остальных гномов, и то, как Торин смотрел на него, как на странное, чудесное явление за гранью его понимания. Словно Бильбо был чем-то... невероятным. Он вдруг понимает, что там, под зачарованным взглядом Торина Дубощита, обрёл себя, стал Бильбо Бэггинсом, и теперь, как бы он ни старался, ему не превратиться обратно в скромного мистера Бэггинса из Бэг-Энда. Бильбо сидит на краю кровати, мифриловая кольчуга жидким серебром переливается в руках. Он спрятал её подальше от глаз в нижнем ящике комода, но не забывал о ней ни на минуту. Бильбо держит в руках символ союза, который стал неожиданным только для него одного. Торин сказал, болезнь заставила его поторопиться, но в душе гном всегда желал преподнести её Бильбо. — Каким же я был дураком, — тихо говорит хоббит. Нора не отвечает ему, и Бильбо оглядывает пустые, молчаливые комнаты. Тишина и одиночество перестали приносить ему спокойствие и отдохновение с тех самых пор, как он больше года назад шагнул за порог. На губах хоббита медленно распускается улыбка, ладони покрепче сжимают мифрил. Он, наконец, принимает решение.