Кот, сапоги и наследство

       Проснулся Кунцит от того, что в нос ему уперлось что-то кожисто-холодное и маленькое. Кошачья лапа. Мурзик разлегся вдоль его бока, потянулся во сне и не заметил, что заехал сообщнику в лицо. Кунцит аккуратно отодвинул лапу и хотел отодвинуть всего кота, но от рыжей тушки распространялось такое тепло и странный, но приятный запах, что он решил пока не шевелиться. Потом окно посветлело, обещая прекрасный градиентный рассвет, и Кунцит все-таки поднялся, а то со всей этой котовасией он давно не любовался небом. Кота, впрочем, он прихватил с собой. Тот мыркнул сквозь сон и свернулся клубком у напарника на коленях. После эстетического голода дошла очередь до физического. Холодные пирожки с холодной водой с утра — пища не бодрящая и неэстетичная, поэтому во время сборов Мурзик с Кунцитом вяло переругивались по вопросам стратегии. Кунцит хотел телепортироваться прямо в Лас-Пегас, зайти в первый же храм и разделаться с формальностями за пять минут. Мурзик утверждал, что за услуги регистрации брака потребуется пошлина, а денег у них кот наплакал. То есть, сначала кот должен эти деньги набегать. Причем в другом районе, подальше от того, где они обирали шпану вчера. Там уже наверняка слухи о подставной рыжей девушке и ее громиле разнеслись среди всех любителей чужих ценностей. И опять Кунциту было нечего возразить. Воодушевленный моральной победой, Мурзик стал расхаживать по комнате, рассуждая о расположении и культурном уровне различных районов столицы на основе рассказов прислуги на кухне. Селенит прервал его монолог, отправил натягивать сапоги и платье, ухватил за пояс и телепортировался вместе с ним в какие-то трущобы. На вопрос «что это было?» назвал депрессивный городок верстах в ста от столицы. Слуги упоминали этот город как синоним глуши и безнадеги. Особым успехом вылазка, впрочем, не увенчалась. За три часа и три слободки удалось натрясти из местного люмпен-пролетариата лишь горсть медяков. Мурзик предложил переместиться в райцентр побогаче, но Кунцит возразил, что в газете с фотографией принцессы Венеры он успел заметить объявление мэрии Лас-Пегаса, что бракосочетание в честь прохождения Венеры (планеты, не принцессы) через Козерога проводится со скидкой и укладывается в собранную ими сумму. И через секунду синей вспышки они уже стояли перед воротами в пестрый, эклектичный городок с вывеской «Лас-Пегас» над въездом на главной дороге. И долго еще слонялись по его кривым улицам и площадям в поисках храма, капища, церкви, святилища и тэ пэ, фасад которого устраивал бы Кунцита в эстетическом плане. То есть, подходил к цвету глаз Мурзика и изнанки плаща самого Кунцита. И соответствовал золотым пропорциям. А потом вдруг «невеста», отпустив локоть «жениха» и подхватив подол, с восторженным мявом бросился в переулок за густыми вечнозелеными кустами. Кунцит несколько секунд раздумывал, что проще и эффективнее — крикнуть, чтобы кот возвращался, или телепортировать его назад. И в итоге отправился пешком вслед за беглецом. Всего в нескольких шагах за кустами скрывался очередной храм, явно не из десятки богатейших: темный от дождей деревянный каркас, желтые от солнца бумажные стены… Зато перед воротами красовалось то, что и привлекло Мурзика: две лакированные статуи упитанных и довольных котов, задравших вверх одну переднюю лапу. А рыжий сообщник уже обежал по кругу обе фигуры и с сияющей физиономией сам махал Кунциту на вход. Тот взвесил еще раз эстетический фактор и временнЫе затраты, прищурился, чтобы убожество здания не так мозолило глаза, и прошел за котом внутрь. На звон бубенчика на раздвижной двери выбежала девушка в одеянии жрицы — то есть, максимально странном и неудобном, и с бумажными кошачьими ушками на ободке для волос. — Что желаете, ня? — мяукнула она так натурально, что Мурзик даже покрутил головой, чтобы разглядеть ее обувку. Нет, сапог нет, только носки. Кот перевел дух и стал излагать их дело. В самом деле, не лорду Кунциту же воздух сотрясать. И тут выяснилось, что упомянутая в газете сумма относилась к свадебной церемонии эконом-класса, а официальная, с выдачей свидетельства государственного образца, дороже. Нет, сторговаться не получится, один только бланк на гербовой бумаге стоит больше, чем вот эта куча медяков. Мурзик зыркнул на Кунцита, высказал взглядом все, что думал по поводу лени некоторых, и кое-как расцепил застежку бархотки. Жрица почесала в затылке, понюхала нефритовую камею, посмотрела на свет, облизнула, встряхнула… и согласилась. Даже вернула сдачу их же медяками. Жених с невестой дружно перевели дух. Служительница убежала за бланком в лабиринт ширм, а Кунцит, чтобы не мучиться от вида интерьера, больше напоминавшего склад старых фантиков и мячиков, чем религиозное учреждение, стал смотреть на Мурзика. На мордочку его выразительную, на то, как он накручивает выбившийся локон на палец или мельком облизывает губы, как улыбается снисходительно вернувшейся служительнице и, присев боком на край ее низкого столика, тычет пальцем в разные графы… Так, стоп, что они там вписывают?! Кунцит вернулся к действительности и тоже склонился над столом. Очень вовремя. Его имя, хотя бы правильное, уже втиснулось в первую пустую строку, жрица перевела самописку на следующую графу и вопросительно посмотрела на Мурзика. Прежде чем тот успел открыть рот, селенит незаметно ущипнул его пониже спины и ответил как можно категоричнее: — Невеста — леди Цоизит, — и замолк, возвращая слово Мурзику. — А фамилия? — спросила жрица, выводя нужные буквы. — Какая фамилия? — заморгал кот, перевел взгляд на Кунцита, но тот лишь еле заметно дернул плечом, мол, дальше сам сочиняй. Что ж, пауза надолго не затянулась. — Нету у меня такий фигни. Мало ли кто фамилиями не пользуется. Члены некоторых королевских семей, например. И Мурзик многозначительно замолчал. Жрица посмотрела на него, потом на бумажку, потом снова на него, но ничего не сказала — по крайней мере, про недостающие данные. Опрос продолжился, и в конце она объявила, что раз зашли они в Храм котегов, а не Макаронного монстра или Святого Параграфа, то надо соблюсти чистую формальность, так сказать, уважить богов храма… Как? О, ничего сложного, просто скажите: «Котеги захватят мир, ня!» Пока Кунцит размышлял, не проще ли свернуть ей шею, Мурзик отреагировал как-то странно: с шипением вскочил со стола жрицы и даже как будто распушился. — Неправда! — выкрикнул он. — Мир не шуршит, не пищит, не пахнет мясом или кошачьей мятой — с какой стати его захватывать?! Жрица опять зависла, на сей раз надолго. Кунцит уже вполне серьезно осматривал ее стол и зал в поисках печати. Если сейчас оглушить дотошную девицу, самому поставить печать на документе и скрыться… Или надежнее стереть ей память? Или закопать ее совсем? Но тут несостоявшаяся жертва отмерла, аккуратно поднялась и обошла стол и так же аккуратно сложилась втрое на колени перед Мурзиком. — Умоляю простить мое невежество, — пролепетала она. — Я не распознала, что вы — Посвященная более высокого уровня, чем я. Приношу мои извинения… Сейчас принесу. И чуть не кубарем она исчезла за раздвижной стенкой. Послышался грохот, шуршание, треск и стук, пересыпанные няканьем. И вскоре новобрачные получили таки свидетельство, мешок не пойми чего и поток поздравлений и заверений в уважении и восхищении. Кунцит устал от обилия звуков и телепортировался в родную, тихую и спокойную башню сразу, как только ворота загородили их от восторженной жрицы. Мурзик привык к неожиданным перемещениям и по прибытии сразу сел на пол копаться в мешке. — А из нас вышла неплохая команда, — не смог долго молчать он. — Моя смекалка, твоя сила, общие знания. Ты мне только поясни… Ух ты, сосиски! Живем!.. что за «цоизит» такой и почему ты вздумал менять мне кличку? Кунцит уже сидел в кресле, но без обычного удовольствия: закат еще не начался, небо затянуло скучной облачной пеленой, и с высоты город казался серым и картонным. Потому он без сожалений обернулся к сообщнику. — Имя «Мурзик» не женское, — начал он со второго вопроса. — У отца была коллекция минералов. И четыре самых любимых камня — кунцит, нефрит… — Жадеит и цоизит? — сэкономил ему усилия Мурзик. — Ух ты, она и ленточку с камнем вернула! — И он принялся раскачивать бархотку перед собственным носом, впрочем, не забывая, о чем шла речь. — Тогда, если хочешь, чтобы я отзывался на новое имя, называй его как можно чаще до завтра. И лучше с каким-нибудь положительным стимулом. Ну там, сосиской этой, или игрушкой… А не как раньше — дал кличку и ни разу не использовал, мне самому пришлось ее запоминать. И нечего морщиться, никто еще не умер от того, что двадцать раз повторил чье-то имя… Ух ты! Флакон валерьянки! Нет, нельзя, если налакаюсь сегодня, то вылетит из головы вообще все. Обнюхивание бутылька так увлекло его, что он чуть в воздух не подскочил, когда Кунцит опустился рядом на одно колено. — Цоизит, — явно с большим трудом, после долгой паузы, выдавил из себя селенит. — Еще один критерий. Постель. Обойдешься неточными формулировками, или?.. — и он двумя пальцами приподнял голову Мурзика за подбородок, развернул к себе. Тот поморгал, но не отодвинулся. — А-а, это ты про то, как люди делают вид, что размножаются? — догадался он наконец. — Ага, видел на кухне, прислуга иногда ловит момент, когда никого вокруг нет… Ну, кроме кота, то есть, меня. Нетушки, обойдусь, конечно, — заявил он и потянулся к Кунциту. — Почеши меня под челюстью. Кунцит замер от неожиданности, посоображал и затем изобразил свое понимание глагола «почесать». Цоизит дернулся и фыркнул. — Ну, ты что, никогда кошек не гладил? Хотя зачем я спрашиваю, и так понятно… И вообще, в человеческом теле ощущения не те, — вздохнул он и стал стягивать сапоги. Пшик — и из фисташковой груды атласа выбрался рыжий зверек. — Погладь кота, — мяукнул он требовательно. — Как? — задал Кунцит отнюдь не риторический вопрос, вызвав очередной тяжкий вздох сообщника. Но надолго падать духом Мурзик-Цоизит не умел и перешел к объяснениям, как правильно брать котов на руки, как устраиваться с ними поудобнее на кровати (чтобы потом, не кривя душой, упоминать постель), как, собственно, гладить… Дело это оказалось непростое. Сначала через несколько пассов Кунцит вдруг сам зашипел и отдернул ладонь. Попробовал поднести к коту еще раз, и между его пальцами и шерстью снова проскочило несколько искр. Мурзик недовольно подергал усом. — Не так энергично, а то накопится статическое электричество, а зачем оно мне сейчас? Драки же нет, — он извернулся и наскоро вылизал заряженный бок. Селенит послушно сбавил темп и силу, и покалывание прекратилось. После еще пары комментариев и поправок его манеру гладить котов сочли удовлетворительной. Очень даже. О-очень, и еще вот здесь почесать, за ухом, и под шеей, ага… Кот расплылся вдоль Кунцита, распространяя тепло и кошачий запах, вытянул все лапы и вдруг завибрировал изнутри, загудел, как сонный улей. Вот сейчас Кунцит спросит его, что это за спецэффект… — Это что?! — спросил селенит как-то слишком резко и схватил Мурзика за шкирку. — Царапаться зачем? — А? Я царапался? — кот тут же съежился и с недоверием посмотрел на передние лапы. — Ой. Ой, прости, лорд Кунцит! Блин, стыдоба-то какая… С младенческого возраста такого не было, и тут вдруг нате. Это называется «молочный шаг», так совсем мелкие котята выдавливают из мамки молоко, а потом, когда вырастаем, то иногда этот инстинкт прорывается, если коту хорошо, как в детстве. Извиняюсь, это мне, значит, сейчас было очень хорошо. Больше не буду, постараюсь. И ты, это, имя-то мое не забывай употреблять. Кунцит задумчиво потер пострадавшее место, потом хмыкнул, улыбнулся в полутьме. — Ничего… Цоизит. Царапай, пригодится предъявить завтра. И… что за звук был перед этим? — А это самое лучшее, что есть в котах! — Мурзик зевнул и изобразил сладчайшие потягушки. — Называется мурлыканье. Это наш фольклор. Помнишь, на днях я хотел рассказать тебе сказку, а ты сидел слишком далеко и не слышал. Вот, это оно и есть. Ее надо слушать не ушами, а кожей. И урчание возобновилось. — И? — Кунцит на пробу почесал одним пальцем мохнатую щеку. Звук стал еще громче и раскатистей, особенно когда кот открыл пасть для ответа. — А? А-а, ты имеешь в виду, про что это? Да пожалуйста, перевожу: «все будет хорошо». — И? Дальше? — не понял селенит. — А всё, — заворчал кот, но скорее для виду. — Это самое главное в сказке, больше ничего и не нужно. Я думал, тебе такой минимализм понравится… Кунцит хмыкнул, снова запустил пальцы в шелковистую теплую шкурку. — Так бывает — чтобы всё хорошо? — Но это же сказка, — еле слышно проворковал Мурзик. — А сейчас слушай дальше, там еще красивее. Так под урчание Кунцит и заснул. Где-то на границе сна и яви ему даже показалось, что он улавливает смысл. *** Утром, естественно, Молли категорически отказалась просыпаться, вставать и вообще жить. И Нефрит вспомнил, что за всеми хлопотами так и не закупил антипохмелин. Тогда он пригрозил сцапать ее в охапку и сбросить в ванну с холодной водой, и тогда девушка соизволила высунуть ногу из-под одеяла. Подъем, впрочем, не удался — когда Молли попыталась воспользоваться ногами по назначению, они ей припомнили долгие танцы на каблуках и отказались служить верой и правдой. А голова припомнила ей, что смешивать алкоголь разной крепости опасно для здоровья. В результате Нефриту все-таки пришлось доставить невесту в ванную, потом к столу. Ах да, и помочь натянуть чулки и другие тряпки. Он уже собирался в лучших традициях дамских романов нести ее на руках до стоянки извозчиков, но тут Молли бурно запротестовала (насколько позволяло ей похмелье). В такое утро, заявила она слабым голосом, о езде в повозке не может быть и речи. Не то герцогиню укачает. Нет, на пол ее спускать не надо, пусть жених ее держит и так с ней на руках и телепортируется. Да, она уже смирилась, что ее суженый — нечисть какая-то. Нефрит вздохнул и перехватил ее поудобнее. К счастью, весила она не слишком много даже после недели сытой жизни. А вот на герцогиню походила не очень, особенно на вид, звук и запах: обвисла на женихе, как вяленая русалка, тихонько икала, а легкий аромат фиалки и сигаретного дыма от ее волос перемежался с перегарным амбре. Но Нефрит не слишком огорчался: до следующего дня девонька очухается и посвежеет, и сыграет дворянку на отлично. Главное — не скупиться на ободряющие слова и ослепительные улыбки. Нефрит улыбнулся и отметил про себя, что Молли опять засмотрелась на него, да так, что даже не заметила вихрь телепорта и смену окружающего пейзажа с сада на пеструю мешанину храмов и игорных домов. — Ну что ж, — Нефрит аккуратно ссадил ее на тротуар и обвел барским жестом разномастные фасады, — выбирай любой, какой понравится. Только не слишком далеко. Молли ткнула пальцем в самый блестящий купол. — Только чтоб золота на фасаде поменьше, — поспешил уточнить Нефрит. — Ведь деньги на украшательство они дерут с клиентов, а мы, так скажем, на мелководье. И пальцем не показывай. Повертев головой, Молли отцепила с пояса веер и махнула им в сторону расписного ангара дальше по улице. — И лучше, — Нефрит отклонил веер к земле, — чтобы свадебная церемония без членовредительства. А то некоторые заставляют сделать одинаковые татуировки на видном месте. Или вынимают у жениха кусок ребра на шпильку невесте. Третий храм невеста выбирала уже наугад и снова не угадала. — Нет, — сморщился Нефрит, — туда тоже не надо. Там вместо клятвы верности надо съесть по здоровому куску мяса акулы, закопанной на полгода в силосную яму, и выпить по чарке пережеванного всеми жрецами по очереди ячменя. Молли скосилась на жениха с подозрением. — И откуда, господин убежденный холостяк, вам столько известно о брачных обычаях? Неужели из собственного опыта? — Ну что вы! — наигранно возмутился Нефрит. — Я против института брака в целом. А врага надо знать в лицо. — А говорил «сама выбирай», «какой нравится»… — буркнула Молли и сложила руки на груди. Хорошее самочувствие еще не до конца вернулось к ней. Но нахал только подмигнул, взял ее под руку и потащил, как на буксире, в ближайший переулок. — Ты все подстроил, — ворчала она по дороге. — Ты высадился туда, куда хотел. Нет, не говори, я сама угадаю! Храм жриц любви? Церковь этого, как его… Святого Алкоголикуса? — Теплее, почти попала, — хихикнул Нефрит. — Еретическое ответвление культа Бахуса с дальнего запада — секта Бухуса. В отличие от основателей, проповедуют употребление не только виноградного вина, но и любых продуктов брожения и дистилляции из любых материалов. Вино, эль, ракия, саке, коньяк, сливовица, зубровка… А ты же знаешь, как я люблю разнообразие! Ты не против, надеюсь? — Против чего? — Молли нахмурилась, словно хотела соскрести мысли с изнанки черепа. — Разнообразия в своем стакане? Да, против — вчера вон намешала, до сих пор очухаться не могу. А другие пусть пьют, чего хотят, если им так легче. У меня и батя по праздникам хорошо закладывал, а дядька так вообще не просыхал. Некоторым это полезно. Я как считаю: когда человек трезвый, его совесть грызет, вот он и куксится. А пропустит баночку, и все как рукой сняло. — Интересная философия, — согласился Нефрит. Совесть всегда сильно мешает жить, а чем ее глушить — алкоголем, самовнушением или привычкой — без разницы. Тем временем они уже прошли прямо, налево, еще раз налево, направо, а путь все не кончался. Когда Молли была готова согласиться на извозчика, они остановились у деревянного двухэтажного здания, на вид похожего на обычную таверну. Только вместо единственной вывески оно было все облеплено фанерками с изображениями сатиров и вакханок, оптовой и розничной тары (явно не для молока) и закусок. — Нет! — вдруг подняла голос Молли и встала как вкопанная, да так удачно уперлась каблуками в мостовую, что чуть не уронила спутника. — Нет, нет и нет! Нефрит обернулся к ней и вопросительно приподнял бровь. Одной брови оказалось недостаточно, чтобы разогнать панический ужас в глазах невесты.  — Я не пойду в дом, где изображено это. Дурной это знак, ничего хорошего не выйдет. Поначалу Нефрит подумал, что ее смутило отсутствие одежды и наличие мужских признаков у сатиров. Но ее негодующий перст упирался в другое изображение над дверью. — Вот это?! — изумился он, поняв, куда она смотрит. — Сушеный кальмар к пиву? Серьезно? — Кракен, — прошептала она как можно громче. — Злая тварь, что спит под водой и вредит людям. Молли как корни пустила. Тогда он просто поднял ее и перекинул через плечо, но чуть не выронил, когда получил визгом в ухо. Да со второго этажа храма, где была веранда для поклонения пиву на свежем воздухе, эхом раздались одобрительные свисты и крики местной паствы. Путь ему преградил объемный настоятель в объемной коричневой рясе. — Брат во спиртЕ, я помню тебя, — донесся дружелюбный голос из глубин плоти. — А ты разве не помнишь нашей заповеди? Оставь всякую жену за порогом нашей обители, пользуйся теми, кто уже есть внутри. — Отмолю потом обязательно, — кивнул Нефрит, ища лазейку в обход туши. — А чтобы оставить жену дома, сначала надо жениться на девице сей. У вас же есть в прейскуранте обряд бракосочетания? — Ох, маловерный, — вздохнул настоятель, — сразу видно, кто заходил только для надраться, а сути нашей веры не слушал. А то бы знал, что мы принимаем только обеты безбрачия, возлияния, ухода в запой, а на брак у нас лицензии нет. — Я же говорила, — зашептала Нефриту на ухо Молли. — Кракен — к неудаче. А теперь спусти меня, пока меня не стошнило. Он лишь скрипнул зубами, перехватил ее поудобнее, как невесту, а не куль с мукой, и быстрым шагом двинулся за угол. — И что ты предлагаешь? — он уже собирался опустить ее на тротуар, как вдруг леди Галатея вцепилась ему в шею и с сопением закрутила головой. — Чуешь? — ее веер указал в узкий проулок. — Пахнет рыбой. Наверно, церковь Отца рыб. Как у нас в деревне. Пойдем, я знаю, что там делают — ничего странного. И недорого. Поехали. Нефрит сдержал вздох. Быстро же она привыкла сидеть у него на шее! Но не сам ли он того добивался? Ладно, пусть еще немного покатается, сохранит хорошее, игровое настроение. Через два дома и правда нашелся храм морского божества рыбаков соседней провинции — сарайчик в форме большой перевернутой лодки на столбах с сетями вместо стен. Рыбой вблизи пахло уже конкретно, воняло даже, честно говоря. У служителя длинное было все: и волосы, и одеяния, и речи. К счастью, с далеких пор домашнего обучения Нефрит умел делать вид, что с интересом слушает лекции о том, что правильно, а что не очень. Потом, правда, понадобилось реагировать. Например, морское божество требовало от паствы очищения. Сначала символически, омыть лицо водой (еще бы предупредили, что вода морская, и глаза надо зажмурить, чтобы не щипало), потом еще более символически очистить душу исповедью. О, это сколько угодно! Похвастаться всегда приятно! Нефрит расписывал воображаемые грехи долго и с упоением, священник даже не дослушал, остановил его взмахом руки и повел обратно из занавешенного угла в зал, где ждала уже очищенная изнутри и снаружи невеста. Галатея идеально изображала скромницу. Жених решил полюбоваться ею, пока жрец снова зарядил долгую речь клятвы, но не забывал в нужных местах подавать голос. Спустя пропахшую рыбой и водорослями вечность новобрачные вышли на улицу с заветной бумажкой в руках. — Фух, — выдохнул Нефрит, обмахиваясь свидетельством о браке, как веером, — нанюхался рыбы на месяц вперед. Пива сразу так захотелось — мочи нет. Галлона три. Знаю я один кабак… --- Молли думала, знакомая с детства обстановка церкви будет уютнее, подбодрит ее. А получилось совсем наоборот. Запахи, тени, скорбный лик священника — словно старый рыбак насмотрелся на мерзости на суше, но смирился с ними, ведь надо же кого-то любить и благословлять, а кроме этой испорченной молодежи любить некого... Вся обстановка храма резанула по памяти, снесла напрочь слои городской жизни. Того и гляди, из темных углов выйдут деревенские соседи, хмыкнут, вроде как, в кого ты, Молли Бейкер, вырядилась, мы-то знаем, кто ты на самом деле. Она сопротивлялась. Напомнила себе, что никаких знакомых здесь нет и быть не может. Что все эти игры как раз и нужны затем, чтобы рыбу видеть только в тарелке, с лимоном и каперсами, и не штопать сети долгими ночами. А соленая вода в ушате пахла домом, настоящей родиной… Молли даже не сразу сообразила, кто такая леди Галатея, к которой обращается священник, прося очистить душу исповедью. Ах да, это же она сама! Но что Галатея должна сказать на исповеди? Которая из Галатей? Много их перебывало в ее шкуре в последние дни, сама запуталась. Все вокруг было таким настоящим, так не подходило ни одной из герцогинь, что в итоге на вопрос священника ответила сама Молли («Не отнимала жизни, не отнимала имущества, не отнимала чести… Солгала»). Хорошо, Нефрит не услышит, он в другом углу зала, за другим занавесом из шуршащих водорослей. И потом, она же без подробностей, просто покаялась, что лгала в последнее время регулярно, но без злого умысла… Вздохнул священнослужитель, поглядел на нее с жалостью. — Дочь отца нашего, не упрекаю, но токмо предупредить хочу об опасности, коей не ведаешь. Нет безвредной лжи, в любой неправде лежат семена разрушения… Молли вздрогнула. Лица деревенских соседей в памяти хмурились и упорно не уходили. А еще почему-то вспомнился Фредди-Умник из театра. Бедолага казался влюбленным до безумия. Вдруг еще покончит с собой оттого, что она напредставлялась перед ним идеальной леди? Помесь страха и стыда пробежала мурашками по спине, увлажнила ладони. Молли склонила голову в совершенно искреннем раскаянии. И вздрогнула еще раз — врать-то еще предстоит много. Например, прямо сейчас, в зале, перед алтарем из старой бочки. А все Галатеи разбежались, как назло, перед превосходящими силами реальности. Надо прийти в себя — но в которую себя? Прежняя Молли Бейкер сказала бы нечто вроде «ну, приврамши малеха». А сейчас сумеет ли она произнести такой ужас даже наедине с собой? Что с ней стало? Кем она стала? А Нефрит уже был рядом, ее рука уже легла в его ладонь, и усталый от доброты голос священника спросил, согласна ли Галатея взять в мужья мужа сия, что рядом с ней, и любить до смерти и после. Молли подняла взгляд на Нефрита, как уже десятки раз за прошедшую неделю. Очень насыщенную почти неделю с кучей открытий, приключений, удивлений, смеха и страха — всего-всего. И уже не впервые подумала, что глаза у него удивительного цвета — синющие, как небо на границе ночи. И все остальное тоже ничего. И характер терпимый, привыкла уже. Слова согласия выскользнули неожиданно легко. Даже врать не пришлось, кажется. Интересно, сам Нефрит сказал «да» тоже искренне? Да нет, вряд ли, он же мастер… Но вдруг? Молли повеселела. Так может, можно врать и не обо всем подряд, а через раз, и притом вписаться в условия их заговора? Может, найдется и для правды местечко? Даже в игре правду говорить-то легче и приятнее. После всех формальностей Нефрит, естественно, рванулся промочить горло основательно, аж телепортировался прямо в таверну, в свободный закуток за занавесом. Но молодой жене выпить не предложил. Мол, ей на следующий день надо быть безупречной, а к нему-то никаких особых требований нет, и кстати, о безупречности с утра после возлияния… Он начеркал на салфетке длинное название и отправил Молли искать фармацию в окрестностях и купить наконец-то антипохмелин. Вот деньги на шпильки и мороженое из последних остатков средств, и пусть она не торопится, погуляет часок, пока он тут как раз дойдет до кондиции. Ну, она и пошла. Пешком, как какая-нибудь уличная торговка — ностальгия проснулась. Аптека нашлась через три дома и площадь, и нужное средство нашлось. Пока провизор искал его в бесконечных ящичках, Молли со скуки разглядывала витрины. И вдруг увидела знакомое название из рекламы в не очень приличных журналах, что валялись в россыпях у Нефрита под шкафом, кушеткой и кроватью. Название обещало гарантированный эффект. А что — вдруг подумала она. Не придется завтра врать на очень личные, интимные даже вопросы. Нефрит предупреждал, что от идеальной жены требуется быть идеальной, прости господи, любовницей, и заранее выдал ей штук пять маленьких мятых книжек из серии «Чтение для скучающих жен». Обложки их различались только цветом волос и остатков одежды изображенных героев и героинь. Содержание тоже не блистало разнообразием. И заставил читать вслух, до тех пор, пока не Молли перестанет краснеть или ржать как ненормальная. А как перестать ржать, когда писаки придумывают всякие забавные слова?! Один «нефритовый стержень» чего стоил! Зато теперь она примерно представляла, во что играть перед душеприказчиком. Но если не придется много врать, то будет легче, правда? И когда провизор вернулся, она включила одну из Галатей, поразвязнее, помахала в воздухе кольцом на пальце и попросила добавить еще кое-что к заказу. Аптекарь сочувственно кивнул. А Нефриту и говорить не обязательно. Даже спокойнее как-то, если он первой брачной ночью будет пьян до беспамятства и утром ничего не вспомнит. А то Молли же сгорит со стыда. И на волне кокетства и отчаянной смелости она еще по дороге назад к таверне купила туфли на распродаже. Просто так. Любая леди так делает. Красивые туфли, между прочим. Не хрустальные, конечно, как написано на ценнике, но все равно шикарные, прозрачные с блестками. Нефрит, видимо, смешивал эль с анисовкой, потому что был уже добрый, ласковый и сонный. Даже телепортироваться не рискнул, чтобы не вписаться в куст или куда похуже. На извозчика денег с трудом, но хватило. На дорогу нефритовского сознания не хватило уже, с трудом вдвоем с кучером распихали его у ворот замка. И во флигеле Молли сразу бросилась ставить воду кипятиться, пока новобрачный совсем не вырубился. Сам же просил заварить антипохмелин прям сейчас, чтоб к утру как огурчик… А то пока если и огурец, то морской. Подсыпать в заварочный чайник два пакетика порошков вместо одного — легче легкого. Молли-Галатея с умилением поглядела, как Нефрит выдул всю кружку, кое-как выкарабкался из сапог и завалился на кушетку. Кажется, сопение раздалось раньше, чем его голова коснулась подушки. Молли подождала для верности минут пятнадцать, потом стала выбираться из платья, чулок и шпилек, поясов и корсетов. Подумала, забралась в ночнушку. Еще подумала и для храбрости отпила чуть-чуть из одной из заначенных бутылок. Ну и гадость эта настойка на скорпионах! Зато сразу жарко, сразу думать расхотелось, а захотелось хихикнуть, улечься на широкую теплую грудь мужа, обвести пальцами контуры его лица в лунном свете, вспомнить все парочки, что мельком видела в темных закоулках припортовых районов или бального зала, потянуться вперед… Нет, нос мешает, как же это делается? А, вот так, наверно. Странно, в театре актриса декламировала, что губы любимого человека должны пахнуть цветами или еще чем-то романтичным, но она не чувствовала ничего, кроме все той же обжигающей скорпионовки. А рука ее уже отправилась дальше в исследовательскую экспедицию. Как там в детской песенке? «Из чего только сделаны мальчики?» Из пуговиц, рубашек, снова пуговиц, из горячей кожи и ровного дыхания, и стука сердца где-то внутри, и бурчания в желудке (не закусывал, поди), и… так, что, и все?! А где обещанный рекламой эффект?! Нефрит спал сном младенца и явно не имел никаких романтических мыслей ни на чей счет. Неужто аптекарь, гад, перепутал упаковки? Молли встала, ежась от ночного воздуха, на ощупь нашла все пакетики в мусорном ведре и понесла к окну. Луна старалась, светила не хуже лампы. «С алкоголем не смешивать, нейтрализуется» — гласила надпись самым мелким шрифтом на обратной стороне упаковки афродизиака. Девушка помянула несколько богов преисподней. Ну что за жизнь?! Что ни выбери, честной во всех смыслах быть не получалось. Она ушла на свою кровать, завернулась в одеяло и долго лежала, глядя в темную стену. Вроде встала утром рано, а сон не шел. Мысли рыскали табуном вокруг, кусались, как стая гиен. Водили хоровод самые разные боги — человеческой формы, звери, полузвери и вовсе неведомые твари, и все указывали на Молли пальцами, когтями и щупальцами и спорили, кто же она — лгунья или блудница. Проклятья вырывались из ртов, клювов и пастей огненными шарами. Нет, кажется, это уже был сон. *** Разницу между лабораторными и полевыми условиями Жадеит ощутил сразу, как только вывел Коппелию за ограду замка. Вывел со всеми мерами предосторожности, через противоположный от флигеля Нефрита выход, по аллее, загороженной рядами кипарисов от башни Кунцита, да калитку смазал предварительно. А то кто этих братьев знает, вдруг позавидуют, поведут себя нечестно, вплоть до саботажа… Нефрит, бывало, ломал первые изобретения маленького Джедди — просто так, насладиться преимуществом в силе. Кунцит в те времена был уже слишком взрослым, чтобы нарочно отбирать игрушки; младших братцев он просто игнорировал, и если на пути ему попадалась очередная машинка Жадеита, он шел прямо по ней. Проект «Коппелия» был еще далек от завершения — вернее, Жадеит понял, что может заниматься ее усовершенствованием вечно, — но все равно он не хотел, чтобы его прелесть сломали. И потому вся жизнь промелькнула у него перед глазами, когда на первой же кочке булыжной мостовой Коппелия споткнулась и начала заваливаться. Жадеит вцепился в ее руку, но перехватить поудобнее за корпус не успевал. Но почему проклятый муниципалитет не мог сделать дороги такими же ровными, как паркет в родном замке?! К счастью, позади за парочкой шла Тетис и очень вовремя поймала свою копию за другую руку. Вдвоем они кое-как поставили Коппелию на путь истинный. Потом еще раз, и еще… Помимо мостовой, в городе были еще ямы, поребрики, естественные склоны и другие топографические элементы. Да и сам Жадеит после очередной бессонной ночи спотыкался на ровном месте. Наконец, Тетис подсказала Жадеиту, что если он возьмет куклу за талию, то ему будет удобнее контролировать ее движения, а заодно они больше будут походить на пару перед свадьбой. Действительно, стало легче, и троица добралась до стоянки извозчиков, и даже погрузилась в пролетку. Второе отличие практики от теории заключалось в том, что вокруг были другие люди, много людей. И все трепались между собой, а то и вовсе сами с собой, причем часто не по делу. Коппелия же не имела фильтров внешних сигналов, ведь раньше с ней разговаривал только создатель. И сейчас она вежливо и бойко отвечала голосом Тетис на все реплики, что долетали до ее чувствительных звуковых датчиков с расстояния до пятидесяти шагов — даже на полуматерные обращения извозчика к лошади. Тот стал поглядывать на клиентов со все возрастающим подозрением, а на подходе к Лас-Пегасу очень вежливо и робко посоветовал храмы, где можно заказать молебен за здравие скорбных разумом или экзорцизм подешевле. Жадеит кивнул рассеянно. Всю дорогу он думал, как реализовать эти речевые фильтры. Связать с фотосенсорами, чтобы учитывать поворот лица собеседника? В блок распознавания речи ввести маркер обращений? Встроить датчик направления и затухания звуковых волн, чтобы определять, какие реплики обращены к Коппелии, а какие пролетали мимо? А расплачиваться с извозчиком и вести парочку к первому попавшемуся храму пришлось Тетис. А потом и ко второму, ибо в первом служитель культа с ходу довел невесту до зависания вопросом вроде «Имаши ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужи сего Жадеита, егоже пред тобою зде видиши». Не найдя в базе данных ответа, Коппелия выдала типовое сообщение об ошибке: «Ах, извините, у меня голова болит, я не расположена обсуждать этот вопрос сегодня». С чем всю троицу и выперли из храма, чтобы не задерживали очередь. Помянув интеграл жреца и все его производные, Жадеит сделал выводы и в следующее религиозное учреждение заслал сначала Тетис, оценить обстановку. Метод себя оправдал: в ближайшем домике, потрепанном, но разноцветном, девушка сама не поняла, что имел в виду то ли темнокожий, то ли давно не мытый жрец под «Йоу, чувиха, не забить ли нам косячок во славу великого Джа?» В храме Такой-то Матери она речь служителей поняла, но ушла, хлопнув дверью в возмущении. Из церкви Святого Параграфа она вышла минут через десять, но все равно раньше, чем секретарша на входе закончила приветственную речь со всеми подпунктами и нормативными ссылками. Повезло им в Капище Великого Безмолвия: там и служителям, и посетителям полагалось молчать под страхом четвертования, как красноречиво, хоть и беззвучно, пояснила жрица — хрупкая черноволосая девочка со здоровенной алебардой. Или глефой — ни Жадеит, ни Тетис в холодном оружии не разбирались. Тетис и Жадеит жестами сумели объяснить, что им надо. Коппелия языка жестов не понимала, но тут Жадеит вспомнил, что он все-таки наполовину селенит, поднапрягся и, держа свое творение за руку, сумел силой воли и магии управлять ее приводами напрямую: заставил куклу кивнуть и расписаться в реестре и свидетельстве о браке. И вот с заветной бумажкой они отправились в обратный путь. Жадеит от перенапряжения, нервов и недосыпа чуть не падал на ходу и потому дома сразу заказал ведро кофе и занялся фильтрами. Балансировку опорно-двигательного аппарата он решил пока не трогать — все равно приемочные испытания… тьфу, прием будет проходить в замке, на паркете и мраморных плитах. А еще надо расширить тезаурус раз в пять… Двух тысяч слов оказалось катастрофически недостаточно. Но если подумать (что давалось ему все труднее; везет же кому не надо, то есть, старшим братьям — они могли бы неделю без отдыха сохранять бодрость и ясную голову, но старший предпочитал дрыхнуть каждый день, а средний тратил природные способности селенитов на пьяные загулы. А он, Жадеит, с удовольствием употребил бы семь-восемь ночных часов на исследования, но нет, дурацкий, слабый получеловеческий организм регулярно требовал перезарядки…) Ась? Он опять обнаружил, что лежит носом в чертежах. Ну вот, он же думал о чем-то важном… Влив в себя еще кофе внутривенно, Жадеит вспомнил: загрузка словарей — процесс механический, справится даже Тетис. Где она, кстати? А, вон, стоит у разгромленного дверного проема. Он вывел на телезеркало интерфейс ввода слов, показал служанке, куда и как тыкать пальцем, и вернулся к сенсорам и реле. --- Когда Жадеит с победным зевком установил на место лицевую панель Коппелии, Тетис завела в базу данных только полторы первые буквы словаря (из пятидесяти двух), а еще оставался страшный зверь грамматика… Но пока она собиралась с духом доложить о неутешительных успехах, Жадеит успел упасть на диван и вырубился. Намертво, как убедилась девушка, когда попробовала растолкать его, чтобы он снял и не мял единственный свой парадный костюм. Замирая от собственной дерзости, она стащила с него сюртук, жилет и брюки, укрыла, подоткнула плед и вернулась к своим баранам, вернее, сопернице. Даже простейшая арифметика за пять классов приходской школы подтверждала, что к полудню следующего дня Тетис никак не успеет завершить работу. И не надо — шепнул внутри тихий, вкрадчивый голос, сладкий, как память на кончиках пальцев о прикосновениях к юному господину. Не надо ничего завершать. Пусть все видят, что это его чучело ненастоящее. Пусть он не получит наследства, пусть его совсем одного выставят на улицу. Тогда она, Тетис, сможет остаться с ним и доказать, что любит его по-настоящему, не за деньги. Она станет его единственным посредником с чуждым, нелогичным миром вокруг. Она ведь настоящая, живая, и в груди у нее не эти вот провода и клеммы. Жадеит оставил грудную панель открытой, чтобы помощница вставила заполненный кристалл памяти в нужный слот, когда закончит ввод данных. Тетис подошла к сопернице, вгляделась в переплетение нервюр и кабелей. Коппелия молчала с таинственной снисходительной полуулыбкой и таращилась куда-то на бюст оригинала. Девушка считала, что пренебрежительное отношение господ к слугам вполне естественно. Но чтобы какая-то силиконовая кукла, скрепка говорящая… Тетис ткнула в серебристую пластину с микросхемами сильнее. Та оказалась из фольги и порвалась, но успела стрекануть обидчицу искрой. От неожиданности Тетис отдернула руку и по пути оборвала еще пару проводков. Коппелия плюнула в нее еще одной искрой и успокоилась. Совсем. Вообще. И не отвечала на кодовое действие активизации. Что она наделала?! Поломать самую большую радость в жизни возлюбленного! Теперь Жадеит точно не простит. Выгонит ко всем чертям и будет прав. И ладно бы она разбила что-нибудь в обычное время — Тетис не сомневалась, что он починил бы свое творение рано или поздно. Но сейчас лишнего времени нет, а на эту куклу, будь она неладна, поставлено так много! Надо все исправить — поняла Тетис. Жадеит должен получить это наследство — только тем она сможет оправдать в его глазах свою оплошность.