Драбблы к Аутисту.

Рецидив. Билл не ел пятый день. И в школу не ходил. Просто не брал в рот ни крошки и целый день валялся на своей кровати, завернувшись в старенький плед и отвернувшись к стене. К концу пятого дня, Том, обескураженный такой странной беспричинной демонстрацией, предсказуемо впал в ярость. После звонка классного руководителя, когда педагог поинтересовался по какой причине ученик не посещает художественную школу, Том влетел в комнату младшего брата, словно разъярённая фурия. - Билл, какого чёрта! Он подлетел к кровати и довольно сильно тряхнул мелкого за шиворот. - Температура у тебя нормальная, конфликтов в классе нет, а вставать ты не желаешь! В чём дело? Он и не удивился, когда Билл вытек из его рук и снова сжался у стены в слабый, болезненный комок. Даже тупой отсутствующий взгляд не произвёл на Тома особого впечатления. И детский психиатр и личный Биллов психоаналитик предупреждали, что после того тотального разрушения психики в детстве, у мальчишки будут самые разнообразные странности. И это было правдой. После того, как Том привёз младшего брата домой, на третий или четвёртый день мелкий впал в летаргию. Он спал практически круглые сутки, только иногда, словно сомнамбула, вставая в туалет. В таком же сонном, неадекватном состоянии коротко пил чай. Потом доползал до своей детской кроватки, закутывался словно в кокон в полюбившийся плед и спал, спал, спал. Том понял, что совершил большую ошибку, когда сразу по приезде потащил младшего брата в кафе, магазин и на рынок. Мальчик слишком долго был изолирован от нормального человеческого общения. Его и без того хрупкая подорванная психика не выдержала подобной атаки. Мозг, нагруженный огромным колличеством информации, и к тому же отравленный большим колличеством лекарств, просто впал в спасительную спячку, подтверждая общеизвестный закон русского академика Павлова. А ещё худющий и слабый Билл вдруг начал есть. Ещё до отъезда фрау Эструп предупреждала, что Билл аноректик и аллергик. Малейший стресс, неловко брошенная фраза, сердитый окрик и мальчишку начинало тошнить. Перенесённое в шестилетнем возрасте двойное потрясение начисто раздробило не только эмоциональные, но и физиологические способности организма. Дома он начал есть. Сам. Просто так. Даже не есть - жрать! Чай, каша, простой чёрный хлеб... Том не мог нарадоваться, пока чрезвычайно гордый сам собой и своей маленькой победой, не обнаружил в комоде Билла стратегический запас сухарей. Это были не ароматные мелкие сухарики в упаковке, а просто засохший куски черного и белого хлеба, запрятанные среди белья и полотенец. Запрятанные хаотично и грубо, словно в панической попытке скрыть награбленное. До выхода из той ситуации, Том додумался сам. Теперь по всему их дому, на кухне, в комнатах, и даже коридоре, стояли плошки и мисочки с сухариками, печеньем, дешёвыми конфетами. И Билл потерял к ним интерес. А ещё мальчишка воровал. В собственном доме, у самого себя ( хорошо, что дело не дошло до школы или театральной студии). Стоило Тому развесить постиранное бельё, забыть на столе тарелку, бросить газету или зажигалку, как вещи волшебным образом исчезали у Билла в комоде. Доказать, что старенькое блюдце или мокрые носочки никуда не денутся, что это общее, что Билл может пользоватся любым предметом когда пожелает, не возымели должного успеха. Том даже попытался орать на младшего брата, пока не догадался почаще вовлекать странного упрямца в бытовые заботы. Однажды Билл заметил, что улыбающийся Том наблюдает, как он старательно развешивает во дворе общее бельё, как моет посуду, как подметает крыльцо и проблема отпала сама собой. Хуже всего было с внезапными приступами аутизма. Были моменты, когда Билл без всякой видимой причины начисто отгораживался от Тома и впадал в странную прострацию. Нечто среднее между бодровствованием и наркозом. Хорошо, что такие приступы продолжались недолго. Том начисто терялся, когда Билл среди бела дня превращался в лунатика с открытыми глазами и тупым взглядом. Вывести мальчика из этого состояния было практически невозможно и в такие моменты Том ощущал себя беспомощным и безмерно растерянным. Обычно это состояние длилось от нескольких минут до нескольких часов и столь длительный приступ вызвыл у Тома состояние близкое к панике. - Добрый день, - детский психолог встал со своего места и крепко пожал руку Тома, - почему вы сегодня без Билла? Что-нибудь случилось? - Да, - молодой человек нервно передёрнул плечом и присел около стола. - Ухудшение состояния? - хорошо, что врач догадался без лишних вопросов. Тому и без того было тошно и он бросил на доктора благодарный взгляд. - Я даже не знаю с чего начать, - старший Каулитц смущённо замялся, - помните, я рассказывал Вам о тех приступах, что бывают у Билла? - Да, конечно, мой друг. Прекрасно помню. - Понимаете, в этот раз он длится так долго, - Том произнёс фразу и неожиданно вздохнул от облегчения. Он чуть-чуть помолчал и заметив ободряющий взгляд доктора, выложил о случившемся, быстрой скороговоркой: - Я помню, вы называли это состояние приступом кататонии. У Билла он уже несколько дней. Я даже не могу назвать причину. Дома всё было спокойно. В школе тоже всё хорошо. Лекарства Билл принимает аккуратно. Я слежу за этим. И вдруг опять. Понимаете, доктор, я не хочу отправлять его в больницу. Да, знаю, что другого выхода нет. Но ему станет ещё хуже. Не знаю, почему. Просто чувствую. Несколько минут детский психолог молчал, задумчиво постукивая кончиками пальцев по столу. Том замолчал, угрюмо глядя перед собой. Как ни странно, ещё несколько месяцев назад он корил бы себя за опрометчивую жалость в отношении безнадёжно больного брата, сейчас же Том судорожно прокручивал в голове мысли далёкие от тех незрелых и инфантильных рассуждений. Конечно, он мог отправить мальчишку в психушку, даже не озаботясь мыслями о мнимом предательстве, его удивило другое... - Знаете, Том, - врач внимательно посмотрел на своего молодого собеседника, - я хочу рассказать вам одну странную, возможно всего лишь околонаучную вещь. Однажды я был на международном симпозиуме и услышал выступление одного русского психиатра. Женщины. Специалиста, который много лет работает с детьми из приёмных семей. Эта врач выдала весьма любопытную сентенцию, которая до сих пор не даёт мне покоя. Это всего лишь домысел, наблюдение. У него нет научных оснований. Но тем не менее.. Практически все дети, которые перенесли предательство матери или обоих родителей, с одинаковой периодичностью впадают в острое психотическое состояние, совпадающее с датой этого самого печального события. Вы когда-нибудь слышали, как кричат в родильном доме младенцы в тот момент, когда матери пишут на них отказную? Понимаю, к счастью, нет. А я слышал. В этот миг ребёнка практически невозможно успокоить, даже если он совершенно здоров сыт и сух. Но самое удивительное происходит потом. Ровно в канун этой даты, у ребёнка, где бы он не воспитывался, происходит ухудшение психического состояния. Беспричинный плач, слёзы, истерики, ухудшение в школе. Я не знаю, что это. Голос души, зов крови, глубинная подсознательная память. Подумайте, может быть, отказ родителей от Билла произошёл именно в эти дни несколько лет назад? Том задумчиво посмотрел на врача и начал мысленно прокручивать все те сведения, которыми его очень старательно обеспечила фрау Эструп. - Да. Кажется да, - ошарашенно произнёс он, - да. Совершенно верно. Именно в средине осени от Билла отказался отец. Детский врач печально покачал головой и закончил свою мысль: - Ну что ж,госпитализацию я вам предложил. Подумайте. Билл очень слаб физически. Боюсь, что он просто не выдержит столь длительного голодания. Понимаю, что капельницы и насильное кормление не самые приятные процедуры, но... Вам же, Том, следует запастись терпением. Просто огромным терпением. Будьте рядом, заботьтесь о нём, делайте, то, что необходимо, только не жалейте. Хроническое жаление постепенно развивает так называемый комплекс сироты. Состояние разумеется пройдёт, но вы не успеете понять, как брат сядет к вам на шею! Не жалеть.... Сядет на шею... Комплекс сироты... Состояние пройдёт.... Почему нельзя жалеть? Том брёл по улице, потдавая ногами ворох кленовых листьев. Он спешил и не спешил одновременно. Билл был дома один. Его надо умыть, переодеть, попытаться покормить. И всё это надо проделать с тряпичной, вялой куклой с тупым остановившимся взглядом. Маленьким живым человечком, который находится где-то не здесь. Том попытался представить, что чувствовал Билл, когда ему осторожно, с тысячью оговорок, возможно даже иносказательно сообщили, что от него отказался отец. Почему нельзя жалеть? А потом осознание мальчика, что его мать пропащая наркоманка и алкоголичка. Что он совершенно один на белом свете. Брошенный, ненужный, больной. Почему нельзя жалеть, если хочется ?... Том вошёл в квартиру и, не снимая обуви, весь снедаемый беспокойством, прошёл в комнату младшего брата. Билл по прежнему лежал на кровати, завернувшись в потёртый плед. Ослабленный, перепотевший. - Как ты? - Том осторожно потрогал брата за плечо. Никакой реакции. А что если он останется чокнутым придурком на всю жизнь? Бесконечные больницы, лекарства, особое весьма осторожное общение. Почему же всё-таки нельзя жалеть? Том присел к Биллу на край кровати. Какой же он вялый, дохленький. Тонкие, как прутики руки, безжизненные сухие губы, не моргающие глаза. - Иди ко мне, - Том затащил мелкого на колени. Тот неловко завалился, ткнулся холодным носом куда-то под мышку. Несвежий, нечёсаный, пахнущий кислинкой пота. Том прижал брата к себе. Худющий, словно воробушек. Он даже побоялся стиснуть эти хрупкие птичьи косточки посильней. - Что же нам с тобой делать? - Том коснулся губами влажного виска, - ведь всё было хорошо. Нельзя нам возвращаться к лекарствам. Билл, ты это давай приходи в себя. Я же знаю, ты можешь. Бледные ручонки слабо шевельнулись, Билл совсем обессилел, но Том скорее почувствовал, чем понял,как брат пытается его обнять. Его затопило волной небывалой нежности. Он держал Билла на руках и гладил, гладил, гладил, не в силах выпустить тощенькое и такое родное тельце из рук. - Ты поправляйся, - Том осторожно провёл губами по тёмной взъерошенной макушке с трудом сдерживая слёзы, - пожалуйста. У нас всё будет хорошо. Я не смогу без тебя. Биллу наконец удалось сцепить ватные руки за спиной у старшего брата. Он скорее повис на нём, чем прижался всем телом. - Билл, обещай мне, что поправишься, - Том осторожно приподнял лицо младшего брата за подбородок. Поцеловал заострившийся холодный носик, впавший щёки, поцарапанный подбородок, - ты ведь поправишься? Правда? Посмотри на меня, пожалуйста. Постарайся. Билл медленно, словно во сне приподнял голову, повернулся к Тому и попытался сфокусировать взгляд. И у него получилось...