***
Под вечер распогодилось, и солнце уже почти село, окрашивая небо в яркие оранжевые полосы. Облака, как бараны перед стрижкой, — такие же огромные, кудрявые и неловкие, толпились, толкались, словно боялись, что им не хватит алой краски и они навсегда останутся белоснежными. Он был бы рад просидеть тут вечность, слушая монотонный ресторанный гул — звон приборов о фарфор, легкое треньканье бокалов, негромкий смех посетителей и вежливые ответы официантов. Может, это и не был самый лучший ресторан города, а может, и был — он ничего в этом не понимал, все равно, но вечер однозначно войдёт в его список с пометкой «лучший». Сегодня он чувствовал себя даже немного слишком взрослым. Ряд ножей и вилок по обе стороны тарелки, белоснежная скатерть, прозрачный хрусталь бокалов. Терпкое красное вино, стейк средней прожарки, салат из рукколы и черри. Да никогда бы он сам себе не заказал это, если в меню есть кола и бургеры. И Луи. Луи, который все придумал, который позвал его сюда и помог сделать заказ. И айди пригодилось — иначе бы не видать ему вина! Луи сидел весь вечер, смеялся над его шутками, расспрашивал, как прошёл день и как ему стейк. И все повышало собственную значимость пополам с самооценкой. Словно ему не восемнадцать, а хотя бы двадцать пять. И пусть на нем простые чинос, футболка и наспех купленный пуловер в каком-то магазине по дороге в ресторан. Может он не самый изысканный парень, но глаза Томлинсона блестели, конечно, может все дело в вине, но может и в том, что Гарри, осмелившись, протянул руку через стол и накрыл его ладонь своей. И внезапно нелепый пенсионерский жест уже не кажется таким нелепым и пенсионерским. До странного правильный вечер. До ужаса не хотелось, чтобы он заканчивался. Так бы и сидел, рассматривая, как закатное солнце, раскрасив облака, пробившись через полукруглое окно, превратило белую скатерть в персиковую. Весь воздух казался наполненным тёплым золотисто-алым свечением. Солнце отражалось в изгибах приборов, играло «зайчиками» на стенах, пиджаках и платьях посетителей. Ворот белой рубашки Луи оставался в тени, отчего шея мужчины казалась совсем смуглой. И Гарри подумал, что до сих пор так и не зарылся носом в ямку, не почувствовал губами кожу. Пальцы непроизвольно дернулись в попытке дотянуться, но он вовремя себя одернул — они все же в ресторане. — Какие у тебя планы на завтра? — Луи вытянул ладонь и потянулся к бокалу. Только Томлинсон умеет так испортить все — одним жестом. — Никаких, — смущенно спрятал ладони между колен. — Тогда будем действовать по моим. Луи улыбнулся, а настроение Гарри все стремительнее падало вниз. Планы Луи ему известны — ты сиди и жди меня, а я пойду поработаю. — Да, — он прикусил язык, перехватив «сэр» в последнюю секунду. — Конечно, Луи. Без проблем. Десерт показался из картона с ватой. Он съел его, не чувствуя вкуса, только жжение слева под рёбрами. Знай своё место, Гарри. И не суйся, куда не звали, придумал тут себе романтический вечер. И какого хрена Луи такой довольный?! — Ладно, ёжик, поехали в отель, — Луи расписался на чеке, добавив к счету чаевые, и поднялся. Прекрасно. К «Добби» теперь ещё и «ёжик» добавился. Интересно, с какого хрена? Может, он к тому, что у него на щеках щетина? Или не на щеках?! Гарри только фыркнул и с раздражением услышал смешок Луи за спиной. Черт побери, за что ему этот мужчина?!***
Гарри не мог понять, неужели Луи тащил его в отель из ресторана просто для того, чтобы смотреть древний фильм с Хэнксом? Да, конечно, они сначала протопали два квартала пешком — Луи сказал, что засиделся за весь день. Потом они ели какое-то очень вкусное мороженое на улице и всматривались в далеко-далеко мерцающие огни Золотых Ворот, а теперь вот пришли в номер, и, скинув обувь, Луи развалился на кровати и щёлкал пультом. Не так себе Гарри представлял этот вечер. Он, честно говоря, не то чтобы расстроился, задница все ещё помнила утренние приключения, но он так же помнил, что Луи утром не кончил. Он был уверен, что, стоит только двери захлопнуться, его прижмут к стене и выебут чуть ли не на сухую. Потому что Луи то и дело трогал его. Он то держал за запястье, пока они шли, то по щеке провёл пару раз, пока они ели мороженое, а пока они в лифте ехали, вообще залез в штаны и, довольно фыркнув, легонько трогал гладкую кожу. А вот сейчас он улёгся и с интересом смотрел на экран. Гарри присел рядом и взглянул, как героиня режет индейку. Точно, со дня на день этот дурацкий праздник. Через неделю, как раз. И Луи не спрашивал ничего: ни о его планах, зная, что он тут один, без семьи, ни пригласил куда-то с собой. А Дэн… Что ж. Дэн как раз пригласил и, казалась бы, куда очевиднее, у кого какие планы на его счёт. Сейчас Гарри чувствовал себя той самой индейкой, словно его долго мариновали, а потом ещё дольше тушили, и как главное блюдо поставили в центр стола. И каждый мог отрезать себе по кусочку. Вздохнув, он лёг рядом, чувствуя, как ладонь Луи снова нырнула под резинку. Томлинсон, не отрываясь от экрана, ласково поглаживал, игнорируя быстро наливающийся член. Гарри придвинулся ближе, и рука тут же исчезла. Томлинсон тупо издевался. — Мы так и будем просто лежать? — не выдержал через пару минут Гарри, дождавшись рекламы. Фильм странным образом затягивал, неспешное повествование, симпатичные герои, легкий юмор… Не такой уж и плохой выбор. Луи не ответил, перехватил его руки и завёл за голову, удерживая ноги бедром, наклонился к шее, легонько укусил, провёл языком по подбородку и впился в губы. Гарри выгнулся в поисках большего контакта, хотелось потрогать Луи везде. Но Томлинсон держал крепко, заставляя себя чувствовать превосходно беспомощным и трепыхаться, как лист на ветру. Он возбуждал как-то слишком, преступно быстро, зная, куда нужно надавить, угадывая, чего хочется прямо сейчас. Или все, что Луи ни сделал бы, возбуждает само по себе?.. — Да, — он отпустил так же быстро, как и накинулся, — просто полежим. — Реклама закончилась, и Луи, притянув его поближе, снова просунул ладонь под резинку, куснул за пылающее ухо. — Ты что-то раскомандовался, тебе не кажется, ёжик? Гарри фыркнул. Ничего подобного — он не ёжик. Но Луи прав — он нарушает свои же правила. Он же детка, сам так сказал. — Да, папочка, — сладко пропел он, поёрзав бёдрами, довольно отмечая, как сбилось дыхание Луи. — Тебе нравится меня там трогать? Томлинсон ничего не ответил, но твёрдый член, упирающийся в ягодицу, он не спутал бы ни с чем, пусть их и разделяет четыре слоя ткани. Луи, видимо, хотел подразнить его, а теперь ещё вопрос, кому из них захочется быстрее. Гарри перевёл взгляд на экран и подумал, что если Луи и завтра вечером проявит чудеса стойкости, то он признает своё поражение. В конце концов, ему можно, ему все же восемнадцать, и он имеет полное право.***
В итоге это оказалось даже весело. Все утро они друг друга лапали: сначала лениво под одеялом, потом активно в душе, и, исходя из отражения в зеркале, вид под конец у них был абсолютно безумный. Поэтому, когда Луи предложил позавтракать внизу во внутреннем дворике, перед прогулкой, Гарри был совсем не против. Отказа от Луи он бы не выдержал, а он бы полез с намерением оказаться в кровати, это однозначно, а тот строго напомнил, что у него на сегодня планы. Как он быстро приходил в себя — совершенно непонятно. Казалось, он уже на грани и вотпрямсейчас! — а он раз-два-три — и уже невозмутимый мистер Томлинсон! Гарри оставалось только вздыхать. Он был уверен, что Луи потащит его в офис, потому что он же работать приехал. Ну или ещё куда-то, по работе. Мало ли. Чем он занимался сейчас, Гарри вообще не представлял, учитывая, что Луи был просто риэлтором, продающим квартиру Лиаму. Или сдающим? Он даже этого не помнил. Да и не хотел. Работа Томлинсона его мало интересовала. И именно поэтому, когда такси привезло их на набережную, и, пройдя сквозь небольшую толпу к кораблику, Гарри, погруженный в свои невесёлые мысли, очень удивился. Надпись на белом боку катера гласила, что это экскурсия, и это было настолько неожиданно, что Луи пришлось затаскивать его на палубу чуть ли не за шкирку. Солнце скользило по воде, отражалось, било по глазам, туристы — их тут всегда много, это уже он понял, — галдели, Луи что-то объяснял, показывая вдаль, все слилось, и Гарри ничего не видел и не слышал. Луи привёз его покататься на кораблике. Это все, что он понимал, сердце отплясывало какой-то дикий танец. В этом не было ничего такого, он катался с Дэном по Ист-Ривер и в Британии тоже, с той же Дианой. Но сейчас все было иначе. Он не знал, почему, но это было так значимо. Катерок медленно поплыл к арке Золотых Ворот, Луи обнимал его со спины и что-то тихо мурлыкал ему на ухо. Гарри только покачал головой, разобрав мелодию «Sweater weather», и, обхватив холодные ладони Луи, засунул их руки в карманы своей толстовки. Не рукава, но согреть он может и так. Луи благодарно чмокнул его в шею и упёрся подбородком в плечо.***
После путешествия по заливу Гарри захотелось рассмотреть мост поближе. Он читал о нем, но мало что запомнил, знал только, что тот долгое время был самым длинным подвесным мостом и что долгое время не могли начать строительство: то Великая Депрессия, то не могли придумать, как справиться с бурным течением. Но, к счастью, все закончилось хорошо, и даже вместо унылого черного мост окрашен в красно-оранжевый. Наверное, как напоминание о том, что золотыми воротами назван он потому, что тут были найдены внушительные залежи золота. Мост явно обладал харизмой, судя по количеству фото в сети, — чуть ли не самое фотографируемое место в мире! Да и людей полно на нем. Он перехватил Луи покрепче и потянул к толпе. Интересно, что там? Луи, только вздохнув, послушно пошёл следом. Даже не сказал ничего о том, что Гарри вечно тянет не пойми куда. Толпа людей оказалась подходящей акцией на сборы помощи людям с суицидальными наклонностями. Почему-то они не ушли, стояли и слушали разговоры собравшихся о том, как пытаются предотвратить несчастные случаи, что-то о решении Шварценеггера, телефонах спасения, и рассматривали небольшой пятачок, где проходила акция. Он сунул руку в карман и, не глядя на купюру, положил в ящик для пожертвований. Томлинсон повторил его жест и легонько потянул из толпы. Гарри крепко держал Луи за руку. Сердце щемило, и в глазах стояли слезы. Эти рюкзаки — все, что осталось от тех, кто шагнул за перила красного моста. Он слышал как-то когда-то от кого-то, что одно из названий моста — Мост Самоубийц. Тогда он не придал этому никакого значения, он думал: какая ерунда, разве в этом городе хочется умирать?! Разве хочется прыгать в воду с какой-то космической высоты… навсегда? Фотографии, лежащие на рюкзаках, расплывались, и, как ни старался, он не мог сконцентрироваться на них. Может, и к лучшему? Что он будет делать с этими воспоминаниями? Они прошли к ограждению, и Гарри уставился на волны, бьющиеся о балки моста. О чем они думают? Неужели в Сан-Франциско, в Северной Америке, в целом мире не нашлось им места? Неужели все могло бы быть настолько плохо, что захотелось перепрыгнуть и оставить только рюкзак с фотографией и запиской?! И он не мог понять, что чувствует, — злость? Ненависть? Или, может, просто жалость ко всем этим несчастным. — Я тоже не понимаю, — негромко произнес Луи, и Гарри повернулся к нему. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел вверх, на металлические канаты. — Но нужно принять то, что у каждого своя смелость и свои решения проблем. И не знаю, смелость или глупость толкнула этих людей за ограду. Сколько таких в мире, и кто знает, что происходит в их головах… Он говорил не ему, он словно сам с собой разговаривал, рассуждая вслух, но Гарри согласно кивал каждой фразе. Никто никогда не знал, что у других на душе, поэтому винить людей за их выбор неправильно. И он это знал, но сердце все равно болезненно сжималось, когда он скользил взглядом по аккуратно разложенным вещам самоубийц. Они медленно развернулись и пошли в сторону набережной, говорить не хотелось, это слишком выбивалось из их веселого путешествия. Солнце припекало, океан шумел, и громко кричали чайки. Жизнь продолжалась. Луи положил руку на поясницу, просунул палец в шлёвку джинс, притянул ближе. Грусть потихоньку рассасывалась, оставляя лишь легкий след на сердце — рюкзачки студентов навсегда отпечатались в его памяти.***
Он забрал из корзины рыбного ресторанчика хлеб и потащил Луи на берег. После насыщенного и наполненного людьми и впечатлениями дня хотелось немного тишины. Томлинсон не спорил, уселся на песке, подставив лицо солнцу, и наслаждался соленым ветром. День неприлично быстро заканчивался. Они только отчалили на катере, только смотрели, как толстые морские котики скидывают друг друга с пирса, а вечер вот-вот наступит. Это нечестно! Гарри отвернулся от солнца, словно оно виновато, словно это именно оно украло их день. Луи сидел, откинувшись на склон, обхватив одно колено руками, лучи закатного солнца отражались в зеркальных стёклах его авиаторов. Словно с картинки. Словно с постера голливудского фильма сошёл. Конечно, он нравится и парням, и девушкам, родители, наверное, гордились… Наверное. Он ещё подумал секунду и решительно уселся рядом. Спросить-то можно! Пусть не отвечает, если что. — Слушай, — Гарри покрошил булку и кинул куски вечно голодным птицам. — Ты же уже… Ну, вообще, как твои приняли, что тебе нравятся не только девушки? — Мне кажется, они до сих пор не приняли до конца, — Луи поднял очки и, чуть прищурившись, посмотрел на него. — Херовая идея была вываливать это все на них. Я почему-то решил, что они поймут. У меня тогда был парень, и вроде бы все хорошо шло, хотел быть честным, чтобы от меня узнали, а не от добрых людей. Всегда кому-то есть до тебя дело… Гарри замер. Он был уверен, что Луи расскажет сейчас что-то жизнеутверждающее. Что его приняли спокойно и мама гордится и все такое. Но история приняла совсем другой оборот. Зря он полез. — Тебя выгнали? Ну… Из дома? — Не, — Луи, нахмурившись, посмотрел на наглую чайку, которая толкала жирным боком сородичей. — Дай, — он оторвал кусок от булки и кинул подальше, птицы с криками накинулись на добычу. — Я сам ушёл со временем. Обстановка была не та, чтобы оставаться, и, к счастью, я поступил, уехал, встретил Лиама. Все как-то ничего было. Иногда на праздники езжу, но чаще звонки и открытки. Я не могу сказать, что о чем-то жалею, но иногда… Иногда мне кажется, что промолчать — это не такая и плохая идея. — А как же честность? — Я оставлю её максималистам. Чем дольше я живу и работаю, тем больше понимаю, что она никому не сдалась, эта честность. Ты планируешь признаться отцу? — Да нет, я не хочу. У меня нет мамы, папа самый близкий мне человек, я не хочу с ним портить все только потому, что не вписываюсь под его определение «мужчины». Он ведь старался вырастить, а вышло… Что уж вышло. — А вышло не так и плохо, да? — он перестал хмуриться, и на губах играла легкая ободряющая улыбка. Гарри сел рядом на песок и прижался к плечу Луи щекой. Томлинсон молча притянул его ближе, заставляя почти залезть к нему на колени. День катился к концу, и завтра в это время они уже будут ехать в аэропорт. Каникулы закончились, и пора в Нью-Йорк. Луи перебирал его волосы, солнце мягко светило, с океана дул прохладный ветер, уходить не хотелось. Хотелось остаться в этом осеннем тёплом дне, сидеть на берегу залива и пялиться на красные балки моста, пока не заболят глаза. Остаться навсегда тут, где они с Луи полностью понимали друг друга. Томлинсон сейчас был предельно открыт и откровенен, Гарри это сердцем чувствовал. Луи было примерно столько же, сколько ему сейчас, когда он открылся, и он полностью понимал его страх и обиду. И, судя по всему, это не лечится временем. Предательство от самых близких больнее всего. И пусть его никто не предавал, никогда ещё за свою жизнь, ни с кем Гарри не чувствовал себя единым целым. Он наклонился и прижался к губам в болезненном и отчаянном поцелуе. Ему хотелось хоть как-то разделить старую боль обиды. Луи, прижав его крепче за шею, сильно прикусил за губу. Дыхание сбилось на раз, и Гарри сильнее впился пальцами в свитер Луи, словно обещая, что никуда его не отпустит, что пусть горят синим пламенем все родственники, он-то рядом, он понимал.***
Они молча шли к трамвайчику, когда Гарри снова вспомнил про Дэна и День Благодарения. И то, что Луи он ничего не рассказал. Но вовремя вспомнил, что Луи никакая правда и не нужна. А то, что произошло на пляже, — просто минутная слабость взрослого и уверенного в себе мужчины. — А сколько у тебя было девушек? — Гарри взял в автомате на остановке колу и чипсы. Зря он булку чайкам скормил, уже успел проголодаться. Он открыл бутылку и присосался к горлышку. — А вчерашняя ночь считается? — Луи, усмехнувшись, отобрал пакетик с картофелем и, распечатав, засунул несколько чипс в рот. — Что-о-о? — Гарри от удивления открыл рот. Люди на остановке оглянулись на них. — Я не девочка! — Да? — Томлинсон наклонился к самому уху. — А твои трусики говорили о другом. Кстати… — Он бесцеремонно залез под кофту, оттянул ремень и погладил, — тут все так же гладко, м? — Ты чертов извращенец, — Гарри хотел бы, чтобы в голосе прозвучал шок, обида, отвращение, да что угодно, кроме воркующе-флиртующих нот! — Знаю. И как только мы вернёмся в отель, я снова продемонстрирую тебе это. И, может быть, ещё пару раз. Трамвайчик, зазвенев, подъехал к остановке, и их толпой занесло на подножку. Места почти не было, и они, прижавшись бёдрами, плавно покачивались в такт движению трамвая. Гарри очень хотелось целовать и трогать Луи, и чтобы он в ответ тоже трогал и целовал. Но вокруг было слишком много народу, он не был уверен, что даже в супер-либеральном Фриско люди спокойно на это отреагируют. — Все равно я не был девочкой, — молчать было невыносимо. — Ну раз не был, то значит… — Луи прищурил один глаз и закусил губу, — наверное, одиннадцать. Или, может, семнадцать. Я не помню. — Семнадцать?! — Гарри возмущённо присвистнул. — Я живу в свободной стране, знаешь ли… — Но семнадцать… — Я рано начал. — А парней? Сколько было парней? Вместе со мной?! — Считай себя юбилейным номером. — Я серьёзно, ну скажи. — Все, я уже слишком много сказал, Добби. Луи его дразнил. Или нет? Может, он сотый? Или пятидесятый? Или двадцатый? Хрен его разберёт. Томлинсон-то у него был первым, и очень не хотелось сравнения не в свою пользу. Гарри, вздохнув, вспомнил парней, которых Луи привёл к себе несколько недель назад. Видимо, он не самый лучший. И никакая эпиляция или кружево этого не исправят.