***
Он обнаружил себя у двери Томлинсона и, не успел одернуть палец, как уже нажал на кнопку звонка. Сил убегать уже не было. Но, если честно, он и не торопил момент, когда зайдёт домой и посмотрит в глаза бульдогу. А если забирать коробку с членами — Луи она ни к чему, то лучше сейчас. И свалить поскорее, забыть окончательно про существование соседа. Сейчас и без него проблем будет дохрена. Таких проблем среди которых секс Томлинсона с другими парнями покажется совсем даже не проблемой, а так, мелкой неприятностью. Это все пронеслось в голове вихрем, так как дверь открылась почти мгновенно. И как бы он не убеждал себя, что ему похуй на Луи и вообще — сейчас не время, как только он увидел его в дверном проёме, комок подступил к горлу, перекрывая дыхание. Что за херня с ним творится. Уже даже не было сил злиться. Он не злился ни за то, что Томлинсон трахался с мелким блондинчиком, ни за то, что отец ему рассказал про все. Не было сил и на то, чтоб поблагодарить от души за попытку спасти и за вкусный ужин… Он смертельно устал. До кругов перед глазами и тошноты. — Я за коробкой, — вместо приветствия выдавил он и закусил до боли губу. На языке предсказуемо расплылся привкус крови. — Все хорошо? — Томлинсон не дожидаясь ответа скрылся в квартире, словно дал время на раздумья. — Спасибо. Спасибо, — он крепко прижал коробку к животу и зажмурился. Все произошедшее нахлынуло с новой силой. — Спасибо, что спас. Правда, зря все. — Гарри? — Я все ему сказал, — беспокойство в голосе Луи лучше проигнорировать. Нет там никакого беспокойства, любопытство и только. Не нужно выдумывать. — Все как есть. Про себя все сказал. Он потряс головой и, не глядя на Луи, развернулся к своей двери, вытащил ключи из кармана куртки и торопливо вставил в скважину. Замок щёлкнул и, толкнув дверь, Гарри скрылся в спасительной темноте квартиры. Счастливый лай Буббы почти заглушил щелчок замка соседней квартиры. Держаться было больше незачем. Коробка с грохотом выпала из рук. Он скатился по стене и прижался к холодному носу щекой.***
Буббу выдало счастливое похрюкивание, доносившееся из-под низкого столика у дивана. Он все не оставлял попыток найти что-то вкусное в самых непредназначенных для еды местах. Гарри, изловчившись, вырвал кусок глянцевой бумаги и с отвращением уставился на пожёванный исслюнявленный лист. — Где ты это нашёл? — он потянул за угол, расправляя. — Вечеринка, — пробежался глазами по тексту, — бла-бла-бла компания устраивает… А что? Как думаешь, Бу, посидишь дома пару часов? После того, как шок от случившегося слегка сошёл, на него накатило отчаяние пополам с истеричным весельем. Отец не писал и не звонил — он сам удивился, что ждал этого, а значит, все. Действительно — все. Он теперь сам за себя, хорошо только, что, почти до сентября у него не будет проблем с жильем и универом. Отец подписал контракты, а издержки и суды ему ни к чему, так что минус две проблемы в его случае уже отлично. За себя он пока не сильно переживал. Как-то справится, прокормит себя, не маленький! А вот Бубба… он об этом думал все время и единственное решение — это Меган. Она его любит — собаку в смысле, жалеет и не допустит, чтоб его усыпили. Не допустит же?! Он обязан её уговорить, и, как только наладит дела с работой, сразу же заберёт. Это сработает. Должно. Он даже не допускал и мысли, что может не сработать. Иначе он себе не простит… ладно, его жизнь катится ко всем чертям, но как там было в детской книге со странными картинками — «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Бубба весело скалился, вообще ни о чем плохом не подозревая, и Гарри вернул ему приглашение на вечеринку — пусть догрызает. А он сходит. Хоть какой-то Новый год у него же должен быть. Немного шампанского и каких-то крошечных канапе или что там будет, ему не повредит. Неизвестно, когда он ещё сможет поесть бесплатно и вкусно. Моментом нужно пользоваться.***
Несмотря на то, что в выпивке никто не ограничивал, напиваться не хотелось. Может быть всему виной нервы, а может то, что Луи какого-то хрена все же явился. К счастью, после двенадцати, но все же. А напиваться при Луи — плохая примета. Да и трезвым лучше получается себя контролировать. Общаться и знакомиться тоже как-то не выходило. Все были старше, многие парами, а он малолетка. Ему место в кампусе, с такими же студентами, как он. Или, может быть, в квартире, как у Мэг, подальше от элитных застроек. Ничего, то ли приободрил, то ли осадил он себя, следующую зиму он встретит в другом месте. Более подходящем и, очевидно, менее комфортабельном. Он периодически ловил на себе взгляд Луи, и это напрягало. Пора было валить. Гарри посмотрел на часы, взял ещё один бокал шампанского и осушил его одним глотком. Он хотел вернуть бокал на стол, но кто-то неосторожно толкнул его, и он чуть не сбил с ног молоденькую брюнетку, облив её остатками игристого вина. Он замешкался, несколько раз извинился, попытался отряхнуть платье салфетками. Девушка только смеялась, отмахивалась от его помощи, предложила выпить за знакомство на брудершафт. Гарри, тут же почуяв неладное, приткнул бокал на столик, извинился и поспешно вышел из зала, влетев в закрывающийся лифт. Зря. Зря он так торопился. Поцелуй с девушкой был бы лучше, чем это… И почему всегда лифт?! Он переедет в дом, где нет лифтов, и эта кара наконец его отпустит. Он хотел нажать на красную кнопку и выскочить, но момент был упущен, и убежать от Томлинсона, разившего шампанским на весь огромный лифт, незаметно бы не вышло. А заметно это уже слишком много чести. Не накинется же он тут? Они даже не вдвоём в этой железной коробке. Но Луи казалось было похуй. Он сверлил взглядом, прикусив губу, и выглядел то ли пьяным, то ли сумасшедшим маньяком. Хоть и было неловко, но он решил, что хватит от него убегать и делать вид, будто его не существует, — если папа не оплатит следующий год, то так и будет, — такую квартиру он сам не осилит. Поэтому хер с ним — хочет смотреть, пьянь проклятая, пусть смотрит уже. Вниз, как известно, все лифты едут быстрее. Блядь, скорей бы домой, а?! Мелодично прозвенев, двери открылись, и Гарри почти успел в пару прыжков домчаться до своей двери. Почти. Затылок и спину обожгло от удара со стеной, и через секунду губы смяли наглым поцелуем. Ладони сами скользнули вниз, стаскивая переброшенный через руку пиджак. Словно так и надо. Словно он этого только и ждал. От Луи было жарко. И лёд, наросший с памятного Дня Благодарения, рушился с грохотом весенней капели. Он и сам не понимал, как сильно ему этого не хватало. Сжигающих в пепел поцелуев, грубых, собственнических ладоней под рубашкой и колена, раздвигающего ноги. Господи… Гарри впивался в рот, терся всем телом, трогал обнаженную кожу на шее, чувствуя, как сильно дрожит. Как же он его хочет. Ничего не изменилось. Нихренашечки! — К тебе или… — Ко мне, — он, засуетившись, выдернул за колечко ключ из кармана и с третьей попытки открыл дверь. Бубба только поднял голову и, поняв, что никто не претендует на его диван, тут же уснул. Этой секунды хватило, чтоб испугаться, занервничать и почти вытолкать Луи за дверь. Но Томлинсон был чертовски пьян и привычно нагл. С лёгким смешком он развернул Гарри и подтолкнул в сторону спальни. — Де-е-тка, ну же. И он почти его ненавидел. Ненавидел за слабость, которую испытывал от голоса. За вернувшиеся на место губы. За скрипнувший под их телами матрас и быстро исчезнувшую одежду. Мысли выжигало, словно огненным торнадо, закручивало смерчем, оголяя нервы. Он так хотел Луи. Полностью и целиком. Без остатка. Оставшимся осколком сознания он понимал, что Луи пьян. Что повелся не на него, как человека, а на просто… просто на услужливо раздвинутые ноги. Осознавать это было больно, но отказаться от разгоряченного, обнаженного Луи, от его губ — ещё больнее. Пусть так. Пусть больше никогда. Пусть он даже не вспомнит об этом после похмелья утром. Но у него, у Гарри, останется память об этой ночи. — Ты такой сладкий, — пробормотал Луи, очертив языком дорожку до пупка. — И все такой же, послушный мальчишка? — Да, — губы пересохли, сердце набатом забилось о рёбра. — Да, Луи. Я такой же… твой. В глазах мужчины промелькнул дьявольский огонёк, и он уселся между раздвинутых ног. — Покажи мне. Покажи мне себя. Мне, блять, так надо тебя видеть. Смазку он вчера переложил под подушку. Как окончательный приговор, что скрывать себя больше не от кого. Не то чтобы он собирался водить к себе кого-то, но прятать её в ящик он больше не станет. А теперь Луи не просит, нет, приказывает. Как кстати все оказалось. Нашарив флакончик и сдернув крышку, он выдавил смазку и, согнув ноги, коснулся пальцами между ягодиц, прикрывая глаза. Хотел — пусть смотрит. А у него не хватит наглости на такое. Томлинсон не выдержал и первого пальца, оттолкнул, коротко, как дикарь, рыкнул, полез сам. Да точно, дикарь! Смешок превратился в стон и он сгрёб простынь в кулаки. Это же, блин, невозможно. Луи прикусывал кожу на груди, оставляя следы зубов, трахал пальцами, тёр внутри быстро набухающий бугорок. Снова целовал, целовал, целовал. Губы уже опухли и живот мокрый от собственной смазки. И в голове так пусто, что даже больно. Томлинсон развел пальцы и легонько прикусил сосок. Гарри захлебнулся стоном, ужом закрутился на простыне в отчаянной мольбе сделать хоть что-то ещё, потому что терпеть уже было невозможно. И, кажется, он умолял об этом вслух. — Какой ты, все же, какой… — прошептал Луи его искусанным ключицам, успокаивающе провел языком, вытащил из него пальцы. — И я тебя… — Боже, да! Да! Пожалуйста… Луи вошёл быстрым мощным толчком, и Гарри тут же притянул его к себе ногами, впиваясь руками в плечи. Чтоб уж наверняка. — Ну давай, давай же! Черт тебя побери! Луи полностью разрушал, его тело отзывалось на каждое движение, принимало то, что не должно. Жёсткие пальцы впивавшиеся в ногу, засосы на предоставленной им самим шее — ничего из этого не должно было оглушать, заставлять кричать, кусать в ответ и шлепнуть пару раз Томлинсона по заднице, чтоб и не думал останавливаться. Он не должен был хотеть его так, словно между ними все осталось, как прежде. Он не должен был хотеть его ещё сильнее с того, деньблагодаренческого секса. Словно он изголодался, словно у него никого за это время не было. И только, блять, Томлинсон знал как он хочет и как ему надо. Это было так неправильно и до одурения хорошо. И, взрываясь в такт толчкам внутри себя, он удивился, что какая-то часть его еще пытается что-то анализировать. А потом Луи замер, пульсируя глубоко в нем, и снова поцеловал. И стало все равно. Оргазм вытряс из него последние силы, впрочем, как всегда бывало, сделал тело ватным, сознание ещё более мутным, только отголоски удовольствия покалывали в кончиках пальцев. Он лениво улыбался в поцелуй, гладил расцарапанную им же спину и больше ни о чем не думал, словно и не было ничего более важного.***
Гарри лежал на диване в комнате Мэг, положив голову на мягкий подлокотник. Девушка, поджав ноги, свернулась в кресле и что-то сёрфила в телефоне. Со стороны это было больше похоже на сеанс психотерапии. Так его показывают в фильмах. А Гарри бы не отказался от хорошего мозгоправа, в реальности. Очнулся уже, когда почти рассвело. Между ягодиц было влажно и тело ныло, как будто его катком раскатали. Ноги, спина, шея, даже пальцы рук ныли. Господи, что они вчера тут творили? Он потянулся, ощущая неправильную прохладу простыней. Постель рядом была пустой и холодной, а это значит только одно — Луи Томлинсон съебался и в очередной раз оставил его разбираться со всем дерьмом одного. Но Бог с ним, с сексом. Пугало совсем другое — то, как он хотел Луи, как не мог насытиться его ласками, так не хотел отпускать, и, в конце концов, сказал ему — «я твой». Откуда это взялось и что это значило бы?! Это же почти признание… — Может, ты снимешь этот дурацкий свитер? — девушка оторвалась от экрана, выдернув его из опасных мыслей. — Жарко же! И, может быть, ты мне объяснишь, что с тобой происходит? — Тебе это не понравится, Мэг. — Мне уже это не нравится, так что не стесняйся. — Ладно, — Гарри приподнявшись, стащил свитер, оголяя шею и едва прикрытые майкой ключицы. — Любуйся. — О, — девушка присвистнула, выпрямляясь в кресле. — Где это ты… тебя так? — Это мы так переспали с Луи, — он снова лёг и уставился в потолок. — Я вчера возвращался с вечеринки в нашем доме, ну, для жильцов, которым некуда податься на Новый год. И мы встретились в лифте, все наши встречи происходят там, — рассмеялся он. — Просто секс, знаешь, на нервной почве после того, как я сказал отцу, что я гей, и с тех пор он мне не звонит. Все нормально. — Я вижу… — только и смогла произнести Меган. — Охренеть как нормально. И что ты будешь делать? — Искать работу, что ещё. Денег высылать он мне не станет. — А с Луи? — Ничего. Это был просто секс, он был пьяный, и ему хотелось присунуть. Я попался, и… — А ты хотел? — И я хотел. Но это был просто секс, Мэг, ничего серьёзного. — Эм…, а почему «просто»? Может, ты все слишком… упрощаешь. Ты хотел и он хотел. Я видела, как ты на него смотришь, и… «Я твой.» Гарри закрыл на секунду глаза, отгоняя пока ещё слишком четкое воспоминание. — Он ушёл сразу после, как я уснул. Он ушёл. Для него это ничего не значило, Мэг, вот почему я так говорю. И хорошо, что она не спросила, что это значило для него. Потому что он и сам боялся об этом думать, не то, что говорить. — Ладно, — преувеличено бодро заявила она, — а с отцом как так вышло? Гарри нахмурился. Это слишком личное. И опять же — без Луи не обошлось. — Потом как-нибудь, ладно? Давай, лучше ты о своих праздниках расскажи? Девушка кивнула и, чуть помолчав, начала рассказ о рождественских подарках от всей семьи. Гарри улыбнулся и прикрыл глаза. Как хорошо, что у кого-то в этом мире все замечательно!***
Он отвёл Буббу в приют один, без Мэган, стойко выдержав осуждающий взгяд: «Эй чувак, что я сделал не так, что ты меня возвращаешь обратно?!». Аланы сегодня не было, и Гарри, к счастью, ничего не пришлось объяснять новенькому парню за стойкой. Он поцеловал пса в мокрый нос и, зажмурившись, вылетел в холодное январское утро. Это было прощание навсегда. Он не спас его. И никто не спасёт. Мэг не сможет взять. В ее доме держать собак запрещено. У Рони тоже. У папы Эндрю аллергия на шерсть. И так далее. Никто не захотел приютить несчастное одинокое животное. Он так и думал — не захотел, а не «не смог». Его сердце разрывалось от осознания, что Буббе осталось совсем не долго. Он предал его и знал, что не зайдёт в приют больше никогда. Он просто не справится. Он добежал до незнакомой аллеи и, усевшись на холодную лавку, закурил. Руки дрожали, дыхание рвано вырывалось из груди, щеки совсем заледенели от слез. Он уже и не пытался сдержаться. Все шло просто коту под хвост. Его все бросают, предают, оставляют одного замерзать среди холодных серых глыб домов. Это наказание за прошлое? За то, что сам иногда использовал девчонок для прикрытия? И карма настигла его за Атлантикой, в многомиллионном городе-муравейнике, где одиночество ощущается острее, чем в пустыне. Он смог убежать из Лондона. Смог переспать с парнем. Смог даже найти друзей. Но он не смог найти себя. И он должен сделать это — понять Гарри Стайлса, понять чего он хочет, понять кем он хочет стать. Иначе, если он не изменится, то так и продолжит терять самых лучших и близких. Зимнее солнце лениво заливало светом никогда не спящий город. Кто-то, порывшись в сумке, нацепил тёмные очки, кто-то, нахмурившись, нырнул в метро. Гарри сидел запрокинув голову, подставив лицо холодным лучам и думал о том, что жертва Буббы не должна быть напрасной. Лимит его глупостей исчерпан.