Аврора

Леонард не собирался отправляться в город с обычным отрядом. Так же, как и в его окрестности. Он отлично понимал, что принесет гораздо больше пользы в больнице. Маккоя вообще удивила анкета, которую требовалось заполнить для вступления в ряды добровольцев – в ней было все, кроме вопроса о профессии, словно кто-то забыл про это. Он попробовал уточнить в комиссии, но там ему довольно резко ответили, что анкеты полностью согласованы с руководством и Леонарду пришлось замолчать. Он хотел вставить свое слово в пылающую страстью речь Кирка, но времени для этого не нашлось. А после выступления Спока, явно взявшего капитана на заметку - и не в хорошем смысле, - Маккой совсем растерял пыл. Добравшись до своей квартиры, он понял, что соседа ему еще не назначили – именная табличка второй кровати пустовала. Быстро переодевшись в униформу, Леонард собрал рюкзак, в который вошла его собственная аптечка, вода и блокнот с ручкой. Ему не хотелось есть, но хотелось делать хоть что-то, приближающее его к пострадавшим людям. И хотя было понятно, что час, отведенный им на отдых, был, скорее всего, первым и последним за сутки, он не остался в квартире. Маккой подошел к пункту сбора за добрые сорок минут до начала. Тут уже стояли несколько машин, а рядом с ними переминались явно водители, но никого из ранее увиденных ученых Леонард не заметил. Он окинул взглядом больницу. Это было серое трехэтажное здание с грязными редкими окнами. Оно выглядело чертовски заброшенным – не верилось, что внутри есть хоть одно живое существо. Быстрая тень, скользнувшая внутрь, рассеяла эту догадку – Спок воспользовался главным ходом. Невольно Леонард вспомнил его длинные дрожащие пальцы – если смотреть по ним, то Споку было не настолько плевать, как он пытался показать людям. Этот парень не был врачом, по крайней мере, таким, который бы действительно мог помочь людям - Маккой допускал, что Спок мог исследовать какие-нибудь вирусы или новые лекарства, в общем, что угодно, но явно не работал с людьми. Так зачем же ему понадобилось идти в больницу? Она явно не была пунктом сбора. Леонард оглянулся на курящих водителей. Мужчинам было откровенно плевать на него. Быстрым шагом доктор двинулся к зданию. Маккой последовал примеру Спока – не обходя больницу в поисках служебного выхода, он воспользовался главным. Холл встретил его тишиной и, как ни странно, чистотой. Внутри было довольно стерильно. У того, в чем Леонард опознал стойку регистрации, мирно что-то писала женщина весьма преклонных лет. Только подойдя к ней, Маккой внезапно осознал, что он не Спок и не специалист в языках, ученый-то явно знал русский. А вот что мог сделать обычный американец в такой ситуации? Женщина подняла на него взгляд и участливо улыбнулась – он был в защитной форме, разве что без капюшона, и она догадалась, зачем он здесь. - Vu ishete Spoka? Леонард понял лишь имя ученого и на всякий случай кивнул. Женщина снова улыбнулась. - On poshel k Pashe. Palata dvesti. – она снова склонилась к бумагам. Маккой понятия не имел, что ему сделать теперь. Потоптавшись пару секунд, он нашел глазами лестницу и двинулся к ней. Все, что ему оставалось - это попытаться разобраться самому. Женщина не стала его останавливать и Леонард мысленно выдохнул – он все-таки шел в нужном направлении. До общего сбора оставалось полчаса, как показывали круглые настенные часы. Первые два этажа были абсолютно пустыми. Двери палат оставались открытыми в общий коридор. Леонард преодолел оба этажа меньше, чем за десять минут. На третьем этаже несколько палат были закрыты, изнутри слышались голоса и позвякивания. На дверях висели внушительные таблички с русскими надписями и Леонард предположил, что это комнаты отдыха для сотрудников. В блёклый коридор четвертого он постарался войти как можно тише. Этот этаж ничем не отличался от остальных, чем поверг Маккоя в крайнюю степень удивления, граничащую с шоком – во всех больницах, в которых ему доводилась бывать или работать, для зараженных радиацией всегда были созданы дополнительные условия, не позволяющие яду проникнуть дальше больничного коридора. Но здесь все это отсутствовало. На посту не было даже стандартного дежурного – хотя его стол стоял у входа. Двери в палаты снова были открыты, хотя на этот раз в каждой из них находился больной. Леонард остановился у крайней палаты, решая, хочет ли он увидеться со Споком здесь или позже, уже внизу? Размышляя, он автоматически перевел взгляд внутрь палаты – и почувствовал как волосы на его голове зашевелились. Это был типичный случай, хотя и довольно тяжелый – мужчина, или женщина — он не смог разглядеть — явно подвергся сильной дозе облучения. Зная масштабы катастрофы, Леонард мог предположить, что доза была просто гигантской. Здесь требовались анализы для определения точного уровня, литры обезболивающего и выяснение всех обстоятельств заражения. В крайних случаях радиации кожа могла начать слезать с тела – тогда жертве радиации смогли бы помочь выжить всего несколько врачей со всего мира, сейчас разбросанных по Европе. А еще зараженного ни в коем случае нельзя было касаться без защиты. Это все, конечно, были лишь основы, но именно их следовало придерживаться в первые часы – это самое простое, что должны были знать все, такое было упомянуто даже в их начальном инструктаже в школе. До этого дня Леонард не знал точного уровня мастерства русских врачей – нет, конечно, он слышал многочисленные байки, рассказывающие о них как с хорошей, так и с плохой стороны. Но в то же время он слышал байки и о французских, и об испанских, и о врачах многих других национальностей. Он не интересовался Россией систематически, выискивая о ней информацию. Именно сейчас он понял, что следовало бы. В палате, кроме пациента, также находилась медсестра. Все бы ничего, но на ней явно отсутствовала любая защита, кроме самого обыкновенного халата. Присмотревшись, Маккой также отметил присутствие тонкой марлевой повязки на лице. Этим защита и ограничивалась. Тихонько напевая, девушка медленно обматывала руку облученного, не обращая внимания на вялые движения, которые он производил. Одеяло чуть сползло, выставляя на обозрение худое тело, полностью обмотанное все тем же бинтом. Суда по расползшимся по его поверхности темным и более ярким красным пятнам, окруженным желтоватым ореолом, Леонард мог сказать, что имеет дело как раз с тем случаем, когда начинает сползать кожа. Этот человек испытывал адскую боль при соприкосновении с бинтом, его легкие потряхивания были вызваны все-таки судорогой, и, Маккоя это чертовски злило, но это могла быть и предсмертная судорога. Он как можно быстрее надел облегченную версию противогаза и размашистым шагом двинулся к медсестре. Довольно грубо вырвав из ее рук бинт, он отбросил бинт в сторону, надеясь, что медсестра поймет такую наглядную демонстрацию. Но девушка оказалась непонятливой. Громко завизжав, она кинулась к выходу. Маккой наклонился над зараженным. Это был парень – только его лицо и половина руки оставались незабинтованными. Теперь Леонард видел, что, помимо повязки, на руку предварительно накладывали толстый слой какого-то крема. Он не знал, что это и мог только предполагать, что это было нечто противоожоговое, поскольку именно здесь воздействие радиации выглядело как сильнейшие химические ожоги. Парень внезапно открыл сомкнутые до этого глаза. Он осоловело уставился в потолок. Леонард заметил красный ободок у зеленой радужки. - Ne dymal, chto ymry vot tak. – он сказал эти слова довольно обыденным тоном. Его выражение лица не было безумным, он явно находился в ясном сознании. - Ты можешь сказать, как тебя зовут? Сколько тебе лет? – вот что попытался спросить Маккой. Но из-за идиотского противогаза раздалось нечто, отдаленно напоминающее стоны. Парень перевел взгляд на него. - Ya etogo ne zaslyzhil. Nikto takogo ne zaslyzhivaet. – на пару секунд он замолчал. Голос звучал совсем глухо и хрипло. - Peredai mame, chto ya lybly ee. – и он снова закрыл глаза. Леонарду хотелось возмутиться, закричать, уговорить не сдаваться… Но он не стал этого делать. Кровавая каемка на склере была последним рубежом. Парень не мог выжить. Маккой постарался запомнить его последние слова, чтобы потом все же перевести их. Два врача во главе со сбежавшей медсестрой влетели в палату в момент, когда кардиомонитор перестал тревожно пиликать. Это был первый человек, умерший от радиации в Чернобыле.