Пересадка

      Январь. Понедельник.       POV Женьки.       8:25       — Жень, ты чего? — поинтересовался Маш.       Я отчужденно сложил голову на руки, сидя за партой, и уже какую минуту подряд пялюсь в одну точку.       Утро выдалось весьма недобрым. Я приковылял в школу практически на полном автомате, необъяснимая печаль охватила меня прямо с момента пробуждения.       — А чего я?.. — без интереса пробормотал я.       — Встал не с той ноги? — улыбчиво поинтересовался Маш, надеясь меня приободрить.       — Мне приснился плохой сон.       — И что в нем было?       Как ни странно, мне снился Лешка. И это был не такой уж и плохой сон. Обстановка была приятной, он даже улыбался, и я внимательно слушал его болтовню, мы просто проводили вместе время в его комнате, ведя разговор ни о чем. Но внезапно я вспомнил. Я вспомнил, что мы ненавидим друг друга. Я ему говорю: «Подожди, мы же в ссоре…» Я запомнил момент, когда отразилось беспокойство на его лице: нахмуренные грустные брови, будто я вспомнил то, о чем не стоило, и сон оборвался.       — Да так, ничего особенного, я и не помню его уже толком.       POV Лешки.       10:44       Прямо с утра страшная вьюга сшибает с ног. Устремив взгляд сквозь окна школьного спортзала, я следил за бесконечным потоком снежной вьюги. Из грязной серости, в какую была окутана эта местность осенью, все вокруг перевоплотилось в смертельный белый. Говорят, что от холода тоже можно ощутить боль. Конечности коченеют, изнутри тебя колотит: организм отчаянно будет пытаться сохранить тепло. Во мне родилось навязчивое больное желание поскорее ощутить то чувство, когда твой организм постепенно теряет какой-то драгоценный запас.       — Ой, Леш!       Меня вернул в реальность беспокойный голосок.       — Ты опять витаешь в облаках, — лицо Алены нависло сверху, так как я нахально расположил голову на ее коленях.       Мои зрачки равнодушно переместились на ее милое лицо, она мягко улыбнулась.       Я любил зиму. Я любил весну, лето, осень. Еще совсем недавно я мог выйти из дому, полным радости, и, вдохнув свежий морозный воздух, налегке отправиться в школу. Но сегодня… И вчера, даже быть может и позавчера, во мне зияет такая пустота, что ее, кажется, невозможно заполнить. Сейчас дыра в моей душе жадно съедает все чувства, оставляя за собой лишь убийственное самоуничижение. И нездоровый азарт в желании проверить свое тело на прочность.       — Как быстро можно замерзнуть насмерть? — мало заинтересованно спросил я.       — А? — полным недоумением голосом откликнулась моя новоиспечённая спутница.       В то время пока наш класс отбывал учебную программу по волейболу, мы с одноклассницей, прикинувшись, что наши спортивные формы позабыты дома, довольствовались обществом друг друга, расположившись на скамейке.       — Ну, ты же у нас спец в этом, — я закрыл глаза и видел эти картинки уже в своем воображении.       — С чего ты взял?       — Ну, а как же там фильмы про зомби твои любимые?       — Хм, нет, не припоминаю таких ситуаций в фильмах. Но мне кажется, довольно долго придется человеку мерзнуть… — она сделала паузу, задумавшись. — Да и смотря при какой температуре…       — При самой холодной, какой можно представить. Связанным. Голым.       — Ты маньяк.       — Ты не знала? — с нескрываемым сарказмом произнес я, так и не подняв головы.       С Алёной мне было спокойнее, чем в собственном тревожном одиночестве. Поддавшись каким-то бессознательным рвениям, я тянулся к ней в школе, чему она была бесконечно рада, так как была безнадежно влюблена в меня. Безбашенного по натуре, но тихо умирающего от депрессии и одиночества. Я сам выбросил его из жизни, я прекратил все еще внезапнее, чем он этого ожидал. Будто нечто свыше даровало возможность избить его так сильно, как только я мог, ловя и его ответные удары. Я считал, что, высвободив свои эмоции, будто сбрасываешь багаж. А у меня все наоборот. Эта лютая взаимная ненависть, яркие, настоящие эмоции. Никаких поддельных чувств, только чистая ярость. Никакого притворства. Почему же такая боль? Алён? Я не прекращаю думать о нем ни на одну секунду. Не спрашивай о ком. Чувство, что я тяжело болен, и эта болезнь постепенно высасывает из меня соки. Невыносимо. Это невозможно терпеть. Этому невозможно поддаться. И от этого невозможно умереть. Быстро. Понимаешь? А потому бесполезно этому поддаваться. Пустота. Во мне нет ничего, и вокруг меня нет ничего, кроме звенящей тишины и давящей тьмы. Настолько невыносимо, что это хочется заглушить хоть чем-то. Оставаясь с собой один на один, я ощущал, как эта болезнь приобретала десятикратную мощь…       Этот же день. 16:34       «Опаздывает» — нервно подумал я, глядя на дисплей телефона.       Мы договорились встретиться в центре города на площади, поэтому я в ожидании пялился на все вокруг. Волнение предательски наполняло разум. И я искал что-то, на чем сконцентрировать свое внимание. В центре города серость брала вверх. Орнамент из окружающей архитектуры сливался в сплошную серую массу, дороги грязно-мокрые. Свежие падающие снежинки утопали в грязной жиже.       Пока я пялился куда-то вдаль, внезапно подъехала черная иномарка, чуть не окатив грязью. Мое сердце боязно екнуло.       Стекло быстро опустилось, водитель, перегнувшись через сидение, спросил:       — Ты Леша?       — Я, блять, а кто же еще, — грубо бросил я, открывая дверь автомобиля и садясь во внутрь.       — Дерзкий, — с дьявольской улыбкой отметил водитель, выворачивая руль, чтобы отъехать от бордюра.       Тошнотворный чужеродный запах резко ударил в нос, но это не самое страшное, что сегодня предстоит пережить. Я вжался, как загнанный щенок, в кожаное кресло, на незнакомца и не глядел вовсе, пытаясь смотреть больше в окно. Пару раз я коснулся взглядом моего компаньона, который ехал молча, в своих мыслях. Он был одет со вкусом, в строгой одежде, будто только спустился со своего офиса этаже так на сотом.       — Ты сказал, я могу делать с тобой все, что угодно? — уверенно произнес он.       — Да, абсолютно, — уставившись в окно, проговорил я.       — Я могу тебя связать? — предположил он.       — Да.       — Я могу тебя ударить?       — Ага.       — Отлично, — он вновь улыбнулся.       Не желая сидеть в тишине, он снова ко мне обратился.       — Эй, — позвал он, поглядывая в мою сторону, — а ты лучше, чем на фото, это бывает редко. Такие волосы мягкие… — он протянул руку и коснулся моих волос.       — Отвали, блядь!!! — резко рявкнул я.       — Мне нравится. Будь уверен, я сломлю тебя.       Я ступил в его квартиру и первое, что я почувствовал, это удар, в челюсть, да так, что я рухнул на пол, затем он схватил меня за волосы и подтащил к себе и ударил еще раз, я снова упал.       Схватил за ворот, пригвоздил к стене, затем потянулся, чтобы грязно поцеловать.       — Нет, — грозно произнес я, отстранившись, — я ж сказал…       — А, извини… — злобно улыбнулся он, — «все, кроме поцелуев».       В мою душу пролилось зло. Я получал искромётное удовольствие от того, что он со мной вытворял. Я чувствовал горячее дыхание и сильные укусы оставляющие огненные следы, я позволял ему любые действия, ощущая непередаваемый кайф от его властных актов. Мысли затуманивались, или же они исчезли вовсе? Он прижал ногу к моему возбудившемуся члену, усиливая напор. Мне стало больно. Снова. На этот раз с моих губ сорвался естественный стон. Он остановился, не успел я разжать веки, как мощные руки швырнули меня на пол. Головой я звонко ударился об пол. В глазах потемнело, я поднес руку к голове и открыл глаза, но успел увидеть лишь руки перебирающие льняную веревку. Держал наготове?.. О, боже. Я буду скован. Лишен какого-либо права действия. На моем лице скользнула улыбка от предчувствия того, что мне предстоит ощутить. Я лежал на боку, сделав шаг, он ногой перевернул меня на живот и сел сверху. Он резко стянул с меня уличную куртку, не позаботившись о другой одежде. И тут я ощутил грубую хватку его сильных рук: они тянули мои запястья вверх, и он связал их вместе. Далее я ощутил колючую веревку на шее, парень связал какой-то узел и соединил с обездвиженными запястьями, учтиво ослабив веревку, что бы я не задохнулся. Я почувствовал себя абсолютно беззащитным, в моей власти было лишь право регулирования силы собственного удушья. Он поднял меня за волосы, при этом наклоняясь ко мне и прикоснулся языком к моей шее, проведя влажную дорожку до моего уха.       — Я вижу — ты в восторге.       — Еще… — не своим голосом прохрипел я.       — М, что? — притворился он.       — Я хочу еще.       — Не понял.       — Прошу… — напрягся я, от чего веревка стянула мою шею. — Я хочу, чтобы мне было больно…       — Запросы, однако… — с дьявольской улыбкой проговорил он, дернув за веревку вверх.       Я резко ощутил, что не могу вдохнуть, он все тянул вверх, вставая на ноги, отчего я следом тоже поднялся. Я был рабом, пленником, псом — всего лишь накинули на меня ошейник. Мужчина был выше меня, и, казалось, этот факт прибавлял ему неимоверное количество власти. Он уже было повел меня вперёд, но оставшись сзади, пустил руки под кардиган, что на мне был.       — Прекрасное тело… Ты мне нравишься, — касаясь живота, затем грудных мышц, сосков, одержимо проговорил он.       Я продолжал тяжело дышать, пребывая в неутолимом возбуждении, вожделенно ожидая ударов или приказов. Его руки спустились к ремню и, ослабив его хватку, высвободили мой член. Ладонь начала ласкать его. Я так давно этого ждал. Последний раз с Женей был… Только я об этом подумал, он резко стянул веревку, от чего я снова не мог дышать. Женя…       — Это значит, что я раздену тебя и опробую много всего… Больше, чем я предполагал.       Воздуха не хватало.       — Ты кончишь не скоро, обещаю.       Из-за этого эморя я здесь. Что бы я делал, не повстречай я его?..       Мужчина толкал меня вперед, и я покорно шел, не глядя куда. Затем он резко ударил меня в сгиб ноги, и я рухнул на колени.       — Ползи, — приказал он.       Передо мной оказалась кровать. Пока я медленно перебирал ногами, он стянул джинсы до середины бедер. Я лег грудью на кровать, выгибая тело. Он довольно любовался вышедшей картиной, я же смиренно закрыл глаза. Воздух разрезал звон, тело поразила такая резкая и жгучая боль, которую я не ощущал никогда. Я громко вскрикнул и поднял корпус, дабы разузнать, что же это было. Веревка вновь сковала горло, от чего я был способен лишь выдавить:       — Что… Какого хуя щас было…       — Что-то не нравится — ты знаешь стоп-слово.       Он снова замахнулся… Я такой штуки никогда не видел. Это было что-то наподобие сплошной продольной доски с рукоятью. Простая деревяшка приносила столько боли… Снова крик. Я не слышал сам себя. Адреналин во мне зашкаливал, принося неимоверное удовольствие и хаос в голове. Крик рвался наружу так неистово, что не хотелось и замолкать. Хотелось кричать и кричать, неважно что.       — Что? Нравится, да? — замахиваясь, смеялся он.       С каждым ударом боль становилась только сильнее и не утихала.       — Еще…       Крик.       — Проси!       — Пожалуйста!       Я кричал и всю боль душевную и физическую высвобождал с этим порывом. Все отчаянье и одиночество, что во мне накопилось.       — Неужели, ты и правда прешься от того, что тебя бьют, а? — снова замах.       Удар. Неистовая боль. Но на этот раз я с трудом сдержал голос, сжав зубы, справляясь со сбившимся дыханием от боли. Я вспомнил его слова, грозным, но любимым голосом, который я так давно не слышал. «Мазохист хренов!» Глаза увлажнились. Женя…       — Неужели ты так себя ненавидишь, а? Шалава грязная… — он не слышал сам себя, забывшись в собственных фантазиях.       Снова пытаюсь сдержаться.       Я… Ненавижу себя?.. Я был готов покончить со своей жалкой жизнью… Так и есть. Я себя презираю.       Будто возмутившись отсутствием голоса, он начал бить чаще и сильнее, и я не смог сдержаться. Я снова кричу, не в силах терпеть.       — Хватит!!!       Он заметил, что я рыдаю.       — Что? — уныло произнес он. — Я уже сломил тебя? — он припал ко мне и схватил ладонью член, начав ласкать его, от чего я согнул спину, поддавшись новой волне удовольствия, что сметало собой душевные колебания. — А я надеялся поиграть с тобой подольше. Знаешь, твоей заднице очень идет розовый оттенок…       — Нет, — зарычал я, задыхаясь. — Лучше бей. Руками…       — Ах ты сучка, — злостно улыбнулся он и грубо, как за поводок потянул за узел меня на кровать, укладывая мое тело на спину.       Грудь вздыблена, руки до сих пор за спиной. Он снова тянул время, пытаясь найти что-то. Я же наслаждался временным затишьем и пытался успокоиться, усмирить чувства, которые он во мне пробудил.       — Подожди-подожди… — приговаривал он, и наконец нашел то заветное, что искал.       Это оказалась штука, которая не позволит мне сказать и слова.       Он держал в руке черный шарик, прикрепленный к двум коротким ремешкам.       — Теперь я смогу делать с тобой, что угодно, а ты замолчишь наконец…       Он обезумел. Я не смогу это прекратить, если мне не понравится, и он знает это, отнимая мой единственный шанс не сгинуть здесь в его обители. Но я ни слова не сказал, прежде чем он затянул ремешок на моем затылке. Потому что все равно. Абсолютно. Пусть я умру от болевого шока. Пусть я утону в ненависти к себе, наслаждаясь каждым мгновением собственной смерти.

***

      Этот же вечер.       POV Жени.       Солнце уже скрылось за горизонтом, розовеющее небо простерлось над нами. Моя меланхолия держалась весь день, из-за чего отпустить меня Машу не позволяла совесть. Мы шагали в направлении детсада нашей маленькой принцессы. Я шел молча, пялясь то на небо, то на снег по сторонам. Маш пытался заглянуть в мои глаза.       — Ты даже не курил сегодня, — заметил он.       — Да так похер чет… — пробормотал я, не особо обращая на Маша внимания.       — Почему?       — Аня меня бросила… вместе с этим… — я забыл на мгновение имя панка, затем испуганно осекся, потому что, руководствуясь полной отрешенностью от реальности, я мог запросто его произнести, — эээ… своим эгоизмом…       Маш понимающе кивнул, я же чувствовал легкую неловкость и думал, что бы сказать далее…       — Я понимаю, каково это — потерять хорошего друга, — вдруг произнес Маш.       — Что? — я снова на Земле. — Какого такого друга?       — О, да так, забудь, — Маш перенял у меня мою же грусть.       Не хочет вспоминать?       — Ты про Новикова что ли?       Маш поднял на меня взгляд. Что определенно означало «да».       — Я помню, как вы тусовались вместе, — улыбнулся я, — кажется… Это было года три назад? Я его плохо знал. Вы вечно сидели вместе. Это его семья свалила жить в другую страну, так?       — Да. Он так резко исчез. Если бы я не попросил его о встрече, мы бы и не попрощались бы толком. Для меня это было настоящим предательством.       — Ну, в пятнадцать лет вряд ли он чувствовал себя чем-то обязанным, — доброжелательно пожал плечами я.       — Я бы на его месте чувствовал, — обиженно произнес Маш, желая больше высказать ему эти слова, нежели мне, — он связался со мной только спустя полгода. Я так лживо улыбался ему в камеру. А ведь в ту осень… Ты попал в больницу с черепно-мозговой…       — А ты переживал расставание со своей первой любовью, да?.. — устало перебил его я, не желая вспоминать о том периоде.       Я ляпнул это неосознанно, но Маш хмуро уставился на меня, пытаясь переварить мои слова.       — Подожди, — встряхнул Маш головой, — что ты сказал? — произнес он в недоумевающей ухмылке, сбавив ход.       — Я че, прав что ли?.. — я не поверил собственным словам.       — Нет-нет… — замотал головой он, снова зашагав в сторону детсада, — конечно, нет… О! Мы пришли!.. — вскрикнул Маш, подняв голову на ворота детсада, в которые мы уперлись, и даже ускорил шаг.       Вряд ли когда-то он настолько радовался этим воротам нежели сегодня. Не я сделал Маша геем? Эта призрачная догадка отвлекла меня от дум насчет моих бывших друзей и вселяла толику радости.       Спустя минут десять мы уже возвращались обратно, втроем. Я с большим интересом выслушивал Лизкину историю о том, как она провела день и искренне радовался тем мелочам, что приводили ее порой в восторг. Маша же ничего из этого не удивляло, так как за последние несколько лет, как сестра начала говорить, он привык к таким историям.       Я снова, не спрашивая разрешения, оказался у них дома. Однако же Маш, что-то пробурчал насчет того, что нужно сделать домашку, Лиза же была счастлива от такого расклада дел. Неужели я ей так нравлюсь? Лет через десять я позову ее замуж, и благодаря этому факту буду иметь право контактировать с тобой. На эту мысль я улыбнулся.       Маш стоял недалеко от кресла, на котором я расположился, и добродушно усмехнулся:       — И на что же ты так улыбаешься? — спросил Маш.       Лиза не была на данный момент в комнате с нами, а лишь шуршала где-то на кухне в поиске очередной своей игрушки или же сладкого. Дверь была приоткрыта. Я же хитро уставился на Маша:       — Строю козни на будущее.       — И когда ты этого не делаешь? — снова улыбнулся он.       — Никогда.       Я поднялся с кресла, чтобы приблизиться к Машу почти вплотную. На его же лице вновь появилась та слабая улыбка, к которой я так не привык.       — Ты хоть и ворчишь, как зануда, но все же тебе нравится, когда моя рожа маячит здесь.       Маш хмыкнул и, будто не услышав этой фразы, заново взглянул мне в глаза, положив ладонь мне на плечо:       — Останься подольше.       Касаюсь кончиками пальцев его, еле осязаемо.       — Я так и знал.       Я потянулся к его лицу, чтобы впервые за день вожделенно и сладко поцеловать. Я чувствую тепло его губ и легкие мурашки по коже. Рука Маша скользнула по моему плечу к волосам, въевшись в них пальцами. Вторая на моем бедре. Тащится. А с ним тащусь и я. Я размыкаю поцелуй, но вместо того, чтобы посмотреть в мои глаза, Маш уставился на входную в комнату дверь, будто увидел призрака. Я повернул голову вслед его взгляда и увидел хитро прячущую широкую улыбку Лизу. Это длилось мгновение, она испуганно сбежала как можно скорее, и чем дальше от двери она была, тем громче она смеялась.       Глаза Маш уставились в пустоту между нами и дверью, он с трудом мог принять факт, что наша любовь обрела свидетеля.       — Только не это… — как обезумевший пролепетал он.       Во мне же эта катастрофа пробудила эмоций гораздо меньше, отчего я еще имел способность двигаться. Я поспешил к выходу из комнаты.       — Да ладно тебе, Маш, — оглянувшись, улыбнулся я, — пойдем, ей нужно все объяснить.       — Объяснить?.. — пробормотал Маш, но я уже не слышал его.       Я зашел в комнату Лизы, где быстро отыскал ее хитрую мордашку. Она забралась на свою кровать и продолжала хитро хихикать.       — А Женька целовался с Машем! А Женька целовался с Машем! Тили-тили-теста! Жених и невеста! — тыкала пальцем в нас маленькая хулиганка.       Я только вздохнул с улыбкой, глядя на неё. Мне не виделось в её поведении ничего злорадного, ведь для неё это было всего лишь игрой! Ей доставлял удовольствие тот факт, что она стала случайным свидетелем какого-то секрета. Мало того, она им стала даже не по собственной воле. Ещё один повод для радости и ехидства. И если на моем месте был бы такой же ребенок и он бы закричал: «Неправда! Ты врешь все!», она бы ответила так же визгливо: «Пра-а-авда! Я все ви-и-идела!».       Пока я пялился на Лизку, а она пялилась на меня, я упустил нужный момент: Маш кинулся к сестре вперед меня.       — Лиз, ты же не поняла, что ты видела?       — Я всё поняла! Вы целовались! Хи-хи, — хитро щурила глазки Лиза.       — Боже, Женя, что делать?.. — не отрыва глаз от сестры пробормотал Маш.       — Расскажем ей всё, — я пожал плечами, не видя иного варианта.       — Нет-нет, она ещё слишком маленькая…       — Неправда! Я уже взрослая!       — Тебе не кажется, Маш, что, чем раньше, тем лучше? — вновь предположил я, опустившись на колени, чтобы быть вровень с глазами Лизки и Маша.       Маш был готов сойти с ума.       — Я… Я не знаю, — проговорил он, — Лиза, никому не говори, пожалуйста, — обратился он к сестре, полным голосом надежды.       Но Лиза была настроена игриво и не хотела уступать брату, как в обычном споре с ним.       — Расскажу-у! Я все-е расскажу! — не могла не нарадоваться Лиза.       Не ради козни, а ради того, чтобы похвастаться, каким сокровищем она теперь владеет.       — Тили-тили-теста! Расскажу, как вы целовались!       — Нет, Лиза, не смей, — всё грозился Маш.       Я видел, как Маш разволновался, из-за этого я тоже стал чувствовать легкое беспокойство. Лиза и впрямь не поняла, что она увидела, Маш же воспринимает это слишком всерьез от страха, что о нас правда кто-то узнает.       — Я… Я не буду больше покупать тебе сладкое!       — Мне мама покупает!       — Тогда, я покажу фотки, где ты нагишом, Жене!       — Что?! Не-е-ет!!! — запищала Лиза, хватая Маша за плечи.       Лиза испугалась, она не понимала, чем заслужила такую кару.       — Да, ладно, Маш, кому она расскажет?.. — дозвался мой недовольный голос среди их взволнованных.       До этой фразы Лиза лишь смеялась, затем заметив мое серьезное лицо, она поняла, что мы с Машем отнюдь не шутим. Но именно моя реакция так повлияла на нее, что она даже немного испугалась. Ладно, вечно ворчащий Маш, который частенько ругается на родную сестру, но то ли дело я. Когда она в последний раз видела меня с серьезным или даже взволнованным выражением лица?       И тут, как только зазвучала тишина, Лиза на меня посмотрела своими наивными глазками. Бровки нахмурены, ротик приоткрыт. Наконец, она поняла.       — Что, правда нельзя?..       Я попытался ей объяснить. Вернее, сначала я убеждал Маша в том, что это будет лучше, нежели она узнает о таких отношениях из стереотипных общественных суждений, или, чего еще хуже, с какого-нибудь забора. Я рассказал, что однополая любовь существует, помимо стандартной, и, что это большая для всех тайна на земле, особенно для взрослых, поэтому никто это не обсуждает, и теперь и для нее это стало известно. На эту новость она улыбнулась и пообещала мне, что никому ничего не расскажет. Маш же хмуро за этим наблюдал.       Лизка не задала ни одного вопроса после этого разговора. Мы посадили ее смотреть мультики, во время них она любила рисовать или же рукодельничать. На этот раз, не как обычно, мы вдвоем обособились от Лизки, Машу надо было перевести дух, расположившись на кухне.       Я посчитал, что этот разговор был даже к лучшему. По крайней мере, не случилось ничего плохого, ни для нас, ни для Лизы. Маш же сильно перенервничал и пытался успокоиться за чашкой чая, подобрав ноги на стул. Его поведение меня не сильно радовало, от чего в голове строились все различные варианты того, как мне стоит объяснить Машу не париться. Он смотрел в сторону телевизора, где тихо шла передача, за которой мы не следили.       — Маш, — зову я, на что он перевел на меня взгляд.       — М?       — Тебе не стоит так волноваться.       — Как это?..       — Ну. А что, если… — немного трудно подобрать слова. — Давай представим, что все-таки о нас кто-то узнает…       — Уже знают… — вздохнул он. — Две мои сестры.       — Нет, я не об этом. Давай представим, что ВСЕ узнают.       — Нет… — Маш отвел взгляд, пряча глаза и не желая думать о таком варианте.       — И что тогда, Маш? Что изменится тогда? Ведь…       — Я боюсь, что мама узнает.       Мгновение я не знал, что сказать.       — И что?.. Уж кого, а реакции этой женщины точно бояться не следует.       — Нет, я просто не готов.       Я понял, что все мои выдуманные причины такого его поведения и желание их развеять путем длинных доводов обратились в прах. Я тотчас же понял, что мне стоит просто замолчать.       Маш вскинул голову и, заметив мою хмурую мину, улыбнулся мне.       — Все нормально, просто… Дай мне немного времени.       Он устало облокотился рукой на колено и положил на плечо голову. Я облегченно вздохнул и расслабился. Время было позднее, но так не хотелось уходить.       Маш мечтательно уставился в потолок.       — Я хочу насладиться светлой стороной этой медали.       — А?       — Я хочу пойти на свидание, — улыбнулся он, переводя на меня взгляд, — не как в школе, когда поговорить толком нельзя, а по-настоящему.       Я был неимоверно тронут и, наверное, даже смутился, не подавая виду естественно.       — А как тебе идея завалиться после этого свидания в отель?       Он тихо рассмеялся.       — На ночь? — Маш, похоже, успокоился.       Его глаза задорно улыбаются.       — А как же, — мои тоже.       — Я за. Денег бы собрать.       POV Леши.       В беспамятстве я разлепил глаза, больно резал свет светильника. Наконец-то это закончилось… Этот маньяк свалил куда-то из квартиры, видать за сигаретами или бухлом. И оставил меня наедине с болью, которая еще не утихла. Это было волнительно и… страшно. Неимоверно страшно. То, что мне было нужно. Трепет, пронизывающий до глубины души. Но как же я рад, что это прекратилось. Неподалеку оказались мои джинсы, в которых остался мобильник. Каждое движение отдавало такой болью, что трудно было терпеть. Достав телефон, бессильно падаю обратно на подушку. Интересно посмотреть, на кого я теперь похож. Включаю фронтовую камеру, смотрю на свои замученные глаза и яркие синяки на шее.       А довольно неплохо…       POV Жени.       Домой с работы вернулась мать двоих ангелочков. Я подмигнул Лизе, и, широко улыбнувшись, она побежала встречать маму. Моему присутствию тетя Катя никак не была удивлена, как обычно. Поздоровавшись, я перебрался в комнату Маша, удобно расположившись на его кровати, пока они вдвоем с сестрой разбирали покупки.       Я вслушался в тишину, и, наконец, понял, что сегодня история немного, да поменялась. Желая отвлечься от собственных дум, я на автомате разблокировал телефон и открыл раздел сообщений. Глаз случайно скользнул взглядом иконки нашего диалога с Лешкой. Его аватарка сменилась. Он не менял эту картинку больше года, и тут… И почему я сразу не удалил наш с ним диалог?.. Стала светлой. Его рожа на фоне чего-то белого. Зачем-то я жму на эту картинку, и спустя мгновение мое сердце больно сжалось.       Он лежит на чужой подушке, потому что она белая и разглаженная, у его матери никогда на это времени нет. Волосы растрепаны, на лице ссадины, на шее ярко-красные раны и… след будто от веревки…       — Господи… — внезапно вырвалось у меня.       Я поднялся, чтобы лучше всмотреться.       Его правильные черты лица всегда будут хорошо смотреться на любой фотке, даже на недоделанном селфи. Брови нахмурены, немного скосив голову, острым взглядом смотрит в камеру. Если бы я не знал этого конченного парня, мне бы эта фотография показалось бы дико интригующей и сексуальной. У меня и мысли не возникло на этот счет. Я думал лишь о том, как он сам себя уничтожает.       POV Лешки.       Я лежал в давящей тишине еще около получаса: голый, измученный, пока не вернулся этот придурок. Показалось, что от отдыха сил немного прибавилось, и я поднялся, чтобы собрать свои вещи. Мужчина закурил прямо в квартире. Он уселся в кресло и жадно пялился на меня.       — Будешь? — спросил он, протягивая сигарету.       Я молча подошел и взял ее, сделав добротную затяжку, после чего сладкая нега растеклась по телу, и с удовольствием выдохнул. Его рука скользнула по моей заднице, второй же он резко ухватился за промежность.       — Ты просто нечто, ты в курсе?       — Руки, блядь, убери.       — Так хорошо мне еще ни с кем не было, — как больной проговаривал он, осуществляя бессмысленные манипуляции своей чертовой рукой, потому что сегодня меня уже ничто не возбудит.       — Ты оглох, что ли?       — А иначе что, а? — с вызовом спросил он.       Взглянув мне в глаза, он понял, что пустословить не буду. Я зажал между зубов сигарету и до боли схватил его запястье.       — Хочешь проверить?       — Да ладно тебе, что ты… — отступил он и отпустил меня.       Уже не глядя на него, я продолжил свое занятие, сигарету оставил себе.       — Слушай, — спустя минуту подал голос он. — Как на счет того, чтобы встретиться еще раз?       Я лениво повернул к нему голову.       — Следующий раз — оплата в два раза больше.       — Что?! Да тебе и этого много!       — Мне похуй.       — И вообще, это ты должен мне платить, я доставил тебе такое удовольствие.       Я продолжил его игнорировать. До него дошло, насколько мне все равно, и я продолжил собираться. Он раздражённо поднялся и подошел ко мне.       — Оплата будет в три раза больше, и нас будет двое.       — Да без «б», — все так же безразлично отвечал я.       — Че? Ты по-русски можешь изъясняться?       — Отвали.       — Районные замашки оставь при себе, я тебе тут дело предлагаю…       — Слышь, блядь, ты че о себе думаешь тут, а? Я тебе не гопота какая-то. Еще раз так скажешь обо мне, я тебя так отделаю, что охуеешь от жизни. Ты понял, блядь!?       Разница в росте была буквально пара или три сантиметра, но этой разницы он будто бы не замечал, теряя дар речи от волнения.       Последний раз бросаю на него взгляд и бегу к выходу, подбирая на ходу ботинки.       — Я так понял, до встречи? — вдруг произносит он.       — Нахуй иди…