***
— Блять, моя голова… — прошипел я, согнувшись прямо на пороге Лёшкиной квартиры. Не знаю, зачем я к нему припёрся… После падения при первой же нагрузке голова начинает болеть, стоило подняться с улицы к нему. Похоже, у меня правда было сотрясение. Неужели мне так отчаянно не хватает секса? Каким местом я думаю? — Жень, ты чего? Что с тобой? Ещё дома я отрыл свои старые летние очки-авиаторы с зеркальными стеклами, поэтому на улице никто и не заметил моей красоты. Хоть зимой палящего солнца никто и не наблюдал. Я резко сорвал их с лица, после чего Алексей присвистнул. — Ну, нихуя себе модник, блять, — отметил он и начал пристально пялиться на синяк. — Придурок, — произнёс я, оттолкнув его от себя. Я выпутался из куртки и откинул мокрые кеды, с которых продолжал капать ещё нерастаявший снег. Как я выпрямился, Лёша внезапно оказался ближе дозволенного. — Так даже сексуальнее, — и провёл горячим кончиком языка по моей ране. — Ай-яй… — пискнул от незначительной боли я, — а ты у нас что, фетишист, да? — Ну, значит, да, — жарко прошептал он и пригвоздил меня к стене поцелуем, сжав плечи. Я аж опешил. Каждый его поцелуй как первый: обжигающий, внезапный, пронизывающий душу насквозь. После пары секунд сладкой пытки он отстранился от меня. — Ну и с кем ты так, не расскажешь? — Боюсь тебя огорчить, но ни с кем, — выдохнул я после такого горячего приёма. — Это как? — Я упал. Как и ожидалось, Лёшка разразился потоком издевательского смеха. — Я тебя умоляю… — не поверил, видимо, он. — Как ты так умудрился? В эту секунду мне было даже не лень взять побольше воздуха в рот и вымолвить все в одном предложении. — Ну, еду я на трамплин, хочу прыгнуть, а доска из-под меня ка-ак вылетает назад, а я ещё в полете, и по инерции торможу башкой… — Мда, только ты так можешь. Экстримал, блин. Он снова приблизил лицо к моему, его дыхание обожгло щёку, я же в свою очередь как-то отрешённо откинулся назад. Кружилась голова. — Ты так и будешь стоять как истукан? — недовольно проговорил он. — Может, пойдем уже ко мне? «И кто из нас тут больший экстримал?..» — подумал я, как-то недобро обнажив один из клыков, и резко схватил его за белёсый ирокезик. — Спешишь куда-то что ли? Послушай, я сегодня не в настроении вести, понимаешь? Я просто могу хлопнуться в обморок в процессе. Поэтому, может, просто отсосёшь мне? Его брови так смешно изогнулись, образуя на лбу тонкую морщинку повиновения. Почему мне так доставляет издеваться над ним? Он всего лишь один из немногих милых мальчиков, встреченных на моём жизненном пути. Да, по-своему он мил. Особенно, когда облизывает мой член. — Ну, опять? Я вообще не помню, что бы ты у меня… — Я уже пояснил тебе ситуацию, — затем я приблизил к нему своё лицо и с прищуром произнёс, — обещаю, когда всё пройдёт, я сам тебе отсосу так, как никто в жизни не отсосёт. — Хм, правда? — вскинул бровями Лёшка. — Оу, в этом можешь не сомневаться. После ещё одного ленивого и жадного поцелуя Лёшик послушно начал подгибать ножки, и совсем скоро я почувствовал тепло его рук, затем и горячих губок. Глаза закатились от блаженства, ведь Лёшка уже знает, что я люблю. А если бы на месте Лёши был Маш? От подобной мысли член стал еще твёрже. Не этот колючий ирокез, а его мягкие волосы… Его тонкие пальцы, который так же бы жадно сжимали мой член. Запястья, которые я сжимал сегодня, когда мы были вдвоём у меня дома. Боже, что бы произошло, забудь я обо всём на свете? Я бы его лишился или приобрёл? В любом случае это было бы незабываемо. И может быть даже честно.***
Сосредоточиться на курсах, как и предполагалось заранее, Машу так и не удалось в полной мере. Вернувшись домой, он пытался отвлечься на сложнейшие уравнения домашнего задания, дабы заглушить надоедливые мысли. «Отвлечься». Даже смешно. Как будто Евгений в его мозгу уже существует как основа, а всё остальное — побочное, ненужное. Ему некому было выговориться. Даже Алине. Да и что он мог ей сказать? Он сам не мог понять. Ему было больше интересно: теперь это состояние должно быть для него обычным? Нормой? Повседневностью? «Я точно болен…» — только и твердил сам себе Маш. Однако и задачкам из домашнего задания есть конец, особенно такой скорый, в случае Маша. И вот, сидя у себя в комнате после последнего сложнейшего уравнения, он снова вспомнил ту сцену в комнате Женьки, обвешанной плакатами различных рок-музыкантов. Кажется, будто внутри Маша груди была зажжена искра, которая своим надоедливым маленьким свечением мозолила глаз даже во время решения математических задач. Как ни крути эта встреча не выходила из его головы даже в такие ответственные моменты. Маш не мог ни о чём больше другом думать. Он избавился от очков, как только ему показалось, что в комнате стало жарко. Жарко за столом, за которым он добросовестно пытался делать домашку к следующему походу на курсы. Так жарко, что выйди он на мороз — он бы не остыл. Маш закрыл глаза, в то время как руки уже совсем его не слушались, и вспомнил это лицо, затем дразнящие линии тела Женьки, будь то ключица, создающая маленькие впадины или же бугры мышц на животе или руках. Учащая движения рукой, Маш почувствовал как волна неописуемых ощущений нахлынула его, от чего Маш опустил голову к столу, стукнув лбом об учебник и закусив губу. Тогда Женя полностью навис над ним, вдавив его в кровать, от чего ощущение легкой беспомощности только воспалило не шибко богатое воображение Мария. Он вспомнил то ощущение Жениных пальцев, которые оставили красный окольцовывающий след на запястье… В ответ на эту мысль, тело Маша напряглось, приближая чувство сладкой истомы. Маш впился свободной рукой за противоположный край стола. А что, если бы в тот момент, когда Женя держал его за запястье, Маш закинул обездвиженную руку вот так?.. За голову?.. Маш на момент замер, будто пытаясь в полной мере своих возможностей ощутить удовольствие, растекшееся по его телу. Его рот раскрылся в наполненном наслаждением тихом сладостном стоне. Сбивчивое дыхание, умиротворённое лицо, прикрытые глаза. Маш так не хотел возвращаться в реальность, где всё так непонятно и запутано. — Маш, всё готово, иди есть! — прокричала мама из кухни. И когда был последний момент, когда ему хотелось так жёстко выматериться вслух! Вся семья дома! А если бы сестра зашла? Маш резко выпрямился и взглянул на свою влажную ладонь. А штаны и вовсе безнадёжно выпачканы. Постыднее ситуации не придумаешь. Да и думал он во время этого наиприятнейшего действия отнюдь не о грудастых красотках… — Иду, мам! — испуганно отозвался Маш, чтобы не заставлять мать ждать ответа. Он поднялся из-за стола, затем стянул с себя домашние брюки, одев на себя другие, и яростно откинул испачканную одежду в угол. Придется стирать их самому. «Я правда, что ли… гей?» — Маш сдвинул брови в сожалении и не мог поверить собственным мыслям. — «Вот же бред!» Сам от себя не ожидал. Ведь тело совсем не слушалось минуту назад. Хотелось только одного… Разрядить мысли, чтобы они наконец отпустили, но похоже… Они только укоренились, превращая старые уже забытые опасения Маша о самом себе снова в жизнь. И как же он теперь посмотрит в глаза матери? После такого-то? С улыбкой скажет, каким был вкусный ужин? Лизка по привычке вскарабкается ему на колени и станет болтать о ерунде, как же ему теперь сохранять лицо? Какой же кошмарный день. *** — Маш, это чего у тебя? — поинтересовался отец, когда поникший Марий выплыл уже после ужина из кухни, где пытался быть не слишком болтливым с мамой, и направлялся к себе в комнату, держа в руках две бутылки. — А? — отвлёкся от дороги Маш, совсем не стесняясь отца. — Да так… Водка и тоник. Маш умолчал, что тоник он прихватил лишь для приличия. — Маш, ты сдурел на ночь такое?.. — недоумевал отец, успев пожалеть, что оставил их домашний бар открытым. «Как же мне жить теперь дальше?..» — не отпускала мысль бедного Маша. — Не знаю. Поможет заснуть.