Другая история

Роджерс прижался к закрытой двери спиной и закрыл глаза. Помимо того, что он почувствовал себя идиотом, ворвавшись с холодным оружием наперевес в чужую спальню, лишь услышав сдавленные стоны Джеймса и звуки возни, какое-то странное новое чувство взбудоражило его всего… «Баки и так никого домой не приводил, теперь вообще заречётся после моей попытки ему помочь…» — думал Стив, радуясь, что в темноте и при отсутствии свидетелей никто не заметит, как он сгорал от стыда. Но больше всего Роджерса смутила совсем не идиотская развязка ситуации, а физиологическая реакция собственного тела. Да, утренний стояк на рассвете это, в принципе, норма для любого мужика, но то, что ощутил Стив, поняв, что Баки ничего не угрожало… Член моментально дёрнулся, решив зажить своей собственной жизнью, устав от дрочки, всё его естество прямо отреагировало на то, чего так не хватало Стивену: чужого, живого, красивого, обнаженного тела рядом. Перед глазами ещё стояли руки Джеймса, напряженные от прелюдии, сжавшиеся на шее любовника. Роджерс за несколько мгновений успел рассмотреть казалось бы всё, что было доступно его взгляду: то, как Джеймс улыбался, сидя на бёдрах партнёра перед тем, как повернуться к открытой двери… «Боже, я что? Хочу его?» — подумал Стив, проанализировав сумбурный поток своих впечатлений. Он за пару лет ни разу не видел Джеймса без форменной рубашки или толстовки с длинным рукавом. Тот рассказывал, что повредил руку в аварии и повторял, что очень не любит, когда на неё пялятся все, кому не лень. Шрамы Стиву в глаза не бросились, в полумраке он и вовсе не вспомнил о них, а вот всё остальное, что Джеймс скрывал под одеждой… «Так, о чём я вообще думаю? У него есть уже этот парень, и им, вероятно, вполне хорошо друг с другом, раз они милуются после того, как полкомнаты разнесли». При мыслях о страстном поведении соседа по квартире, тело Стивена сразу отозвалось новым приливом возбуждения. И он уже успел было представить себя на месте сегодняшнего партнёра Баки, прежде чем воспоминания о былом обрушились сплошным потоком. Пять лет назад Стивен стал студентом Нью-Йоркской школы искусств, экстерном закончив школу и попав на художественное отделение в возрасте шестнадцати лет. Тогда он был высоким, тощим и хлипким, более того, младшим в их группе, и никто не уделял ему особого внимания. Желая произвести впечатление на противоположный пол, Стив стал заниматься фитнесом. Потихоньку, без лишнего фанатизма, ему удалось привести своё тело в достойное состояние, но Роджерс по-прежнему оставался в душе не слишком уверенным в себе мальчишкой. Мама Сара, увидев, как возмужал её болезненный и слабый с самого раннего детства малыш Стиви, попросила его, раз теперь ему это по силам, провести каникулы, на которые приходилось празднование его совершеннолетия, на ранчо своей пожилой матери. Та была религиозной до мозга костей последовательницей местной Церкви адвентистов седьмого дня. Сара еле вырвалась в молодости из родных мест в дальний от фермы городок их штата, где получила медицинское образование и встретила будущего отца Стивена, который был военным и, к сожалению, не вернулся к ней из очередной горячей точки. Сара отказала жениху в скромном оформлении отношений в мэрии перед отъездом, мечтая о небольшой свадьбе в Церкви. Сирота Грант Роджерс пообещал ей заняться этим вопросом по возвращении, надев на палец любимой помолвочное кольцо ранним октябрьским утром. Будущая мать Стива узнала о нежданной беременности уже получив вести о смерти жениха и чуть не потеряла ребенка, упав в обморок на кладбище, когда в могилу опускали пустой гроб. От её любимого не осталось ничего, чтобы можно было вернуть на родину. Незадолго до родов Сара в мэрии поменяла девичью фамилию на «Роджерс», чтобы их с Грантом ребенок носил не только имя своего отца. Помолвочное кольцо, подаренное Грантом, она за всю свою жизнь лишь однажды снимала с руки, когда немного отекли на последнем месяце беременности её пальцы. Тогда Сара перевесила его на цепочку, рядом со скромным крестиком. — Бабушка ненавидит меня, — сомневался в правильном решении матери Стив. — Прошлый раз, когда мы были у неё, она обижала тебя едва ли не каждым словом, говорила, что ты меня в подоле принесла, что я безотцовщина, и что не видать нам с тобой Царствия Небесного, как своих ушей… Сара прижимала к себе сына, вздыхала, но просила-таки съездить к родственнице: — Она смягчилась, Стиви… Написала сама, что перед смертью хочет внука своего единственного увидеть. Врачи диагностировали терминальную стадию рака, уже поздно заниматься традиционным лечением, да и не захочет она, — дорогого стоило простой медсестре, чтобы глаза её в этот момент оставались сухими. — Хорошо, если так, то я конечно согласен. Но почему со мной не едешь ты? — грустно спрашивал Роджерс. — Потому что она не простила своей непутёвой дочери-прелюбодейке, сбежавшей из дома родного в город, отсутствие желания покаяться в своих грехах. — Мам… — дрожь пробралась в голос Стивена, когда теперь уже он прижимал к себе залившуюся слезами мать, — я люблю тебя, ну, не плачь же, пожалуйста… — Я не понимаю до сих пор, мой хороший, в чём я так провинилась перед ней лично, — всхлипывая на плече сына, шептала Сара. — Но я ни секунды не сожалею, что любила твоего отца, что родила тебя, пусть и не в законном браке, как бы твоей бабушке этого хотелось…