Другая история

Переломы со смещением, осколки, стянутые проволокой на обеих ногах, полтора месяца в гипсе, спицы-фиксаторы и шесть месяцев реабилитации… Локи думал, что сойдёт с ума за это время. Каждый день он рвался с работы домой, но находил Одинсона дома либо спящим, либо погруженным в изучение профессиональной литературы по истории цивилизаций. Как только врач позволил, Тор начал лечебную гимнастику, чтобы не допускать застоя крови и мышечной слабости. Каждый день представлял собой сплошную работу над телом, и ему хотелось это компенсировать. Чтобы заново научиться нормально ходить, приходилось чередовать отдых с посильными нагрузками. В гостиной напротив зеркал и станка появилась беговая дорожка, по которой приходилось изо дня в день делать шаг за шагом спиной назад в несколько подходов, велотренажёр последней модели, хотя к сайклингу Одинсон всю свою жизнь оставался равнодушен… Потом ещё приседания у стены с фитболом… И самое болезненное… То, чего так хотелось избежать, но врач настаивал и, борясь с болью тогда, когда любимый был на работе и не мог видеть его слабости, Тор заводил здоровую ногу под больную и делал ею активные круговые движения в коленном суставе. Спустя полгода он всё ещё не мог начать выполнять рекомендованные физиотерапевтом прыжки. Было важно, чтобы это не сопровождалось сильной болью, в противном случае с выполнением этого упражнения стоило повременить, но ждать не было никаких моральных сил. Локи нанял массажиста, который каждый день приходил к Тору, Лафейсон ездил вместе с любимым на все консультации лечащего врача, но чувствовал, что этим только раздражает любовника. Одинсон, как-то раз, вставая из инвалидного кресла, чтобы сделать упражнения для оценки темпов восстановления врачом, слегка завалился вбок, но тут же выпрямился, а побледневший Локи мгновенно подлетел к нему, хотя особой помощи и не требовалось. — Слушай, я — не беременная на последнем сроке, чтобы из-за меня так дёргаться, — зло осадил любовника Тор. Его Тор, который всегда смирялся с ядовитыми комментариями Локи, в том числе и в свой адрес, его Тор, который всегда поддерживал его во всех, даже провальных, начинаниях. Тот, кто всё бросал ради него, отказывался от удачных витков собственной карьеры и успехов, бросал друзей и родных, чтобы быть с ним… — Я только помочь хотел, — попытался оправдаться Локи, что было для него самого чем-то диким. — Я — сам, — твёрдо сказал Одинсон. — Я справлюсь без чьей-либо помощи. Эти слова не несли в себе ни угрозы, ни попытки развязать конфликт на пустом месте. Тор и не думал обидеть любимого, просто хотел как можно скорее распрощаться с креслом и костылями. А вот Локи по-настоящему испугался, услышав их. Он понял, что любовник на самом деле справится без его участия, как всегда справлялся. И наконец-то его озарило осознание, что при всей своей любви и уважении, стоит Одинсону действительно устать от их отношений, у Локи не останется ничего. Ничего по-настоящему ценного и важного, потому что вся его жизнь — это Тор. Он — единственное, что было по-настоящему важным на протяжении почти двух десятков лет, прожитых совместно, а Лафейсон всё рвался куда-то, искал себя, обижал словом и делом, радовался, что его мнение априори важнее, не отдавая себе отчёта в том, что всё происходящее было чередой осознанных решений любовника, принятых тем, порой самому же себе во вред. Последней каплей, переполнившей копилку внезапной рефлексии Лафейсона, был разговор на работе перед очередным ночным шоу. Танцор, исполнявший в постановке партию одного из супергероев, популярность которых с выходом каждого нового фильма или комикса, склоняла посетителей к заказам приватных танцев, срочно отпрашивался у Роуди в отпуск с минимальным сохранением пособия, поясняя что не знает, сколько ему может потребоваться времени на решение своих проблем. Локи, не особенно вникая в суть, ранее бы точно предложил мгновенно разорвать контракт. Но в этот раз не проронил и слова, отдавая решение на откуп Роудсу. Сотрудник сцены потерял в аварии возлюбленного, отношения с которым не были оформлены по желанию его же самого. Покойный сделал ему около десяти предложений за пять лет совместной жизни, но это тогда казалось смешным и нелепым… Теперь же было не до смеха… — Мне не отдали в морге тело, — убито пояснил танцор, — потому что официально для властей я — никто. А его родители были с самого начала против наших отношений и забрали его, чтобы кремировать и захоронить урну дома. Мне даже проститься не дали. Я хочу узнать, хотя бы куда можно было бы прийти, принести цветы, — до конца не веря в случившееся пояснил подчинённый, и Роуди не нашёл в себе сил, чтобы оговорившись фразой, что бизнес — есть бизнес, отказать несчастному. Едва закончилось шоу, в течение которого самому Локи пришлось выходить на подмену в экипировке Зимнего солдата, едва он отплясал череду приватов для восторженных клиентов, мучаясь из-за неудобного бутафорского протеза бионической руки, он поспешил домой. Лафейсон захлопнул дверь, бросил ключи в прихожей и, почувствовав запах готовившегося Тором ради него ужина-завтрака, понял, что тот точно не ложился ещё. Ждал его. Лафейсон понял, что пора. Дальше оттягивать никакого смысла не было, но слова всё никак не срывались с губ. Тор, не вставая с коляски, отзывался с улыбкой на комментарии о танцорах-бездарях и фетишистах с Манхеттена, серьёзно говорил о бизнесе Джеймса Роудса, предлагал поесть… Локи чувствовал, что любит его безгранично. До боли в груди. Вспоминал в это время предыдущие предложения Одинсона оформить их отношения и все намёки на это, каждый из которых за пятнадцать лет вызывал в нём лишь раздражение или смех. Особенно последнее, около пяти лет назад, когда Тор достал кольца… Вспомнил скандал, который устроил любовнику на балконе, вспомнил, каким независимым и правым он почувствовал себя, когда в ближайшие дни Одинсон сделал первый шаг к примирению, вспомнил, как попытался проверить чувства партнёра разговором о смене квартиры на большую, зная, что Джилетт поскупились на гонорар своих моделей. Лафейсон, понимая, что хоть всё ранее произошедшее было по их обоюдному решению, осознал, что именно он сам втянул любовника в такую жизнь. К чему они пришли? К пляскам у пилона незадолго до сороколетия?.. Вернее, Тору-то и исполнилось сорок. Как раз в мае. И отмечали они его дома, потому как устроить культурную программу на костылях или в инвалидном кресле Одинсон наотрез отказался. И теперь, ранним утром, утомлённый после той ещё ночки, Локи встал перед коляской Тора на колени и сделал предложение сам.