Другая история

И тогда до Баки дошло, в чьих силах действительно было сделать подобное. Память подкидывала обрывки воспоминаний, складывающихся пазл за пазлом, и скоро начавшийся второй акт он уже не смотрел толком, а сидел отрешённо и думал, что не знает, стоит ли пытаться благодарить за случившееся Рамлоу, раз тот по сути скрыл от него сам факт своего вероятно внезапного акта благотворительности. Всё это казалось бы бредом, но мысли о событии годовалой давности лишь подтверждали его теорию. Вполне возможно, что уже «поблагодарил»… Хотя разбираться в текущем прямо сейчас особого желания не было. Едва закончился второй акт, Джим попытался как можно более тактично распрощаться с Люком, но тот, приняв нервозность Барнса на свой счёт, сказал, что им всё равно по дороге сегодня и нет никакой необходимости пользоваться подземкой. Дорога прошла под лёгкий джаз, тихо лившийся из колонок, Чарльз не стал пытаться разговорить напряженного Барнса, словно спрятавшегося в свою раковину. Остановившись у той же закусочной, что и утром, он лишь коснулся сжатых пальцев левой руки погружённого в свои мысли Джеймса и спокойно сказал: — Знаешь, я никогда не брал чужого и, в принципе, не настаиваю ни на чём, но со мной у тебя будет всё. Как у принца. «Рамлоу номер два?» — подумал Джим, но заставил себя улыбнуться и, вежливо попрощавшись, покинул машину.

***

— Локи, — Тор резко поднялся на кровати, не почувствовав рядом тело любимого. Оказалось, уже давно рассвело, и ему, вероятнее всего, просто дали в очередной раз поспать подольше. Так и было, стрелки часов перемахнули полдень. Накинув на себя халат, Одинсон подошёл к окну и увидел на заднем дворе своего любимого, держащего за руку дочь, неуклюже пытавшуюся сделать свои первые шаги без поддержки. Она как раз хотела отпустить ладонь Локи, но явно сомневалась в своих силах и, вцепившись ещё сильнее, всё-таки плюхнулась на землю. Лафейсон присел перед ней на корточки, помог подняться и залезть в коляску-трость. Это было дико умильным, но Тор бессознательно не сдержал вздоха. Его любовник поправлялся, правда, очень медленно. Ребенка на руки не брал, боялся уронить, но ели они вместе, по часам, и иногда Одинсону казалось, что у него двое детей, только старшего можно было смело оставлять с младшей, не боясь, что они что-нибудь натворят вдвоём. Он до сих пор боялся покидать Локи даже на несколько часов, не желая заново терять, при любой возможности касался его, брал за руку, обнимал, прижимался. Тот мягко смеялся, говорил на это, что вот он, весь тут, и никуда сбегать не собирается. С того самого дня их встречи в Мальмё они практически не расставались. Даже в тот момент, когда Лафейсон собрался забрать из съемной квартиры вещи, Тор упросил его не идти без него, мотивируя тем, что по крайней мере, он смог бы перенести тяжёлое. Хотя кроме кофра с картиной, шкатулки с мелочами и небольшого чемодана с одеждой и забирать по сути было нечего. Одинсон вспомнил их новое начало рядом друг с другом, и сердце защемило от воспоминаний. Локи спал в одежде, переодевался в ванной, прятал тело, не обнажался и при любой возможности залезал под одеяло или плед. Мёрз. Конечно же. Было бы странно с такой комплекцией цвести и пахнуть. Тор даже не мог думать о близости, ограничивая себя целомудренными поцелуями, хотя Локи не отказывал ему в прикосновениях, объятиях, скорее, наоборот, вжимался всем телом, практически заворачивался в тепло любимого, как в защитный кокон. Тем не менее, секса не было. Лафейсон боялся, что такого, как он есть сейчас, просто невозможно желать, и принимал утреннюю эрекцию партнёра лишь как физиологическое проявление, не акцентируя на ней внимания. Но однажды, среди ночи проснувшись от сладких и влажных прикосновений губ там, где больше всего хотелось, выгнулся и застонал от удовольствия, которого не только был лишён слишком долго, но и сам себя, по сути, лишал. Он пытался сдерживаться, не шуметь, но так восхитительно было вновь чувствовать каждое движение любимого, принимать, отдаваться, расслабляться, не думать. После оглушающего оргазма он, не в силах сопротивляться, позволил стянуть с себя пижаму и оказаться тесно прижатым к горячему обнажённому телу, как раньше, как всегда. С тех пор они оба стали снова спать без одежды. Тем не менее, Лафейсон зажимался при свете и просил пристально его не рассматривать, чувствуя дикий психологический дискомфорт, связанный с собственным физическим состоянием. Родители были только рады узнать об их воссоединении, хоть в тайну о перенесённой болезни Локи было по-прежнему решено не посвящать Фригг. К их приезду на день рождения внучки Локи перебрал какие только можно варианты одежды, чтобы скрыть всё ещё явную и по-прежнему нездоровую худобу. Но мать, укоряюще покачав головой и проехавшись по современным каноном анорексичной моды, оставила дальнейшее обсуждение без комментариев, полностью переключив всё своё внимание на ребёнка. Отец же был спокоен, как скала. К теме, что он всё это время разрывался между близкими людьми, вынужденно храня чужую тайну, они с Локи не возвращались, обходясь благодарными и понимающими взглядами. Жизнь налаживалась, становясь с каждым днём всё более ровной и стабильной, и с весеннего семестра, после каникул, Одинсон даже смог частично вернуться к работе, видя, что Локи вполне себе с удовольствием и без особых проблем проводит время с малышкой. — Мы её точно не разбудим? — чувствуя, что в этот раз он не в состоянии сдерживать стоны, Лафейсон, забеспокоившись, спросил у Тора, бедра которого последнее время седлал с завидной регулярностью. — Нет, — между мелкими и короткими поцелуями бормотал в ответ его любовник. — Первое, чему меня учила Сигюн — не создавать искусственной тишины во время сна ребёнка. Она не проснётся, даже если мы достанем дрель или решим устроить фейерверк. Тем более дверь в детскую закрыта. — Справимся без дрели, — выгибаясь в жарких объятиях, прошептал Локи и, наконец, позволил себе забыть обо всём, кроме них двоих.