Перекрёстки

             Коротич был удивительно похож на рыбу. Какой-то весь водянистый: и глаза блёклые, выпуклые, и фигура бесформенная, и волосы мокрые, прилизанные, и ручки короткие, как плавники… Только гребут в неизвестном направлении.       — Вы понимаете, что у вас всё на честном слове? Здесь не чинить надо! Здесь надо менять весь передатчик. Поставили три студии! Везде навороты, немецкая коммутация, эфирный тюнер все частоты мира хавает, напряжение на двести пятьдесят, процессор с шумоподавлением, аппаратные платформы, записывающее — всё новомодное, откуда только надыбали? А не подумали, что передатчики, ретрансляторы, конечный ресивер поколения старого? Кабеля все горячие! Заземление вообще самодельное! Антенка на четыре диполя, с таким-то радиусом покрытия! И на этом ресивере же не более двухсот двадцати! — Коротич грустно развёл плавниками в ответ — дескать, я не при делах. И при этом он — технический директор! Александра распирало от негодования.       — Мы всё постепенно поменяем, — утешительно прошелестела рыба-техник. — Вы преобразователь нам подладили, бесперебойник вот сдохший обнаружили… Сейчас всё потихоньку исправим. Лишь бы не трещало в эфире…       — В том-то и дело, что подладил! Он у вас несовместим с ресивером. Ведь я уже предупреждал. Где этот ваш лысый инженер, с которым я в прошлый раз говорил?       — Уволили его. Безответственный. Поэтому вам и звонили. Может, вы к нам на постоянку? У нас вакансия пустая. А вы нам очень подходите, нам кого попало не надо бы… Никитенко мне сказал, что вы уволились из «Телесистем», что у вас обстоятельства личные, и очень рекомендовал. Разовые сделки ни вам, ни нам не выгодны. Ну? Как вам предложение?       Александр поморщился: вот Олежа, друг сердечный, растрезвонил про «личные». Но работа ему была нужна: к разовой и удалённой он не привык.       — У вас тут затрещит и заискрит, я же виноват буду! — пробурчал Саня, почти соглашаясь.       — А мы всё поменяем, потихоньку. Не затрещит! Я сейчас позвоню Герману, скажу, что техника нашёл. — И стал тыкать кнопки на телефоне.       — Я ещё не согласился, — осторожно пригрозил Саня.       — Там, по коридору вниз, дверь сразу около лестницы. Там Люсенька всё расскажет-покажет-оформит.       — А за сегодняшнюю работу?       — А тут всё по договору! Там же Липочка, рыжая такая, она расплатится… Что ж он не отвечает? Пойдёмте-ка, я с вами! У нас всё через трудовую, без всяких испытательных, полный пакет, ланч-боксы привозят, работа будет от начальства и от нервного творческого процесса вдали… — Похоже, время на обдумывание, устраиваться на работу или нет, сокращалось до расстояния коридора и двух пролётов лестницы. Александр позже понял, что рыбообразный технический директор был в большей степени ушлым завхозом, нежели стоящим инженером. Своей обманчиво-инфантильной внешностью и вкрадчивой речью он быстро располагал к себе даже самых борзых.       Коротич топал следом, по-прежнему пытаясь дозвониться до шефа и попутно расписывая, какая благодать — работа в «Перекрёстке». Саня, конечно, ещё когда ему позвонили, предлагая работу по договору, представлял, что могли бы и на постоянку пригласить. Однако, как только реально предложили, включилось сомнение: ехать далековато, оборудование тут вряд ли быстро поменяют, да и Никитенко говорил, что хозяин у «Перекрёстка» человек тяжёлый… Хотя… Вряд ли он с этим самым хозяином контактировать будет.       В помещении на первом этаже царили женщины. Люсенька — работник с самым широким кругом обязанностей, какой-то там менеджер — была дамой в самом соку: пышнотелой блондинкой с неприлично низкой линией декольте. Коротич даже косить стал — видимо, так старался не свернуть глаза.       — Люсенька, нам бы молодого человека оформить сменным инженером… пф-ф-ф… — И рыбьим глазом туда, где покоится жемчужная висюлька на цепочке. Дамочка иронично прищурилась и нарочито колыхнула грудью, вероятно рассчитывая впечатлить новенького. Тем более что мужчинка был интересный, «ничего-о-о так» — как она оценивала симпатичных потенциальных ухажёров. Суховат, на её вкус, и одет без шика, но лицо не рубленое, а даже аристократичное, утончённое: высокий лоб, узкие, но ровные губы, остренький нос, тёмные брови домиком при довольно светлых, соломенных волосах. Впрочем, может, и не особо тёмные — может, это всего лишь иллюзия благодаря большой родинке на правой брови. Эта родинка придавала трагедии какому-то жёлтому взгляду, и даже лучистые морщинки не делали лицо смешливым. Они лишь свидетельство не очень хорошего зрения. Люсенька сразу определила, что аристократ не женат: кольца нет, небрит, круги под глазами, да и смотрит на соблазнительный вырез кофточки спокойно, без оглядки.       — Неужто вы нашли специалиста, Иван Тимофеевич? А Герман не будет собеседовать? — промурлыкала грудастая фея и стрельнула хитрым зарядом в сторону новичка.       — Без собеседования. Александр отличный инженер, опытный, мы уже дважды имели с ним дело… Пф-ф-ф… Оформляйте, Люсенька.       — Да уж… А то ваши студенты всю аппаратуру скоро сожгут! — встряла возрастная рыжеволосая женщина, закутанная в широкий фиолетовый шарф. Саня знал, что это Олимпиада Карловна — бухгалтер и кассир в одном палантине… — А Герману даже и говорить не нужно! Он всех порядочных людей распугал. Приняли техника — он и знать не будет. Он контактирует только с редакторами, звукарями да ведущими.       — С кем он только не контактирует! — От Люси это прозвучало как обвинение. — Ой, а у вас штучка такая же, как у Германа! — И она провела пальчиком по Саниному запястью — там тонкий браслет из сплющенных звеньев двух цветов — золотого и серебряного. Саша инстинктивно обхватил левое запястье, скрывая браслет. Но не тут-то было! Люсенька уже выбралась из-за стола и с ловкостью вокзальной цыганки получила руку вероятного поклонника. — Я-то думала, что это имя его написано! Вот тут! На этой палочке. Видите: «Herman». А это, видимо, фирма такая. Вас же не Герман зовут? Я сначала решила, что у шефа это браслетик от «Hermes», но потом присмотрелась, нет… Поняла, что ему на заказ с именем сделали. А оказывается, не на заказ… Вообще, редкий мужчина носит браслетики! — Люся просто лучилась от собственной наблюдательности и не отпускала руку нового техника.       — Ну! Сам Бог велел теперь вам у нас работать! — съязвила Олимпиада Карловна, поправляя очки. — Раз уж браслетик такой же, как у шефа!       Саня осторожно высвободил руку, натянул на запястье рукав, покраснел — то, как браслетик оказался у него, вовсе не давало повода для гордости. Шеф-то будущий наверняка купил…       — Ну что? Оформляем? — И Коротич пододвинул стул ближе к Люсенькиному рабочему месту, предлагая присесть. — У нас и ваши паспортные есть, а книжку трудовую вы принесёте позже.       — Э-э-э… — изрёк наконец Саня. — Может, и стоит попробовать…       — Стоит! — слаженно воскликнули аборигены радио «Перекрёсток». Люся нырнула в своё кресло, вытащила из принтера лист бумаги и любовно пододвинула его к Сане.       — Вот, садитесь, пишите заявление, я вам продиктую. Олимпиада Карловна, найдите его данные…       Пришлось садиться и писать. Подумалось, что это судьба и грех от неё увиливать. Да и от Люсеньки уже не увильнуть — она нависла над Саней, охмуряя его сладким ароматом духов и мягкостью телес, тыкала пальчиком в договор.       — Вот здесь, здесь и здесь надо прочитать. Сюда дату. Тут подпись. А тут заполнить: фио ваше, паспорт… Какая фамилия у вас диковинная… Она немецкая? Или финская? Элли Александр Павлович. Хм… Интересно звучит… Так откуда такая фамилия?       — Не знаю… Никого из немцев или скандинавов не было в семье… — Сане не нравился интерес к его фамилии, как будто фамилия была всегда важнее его самого. Где бы ни приходилось представляться, всегда находились пытливые умы, которые интересовались её происхождением. Зачастую его имя не запоминали вовсе, а называли по фамилии, как в школе. Саня сомневался, знают ли некоторые одноклассники, как его зовут. В школе его называли либо «Элкой», либо «Эллочкой», в институте — просто: «Элли» или «Эл». А бывшая жена, пока любила, — «Элик».       — Красивая фамилия… Вы же понимаете, — сладенько мурлыкала Люсенька, — мы, женщины, примеряем ваши фамилии на себя. Вот Людмила Элли — звучит романтично и загадочно, а Люся Коротич… по-мещански. Хи-хи-хи!       Коротич вновь запыхтел, а Люсенька так и стреляла глазами в обоих мужчин, что оказались в районе досягаемости её чар. Напоследок, после всех формальностей приёма на работу, уже прощаясь, Люся предупредила:       — Вы — на всякий случай — браслетик-то не надевайте на работу к нам, а то Герман заприметит, чёрт знает, чем это может окончиться… Он у нас самодур.       — Самодура, — язвительно вставила Олимпиада Карловна.       — Нормальному мужчине, — Люся повела бровью — не иначе какой-то условный знак, — следует от него быть поодаль.       — Вы того-этого! — ворчливо вклинился Коротич. — Хватит. Напугаете Александра… Пойдёмте до охраны, я вас познакомлю. И график поменяю…       Саня был немного ошарашен, как это всегда бывает, когда что-то важное меняется в жизни. А новая работа — это важно! Иван Тимофеевич, показав то, что Саня ещё не видел, познакомив с выпускающим редактором Тамарой, звукарём Шевченко, с охранниками, пройдя мимо шумной репортёрской комнаты, проводил новичка до выхода.       — А насчёт Германа ты не слушай никого. Кабы не он, так и развалилось всё. Да, он человек непростой, но к профессионалам всегда с уважением. Не в свою епархию не суётся, поэтому тебя его тяжёлый характер и не коснётся.       — Я завтра составлю список, как передающее оборудование обновить. — Элли был упрям.       — Составь, а я уже порешаю потихонечку. Вон и Герман едет… — И действительно — к парадной приближалась ярко-синяя «Мазерати Гибли», посверкивая трезубцем в пасти радиаторной решётки. Саня коротко попрощался с Коротичем и пошагал к стоянке — желания встречаться с новоиспечённым шефом не было. Во-первых, со слов местных аборигенов характеристика этого Германа складывалась нелицеприятная. Во-вторых, человек, который приобрёл такую машину, не вызывал у него доверия: пускает пыль в глаза, лучшего применения деньгам найти не может, да и вообще…       Саня уселся в старенькую «тойоту». Включил кондиционер. Любовно огладил руль. У него это первая и пока единственная машина. Расплачивался после покупки три года, да и то в жирные года. Машина без понтов, зато надёжная. Стала его домом родным. После развода с Ксюхой — буквально. Он даже две ночи в ней ночевал. Потом дружок институтский, Виталька Горохов, его приютил — вернее, предложил снимать квартиру на двоих. Туда и нужно ехать, сначала за трудовой на бывшую работу, потом в магазин, в автосервис хотел ещё… В зеркало он увидел, как из пижонской дизельной тачки вышел мужчина с бородкой, он стоял и разговаривал с Коротичем. «Вот ты какой, северный олень!» — с раздражением подумал Саня, отмечая, что даже издалека лоск и дороговизна его тёмно-синего костюма очевидны. В ответ на его немотивированное раздражение блеснул на руке браслетик. «Герман».       В отличие от Люсеньки, Саня никогда не задумывался — фирма или имя написаны на соединительной планке. Сейчас посмотрел на сей артефакт по-новому. Вполне, может, и имя… Ведь браслетик не куплен, и не заказан, и не подарен даже. Найден и утаён. Странно, что история эта как раз с «тойотой» связана.       Александр учился в автошколе. С теорией и ПДД всё обошлось без проблем, а вот с вождением не заладилось. По каким-то внутренним причинам менялся второй инструктор, да и время постоянно переносили. Как объяснили в конторе, идёт проверка всего парка машин, какое-то лицензирование. В общем, на второй день вождения по городу ему предоставили инструктора Тошу. По возрасту должен быть старше Сани, но внешность у него юного принца: каштановые кудри, коровьи ресницы, голубой взгляд, румянец сквозь пробивающийся нежный пушок небритости. И как только такое чудо чудесное прижилось в столь нервной и матершинной профессии?       В первый же день вождения с Тошей Саня преступно допустил откровенное приставание. На нерегулируемом перекрёстке принц-инструктор вдруг положил ладонь на Санино плечо, типа для пущего спокойствия испытуемого. Хотя эта ладонь только нервировала, а не успокаивала. На следующем трудном участке ладонь оказалась выше колена… Саня так растерялся, что перестроиться в нужный ряд забыл — сделал ошибку. Надо было что-нибудь угрожающее высказать, скинуть эту руку, врезать по смазливой морде, в конце концов. Но он затормозил, в смысле затупил, а «промедление смерти подобно», как выяснилось… Потом Саня вообразил, что это такая проверка-провокация и надо выдержать, потом показалось, что вроде даже успокаивает и всё нормально, ну и захотелось, чтобы рука повыше двинулась и посильнее нажала…       Ошибок наделал в этот день — тьму! А Тоша только мягко пенял:       — Внимательнее, не торопись, плавнее, нежнее надо, всё хорошо, хорошо… — как будто и не замечал огрехов, да ещё и чуть сжимал иногда ногу Санину.       В конце положенного часа Тоша мило улыбнулся подавленному и возбуждённому одновременно ученику, похлопал ресницами и отправился встречать нового курсанта — какого-то парня в кожаных штанах, который нагло курил под табличкой «Не курить!». Саня ещё несколько секунд оставил себе «на отдышаться» и незаметно покинул территорию автошколы. А нужно было идти к куратору группы и требовать замены инструктора! Он не пошёл. Он сел в автобус и весь путь терзался. Получалось, что проблемы с женой после года совместной жизни не случайны. И дело вовсе не в её характере и уж тем более не в каких-то мифических килограммах, которые она набрала. Он просто её не хотел. А тут кудрявый инструктор взялся за коленку — сразу взыграло. Нормальный мужик на автомате бы среагировал, а не рефлексировал: задумано так или кудряшка не ведает, что творит? И отреагировал бы однозначно. Так то нормальный...       Дома Ксюха восприняла его подавленность за загадочность, на ужин вдруг запекла грудинку в апельсинах, зажгла свечку в виде сердечка — разжигала в муже нетерпеливость. Удавалось плохо, но Саня подыгрывал как мог, в постели вдруг стал фантазировать, как кудрявый Тоша попытался соблазнить парня в коже. И как ему не удалось смутить своими ручками и ресничками этого клиента. Придуманный Саней персонаж (для образа хватило штанов и наглости курения), как только почуял ладонь на бедре, резко развернул машину, нарушая все инструкции, загнал её в какой-то пустынный двор-колодец, совсем не нежно заглушил мотор и рванул на себя голубоглазенького Тошу. Поцелуев Саня не представлял. Только то, как по-хозяйски этот парень облапал инструктора и заставил того взять в рот то, что выпирало из-под чёрной кожи штанов. Как выгнулся от сладкого спазма внизу живота, как самодовольно улыбался, поглаживая Тошины кудряшки и шею, как дерзко просигналил, нажав на гудок в самый пик, в самый подъём… Саня тоже дерзко прогудел, замирая над женой. И хотя Ксюша вроде и довольна осталась, на душе было хреново. Ведь он представлял не какую-нибудь послушную проститутку, а кудрявого инструктора с румянцем на щёчках после забав. А себя вместо парня в коже. Короче, терзания продолжались.       Проснулся потом ночью и до утра мучил себя. Анализировал своё поведение, свою тормознутую реакцию, думал, что будет делать, если и в следующий раз Тоша рискнёт распустить руки. Может, попробовать так, как тот наглец в фантазиях? Странно то, каким напридумывал этого парня Саня. Ведь не видел реального, тот стоял слишком далеко, запомнил только штаны, чёрные вихры, борзость. А в пылу страсти представлял конкретное лицо. Интересно, что стало с тем мальчишкой? Наверняка не смог никто подмять и сломать. Он боец. Несмотря на вызывающую ненормальность. Это ж надо, открыто заявлять, что он гей!       Саня время от времени вспоминал ту детскую историю на сборах. Того мальчишку из двухсотки. С какой высокомерностью и презрением он смотрел на пыхтения выдохшихся на кроссе допризывников, с какой лёгкостью он всех уделал на брусьях, с какой ненавистью он взглянул на Саню, когда тот, услышав стон, залез под кровать одноклассника Купченко и увидел там побитого героя военизированных игрищ. Он знал, что «того наглого пидора» побили, видел разукрашенные лица поборников чистоты мужской расы. Представлял, как остервенело и яростно защищался этот черноглазый наглец. Но такого итога Саня не ожидал увидеть — всё лицо в крови, один глаз прикрыт, выбит зуб. Но мальчишка крепился, даже сохранил свою презрительную полуулыбку. И всю дорогу, пока Саня пёр его на себе до медпункта, полуобморочно шутил:       — Брось меня, командир, не донесёшь! Брось, не дойдёшь…       Все разбирательства после и бессмысленные нападки на него виновных уже стёрлись в памяти. Лишь только то дерзкое лицо человека, который точно не рефлексировал мелкотравчато: «Гей — не гей… эге-гей…» Именно это лицо, только возмужавшее и умудрённое, Саня и представлял. Он тогда даже имени не узнал, хотя одноклассники потом упоминали о нём, что вроде он отомстил. Купченко и Мирзоев даже месяц не ходили в школу — как-то круто он с ними обошёлся.       Интересно, что с ним сейчас? Саня так и не уснул…       В следующий раз на вождении по городу всё было не так, как ожидалось фантазёру Элли. Его время перенесли на более позднее. Да ему ещё и пришлось ждать Антона, тот опаздывал. А когда прибежал и велел садиться в машину, то Саня его почти не узнал: никакой томности и ангелоподобия, румянец, как индикатор адреналина или похоти, играет на скулах, глаза горят, губы мокрые, движения торопливые. Прибежал, распорядился и опять куда-то умотал. А Саня сел в машину. Сиденье было тёплым. Пахло мускусом и сексом. Показалось, что пахнет ещё и выделанной кожей. Игривый Тошин румянец, очевидно, объяснялся этим запахом. Может, даже резинка где валяется — такой явственный фон секса чувствовался в автомобиле. Саня автоматически посмотрел под ноги и увидел цепочку почти под ковриком. Он её вытащил и рассмотрел. Плоские звенья — слишком большие, чтобы быть женским браслетом. К застёжке ведёт планка, на которой буковки «Herman». Ушко у застёжки сломано. Ясно. Кто-то потерял. Нужно отдать Тоше.       Но к машине подошёл не Тоша. Давешний инструктор Николай Дмитриевич. Недоволен и даже зол.       — Сегодня я за Антона! — гавкнул Николай, как будто Саня был виноват в чём-то. И добавил, хлопая дверцей: — Развели детский сад, мудаки!       Инструктор был мрачен и суров, никаких «нежнее и внимательнее», никакой руки в знак успокоения. Зато Саня без единой ошибочки прокатал свой час. Уже дома понял, что браслет так и не отдал, так и оставил в кармане. На работе запаял сломанное ушко, да так, что сейчас и снять-то будет проблематично. Носил и не снимал. Ксюха фыркала, особенно когда узнала, что это не железяка, а золото: белое и красное. Считала, что «бриллианты только лучшие друзья девушек», у неё же нет такого, тогда и мужу зачем?       Потом он видел Тошу только издали, отъездил положенное с Николаем, получил права и сел в только купленную «тойоту». Саня уже даже успокоился по своему поводу: «Гей — не гей, эге-гей!» Почти успокоился. Только браслет напоминал о руке на коленке и о парне в кожаных штанах.       Интересно, как звали того парня?