Spectrum (Спектр)

Конечно же, они часто ссорятся. Ничто не может быть идеальным, а они — так тем более. Шерлок не умеет следить за своим языком. Он язвительный, он нетерпеливый и нетерпимый. Он не умеет сдерживаться, когда это необходимо, и пренебрегает всеми социальными нормами, какими только может. Джон Ватсон из тех, кто может долгое время терпеть, но рано или поздно он взрывается, и тогда скандала не избежать. Они не ссорятся громко. Чаще всего Шерлок говорит какую-нибудь резкость, которая ничем не отличается от резкостей, произнесённых ранее, Джон молча его выслушивает и так же молча разворачивается и уходит в свою комнату. Шерлок не знает, что делает там Джон в такие моменты. Судя по звукам, первые несколько минут он ходит по комнате, меряя её шагами: примерно по пятнадцать шагов, когда он расслаблен, и по десять, когда он зол, — его шаги становятся шире и яростнее, громче. Потом наступает тишина. Шерлок допускает, что Джон может читать книгу, делать какие-то заметки для блога (прежде чем сделать запись в блоге, Ватсон предпочитает набросать примерный план ручкой на бумаге). Обычно к ужину они мирятся. Так происходит чаще всего. Но если не к ужину, то наутро они ведут себя так, будто ничего не произошло. Шерлок не знает, то ли дело в том, что на следующий день всё кажется не таким значимым, то ли потому, что беспричинно дуться на Джона Ватсона у него не получается — хотя всегда получалось в случае с Майкрофтом и родителями. Это странно, необъяснимо и нелепо. Но Шерлок не собирается в этом разбираться — он просто принимает это как должное, как всегда и происходит в случае с Джоном. Так было всегда, но не на этот раз. На этот раз после очередной Шерлоковой вспышки раздражения Джон не остаётся в комнате надолго. Нет, он поднимается туда, как это происходит всегда, но уже через пять минут спускается, волоча за собой небольшой чемодан. Шерлок нервно вскакивает с дивана и с тревогой смотрит на Джона. — Ты куда? — спрашивает он, пытаясь унять судорожно бьющееся сердце (он всерьёз начинает подозревать у себя аритмию, пока до него не доходит, что всё дело в обычном человеческом испуге). — Какая тебе разница? — агрессивно спрашивает Джон, и Холмс понимает, что Ватсон ещё не успокоился, что он зол и действительно хочет уйти. — Я… Ты не можешь уйти, — обиженно и по-детски наивно произносит Шерлок, сжимая руки в кулаки. — Найдёшь хоть одну чёртову причину, — Джон судорожно сглатывает, крепко зажмуривается и продолжает тихо: — Найдёшь достойную причину — сообщи. А потом он закрывает за собой дверь, спустившись предварительно по семнадцати ступеням и попрощавшись с опешившей миссис Хадсон. Шерлок стоит в оглушительной тишине гостиной. Он не знает, стоит ли ему броситься сейчас за Джоном, дать ему время остыть и вернуться, а, может быть, ему нужно и в самом деле честно последовать совету Джона. Что-то подсказывает Шерлоку, что доктор не вернётся, пока он действительно не найдёт причину, по которой тому следует быть на Бейкер-стрит. Это кажется абсолютной и простой истиной. Конечно же, Джон должен быть рядом с ним, конечно же, его место рядом с ним, разве Шерлок не сказал Ватсону несколько дней назад в ночной темноте спальни доктора, что Джон — его. Это же очевидно. Шерлок разочарованно выдыхает и садится на диван, обхватив руками свою кудрявую голову. Он никогда не любил доказывать очевидные факты, но сейчас у него не было выбора. Несмотря на бессмысленность ситуации, Шерлок догадывается, в чём дело. Наверное, Джон устал. Ему надоело, что Шерлок такой нерешительный, такой неуверенный в своих шагах по отношению к Джону. Наверное, Джон больше его не хочет. Такие мысли причиняют жгучую боль, и Шерлок отказывается об этом думать. Он пытается понять, что послужило причиной такого срыва у Джона, но не находит ту точку, когда всё пошло не по плану, не так, как ему хотелось. Не так, как хотели они оба. Внезапно он понимает одну вещь, которая кажется ему достаточно логичной (здесь он раздражённо морщится и фыркает — разве можно объяснить логикой эти чёртовы сантименты?). Вот оно. Его слова. Конечно же, это всё его слова, ведь Джон (такой, безусловно, прекрасный и терпеливый Джон) не мог сказать ничего глупого и неправильного, ведь только Шерлок, такой неуклюжий в выражении собственных чувств, мог сказать то, что привело к разрыву. Последнее слово вынуждает Шерлока содрогнуться. Это не разрыв, напоминает он себе, это просто ссора. Ничего страшного, если он знает ответ. «Это всё неважно, понимаешь, Джон, это всё неважно. Ничто не важно, никто не важен, когда я в Чертогах, когда я пытаюсь, черт возьми, распутать это дело! И то, что это похищение, всё только усложняет, потому что это нелогично, потому что он не делал так раньше, он ведь убивал жертв на месте, а здесь ещё и эта записка, которой быть не должно. Уйди, Джон, ладно? Просто уйди. Ты мешаешь. Вы все только мешаете». Когда Шерлок был поглощён расследованиями, он не контролировал себя. Он, как «Летучий голландец», скитался по океанам своих мыслей, проваливаясь в чёрную глубину, захлёбываясь и задыхаясь, и лишняя помощь только всё больше тянула его на дно. Так что неудивительно, что он сорвался. Но также неудивительно было то, что Джон решил уйти. Он и так поразительно долго оставался рядом и даже хотел что-то построить. Но Шерлок не собирается отступать, ему нужен Джон. Потрясающе сильно нужен, настолько, что Шерлок может всё отдать, лишиться всего, но если Джон будет рядом, он не заметит потери. Поэтому Шерлок отправляет сообщение Джону. Ответ приходит быстро, в нём — адрес, который Шерлок и так знает, потому что это тот вариант, который всегда был у Джона: временный, конечно. Майкрофт не позволил бы Джону задержаться там надолго. Шерлок находит Джона на кухне, тот сидит там с чашкой кофе (это арабика, «Blue Mountain»,* читает детектив на банке с кофе, стоящей на полке). Любимый сорт Майкрофта. На кухню вслед за Шерлоком проходит Лестрейд и говорит: — У вас есть пять минут. Серьёзно, ребята, ни секундой более. У нас, — голосом он выделяет последнее слово, — есть планы на вечер. А потом он уходит куда-то вглубь квартиры, где слышен практически непрерывный стук клавиш и монотонный, немного занудный (но для невидимого собеседника опасный от этого не менее — Шерлок знает) голос Майкрофта. — Я был неправ, — осторожно говорит Холмс, присаживаясь напротив Джона. — Я не должен был этого говорить. Это уже удивительно — то, что он признаёт свою неправоту, и Джон знает это. — Что конкретно ты не должен был говорить? — спрашивает Джон, спокойно смотря на Шерлока и обхватывая пальцами маленькую белую чашку. Детектив не может не смотреть на эти пальцы. Настоящие руки хирурга, точные и аккуратные в своих движениях, они никогда не совершают лишних рывков и редко роняют хрупкие предметы — да и любые предметы вообще. Шерлок медленно моргает и говорит: — Я не должен был говорить тебе, что хочу, чтобы ты ушёл. Потому что я не хочу. Взгляд Джона теплеет, и это даёт Шерлоку надежду, что всё ещё может закончиться хорошо. Взгляд Джона из-за света, бьющего прямо ему в лицо, кажется серо-голубым, цвета пасмурного лондонского неба. Шерлок знает, что обычно это цвет его глаз. Голубая сталь, в ней больше стали, чем небесной синевы, и небольшие вкрапления цвета шпинели** можно заметить только при определённом освещении. Из-за этого кажется, что Джон смотрит на него его же глазами — разрез только иной, но цвет тот же. — Я не хочу, чтобы ты уходил, Джон. Потому что это неправильно, этого не может быть, это то, что лишит меня сердца, понимаешь? — спрашивает Шерлок и видит, что Джон больше не хмурится. Джон искренне улыбается и протягивает свою руку через стол, накрывая ладонью сцепленные в замок пальцы Шерлока. — Я не уйду, ладно? — говорит Ватсон. — Я погорячился, я тоже был неправ, — продолжает он восхитительные поглаживания тыльной стороны ладони Шерлока. Потом он встаёт и тянет за собой Холмса, вынуждая его подняться тоже. — Я невыносимо хочу тебя поцеловать, поэтому, пожалуйста, поехали домой, хорошо? — говорит Джон и поднимает свой чемодан. Шерлок идёт за ним, как слепец, как на автомате, потому что это невыносимо прекрасное чувство, когда долгое ожидание замещается предвкушением. Когда всё кажется правильным. Наконец-то.