Тобирама Сенджу

      Ничто не предвещало беды. Старейшины мирно потягивали травяной настой, ветераны обсуждали обстановку на фронте, а глава клана придирчиво изучал доклады разведчиков. Собрания верхушки Сенджу, не в пример клановым, напоминали чайную церемонию, где крики и жаркие споры осуждались. Вот только одну бойкую особу неписаные (да и писаные) правила совершенно не заботили, поэтому дверь она не открыла, а буквально выбила, благо, что не ногой.       Аканэ — зверь, и плевать ей было на подпрыгнувших на стульях старейшин, вскочивших с мест ветеранов и подобравшегося главу клана. Плевать было и на ядовитые замечания, чью-то тихую ругань и красноречивый взгляд мужа.       Тобирама тихонечко прошмыгнула в зал собраний, мигом перебравшись из-за спины матери поближе к стене. Стоически выносить негативные эмоции она еще не умела, потому старалась не попадать под лучи недовольства, коими люди одаривали её мать.       — Аканэ! — Негромко, но строго, с обвинением и укоризной, обратился глава клана к супруге. Он бы назвал её нарушительницей спокойствия, но она пока что еще ничего не сделала и только буравила его взглядом алых глаз. Бутсума признавал их красоту, но не решался смотреть прямо, ибо слишком уж они напоминали ненавистный шаринган.       — Бутсума, — в тон отозвалась женщина, и в её голосе проскользнули какие-то рычащие нотки. Казалось, она вот-вот сорвётся, но вместо этого её губы растянулись в широкой и приторно-сладкой улыбке, от которой каждого в зале передернуло. — Муженек, не соблаговолишь ли отвлечься от дел и серьезно со мной поговорить?       Глава клана с какой-то досадой оглядел своих подчиненных, подмечая их недовольство, и шумно выдохнул. Очередное сорванное собрание. Стоило его ненаглядной вернуться с фронта, как все планы летели в тартарары. И куда больше волновало, что любимая на сей раз пришла не одна, а вместе с дочерью.       Подчиняясь короткому взмаху руки, правящий совет клана Сенджу нарочно медленно удалился. Каждый проходящий мимо старейшина считал своим долгом высказаться о неприглядном виде Аканэ, упомянуть её варварские манеры и буйный нрав. Женщина на каждое замечание величаво кивала, мило улыбалась и даже пообещала одному настырному старику исправиться, но под конец всё же придавила ки особо наглую бабку, шагнувшую было в сторону Тобирамы. Сама девочка икнула, проникнувшись силушкой мамы, и с трудом сохранила показную невозмутимость.       И вот они остались один на один (не считая юной Тоби), и в зале воцарилось гробовое молчание. Воздух звенел от тишины, казалось, где-то что-то подозрительно потрескивало.       Бутсума глубоко вдохнул и…       Грянул гром.

***

      — Ты всем будущим супругам прописываешь коронный справа?       — Тогда ты не был моим супругом — раз; я до сих пор жалею, что не врезала посильнее — два; то, что ты не пропахал десяток метров земли носом, как другие ухажеры, не делает тебя особенным — три. И, если ты не против, я прямо сейчас исправлю эту досадную ошибку.       Аканэ красноречиво хрустнула кулаками, а Бутсума иронично изогнул бровь.       — Ты пришла сюда меня побить?       — Если бы я хотела тебя только побить, то просто снесла бы здание совета. А я хочу до тебя достучаться, и стучать можно по-разному.       — Теперь безумную просьбу наставить нашу единственную дочь на путь шиноби ты называешь «достучаться»?       — Моя просьба не безумна, — скрестила руки на груди женщина, — а разумна. Бутсума, она не должна быть химе, ей следует стать куноичи. О какой наследнице может идти речь, когда она даже защитить себя не в силах?       — Ей не нужно себя защищать, — раздался пренебрежительный ответ, — она будет под защитой клана и никогда не выйдет на поле боя.       Аканэ сузила глаза.       — Ой ли? Позволь напомнить, что случилось шесть лет назад, когда ты говорил то же самое. Пока мы отбивались от Учиха на востоке, Тамаки зашли с запада и разрушили наше селение.       — Они уже поплатились за свою наглость…       — Никто не может поплатиться за десятки убитых детей, Бутсума. Если бы там были наши дети, они бы погибли.       Мужчина ненадолго замолчал. Жаркое начало спора, в ходе которого был сломан добротный деревянный стол и раскритикована его политика, решения, твердолобость и даже прическа, осталось позади, сменившись негромким возмущением и зубным скрежетом. Аканэ умела ездить по мозгам, умела доводить людей до ручки, но в этот раз ограничилась всего десятиминутным разбором полетов. Рекорд, однако. К делу она подошла со всей серьезностью, поскольку оно касалось её дорогой дочери.       Тобирама, к слову, как заняла в первые минуты пост у стены, так с него и не сходила. По правде говоря, она ожидала увидеть летающие стулья в лучших традициях сильнейших куноичи мира, но единственным сломанным предметом мебели оказался стол, да и то тяжелую длань на него опустил отец, когда впервые услышал о намерении сделать из дочери шиноби. Девочка пару раз хотела вмешаться в разговор, но ловила на себе взгляды матери и продолжала стоять молча.       — Девушке не следует нагружать организм, она должна родить здоровых детей… — Бутсума отчаянно искал причину для отказа. Как бы ни хотелось ему просто сказать «нет», он не мог. Против его жены не сработает.       — Я выносила четверых детей. Четверых, — подчеркнула Аканэ последнее слово и уже тише добавила, — и потеряла уже двоих…       — Вот поэтому Тобирама должна стать химе клана! — Ухватился за возможность мужчина.       — Нет, поэтому она должна стать сильной, чтобы суметь защитить себя! — Рыкнула Белая Волчица. Не мужа и не войну она винила в смерти младших сыновей, а себя. Какая она мать, если не смогла быть рядом, не смогла научить и поддержать? Ей должно было оставаться рядом с детьми и помогать им стать сильнее, чтобы они смогли выжить. А она? Самозабвенно билась где-то на границе страны. Стыд и позор!       — Хн… — Бутсуме нечего было возразить. Он очень хотел придумать какую-нибудь банальную причину, но знал — её опровергнут. Каждое слово обернется против него.       — Почему?.. — Наконец, обратился он к дочери. — Почему ты решила стать куноичи?       Тобирама молча отошла от стены и взглянула на отца.       — Я хочу защитить свою семью, брата, клан, — уверенно произнесла она. — Каждый боец на счету. Я не отличаюсь от других и тоже должна воевать.       Бутсуме оставалось только подивиться решению Тобирамы и упрямству жены. С какого перепугу его малышка вдруг воспротивилась судьбе химе, хотя не так давно прилежно постигала премудрости высшего света, оставалось загадкой. Но мужчина отчего-то был убежден, что Тоби приняла решение самостоятельно.       От разговоров болела голова. Начиная ссору, он на свою беду умудрился позабыть, что его супруга обладает удивительной способностью зубоскалить вплоть до самого вечера, тогда как его хватало максимум на полчаса.       — Хорошо, — выдохнул он, — Тобирама, я подберу тебе учителей и…       — Но-но! — Тут же встряла Аканэ, выходя вперед и заслоняя девочку. — Отошел-ка!       Тобираме больших трудов стоило удержать челюсть на месте. Одно дело называть главу клана «папкой», когда никто не слышит, а совсем другое — бузить в открытую. Хотя за последний час девочка узнала столько нового о родителях, что впору вешать печать молчания. Во избежание, так сказать…       — Чего бровью дергаешь? — Меж тем продолжала женщина. — Обучать Тобираму буду я, как ты мне пообещал. По-о-омнишь данное мне слово? И кто там мне в пьяной горячке клялся, что мужики Сенджу слово держат, а~?       Перекошенное лицо отца Тобирама запомнила надолго, а сам Бутсума после сей беседы зарекся никогда больше не пить в компании жены, которая, в отличие от него, начинала распевать мирские бредни и признаваться всем в любви только после десятой чашки саке.