Тобирама Сенджу

      Она всегда била по уязвимым местам без жалости, в полную силу. Откроешься — тут же получишь один, два, а бывало — все три удара. И даже если упадешь, готовься отражать атаку сверху, не замечая боли в спине, сбитого дыхания и кругов перед глазами.       Тобирама едва успела перекатиться в сторону, и вот уже туда, где она была секундой ранее, пришелся удар бамбукового меча. Тока не дает химе опомниться, перехватывает оружие и вновь наступает. Выпад за выпадом прямо по брешам в обороне, пока противница не упирается спиной в ствол дерева. Удар! Меч проходит над головой, задевая белые волосы, и тут защищаться приходится уже Токе — Тобирама схватывала на лету и атаковала в ответ, стремясь перехватить инициативу. Её противнице удар понравился, но она всё же играючи ушла от него. Быстрая подсечка, и кончик оружия упирается в грудь поверженной на землю химе.       — Делаете успехи, Тобирама-доно, — вежливо улыбнулась Тока, отводя бокен. Тобирама не ответила, но взгляд был красноречивее слов: очередной проигрыш её не радовал.       Тока знала Тобираму с рождения. Она помнила, как стояла возле детской кроватки и смотрела на малышку, которой было всего пару недель, очарованная темно-красными глазами и одуванчиком серебристых волос. Соклановцы удостаивали новорожденную косыми взглядами — непохожая на Сенджу, копия матери — но Тока всегда находила её поразительно прекрасной.       Самоуверенное утверждение, но Тока, вероятно, знает Тобираму лучше прочих. Лучше даже Белой Волчицы, которой восхищается. Она всегда держалась подле химе, поддерживала её и заменяла мать, когда многоуважаемая супруга главы клана пропадала на затяжной войне. Тока знала, что судьбу химе младшая Сенджу приняла не из-за желания отца и уж тем более не из-за недостатка внимания со стороны матери, а сама, отказавшись от пути куноичи. Нет, женщина на войне — не позор. Редкое явление, но точно не позор. Но иногда клану требуется не лишний боец, а принцесса. Но взгляд Тобирамы пылал, когда она наблюдала за тренировками брата, пылал, а этого никто не видел. Никто, кроме Токи.       Тока была рада, когда её дорогая двоюродная сестра наконец-то смогла открыться. Но вместе с тем обеспокоилась, когда впервые встретила на полигоне и, заглянув в глаза, не нашла той, за взрослением которой наблюдала.       «Кто ты?» — Чуть не выпалила она тогда.       Но Тобирама осталась Тобирамой. Тока пригляделась и поняла, что ничего чужого нет, всё такое родное, знакомое, любимое. От слабых улыбок, словно через силу, до молчаливого осуждения, заменявшего ярость.       — Не расстраивайся, — обратилась Тока неформально, помогая сестре подняться, — ты быстро учишься. Даже слишком. Уверена, что гением следует называть Хашираму, а не тебя?       — Если бы брат не отлынивал от тренировок, — Тобирама приняла помощь, подняла с земли бокен и направилась к дереву, рядом с которым оставила вещи, — его могли бы звать не только гением.       — А кем еще? Избранным? — Тока усмехнулась, перспектива так звать двоюродного братца, в чьей головушке слишком часто гулял ветер, ей не улыбалась.       Принцесса Сенджу не ответила, но глянула с легким упреком. Впрочем, правоты куноичи это не отменяло. Тока верно подметила — Хаширама слишком часто предавался мечтам, и если сначала Тобирама не уделяла легкомысленности брата внимания, то за последние несколько месяцев всерьез обеспокоилась. Не аукнется ли ему доброе сердце? То самое, которое он сохранял после каждой кровопролитной битвы.       Тока не молчала. По первой просьбе пересказывала бои: кем видела людей, как сражалась сама, как сражался Хаширама, как воевал клан. Как ветви мокутона настигали врагов — обезличенных войной кукол — как ломали им кости, как пронзали тела, как лишали жизней. Как земля уходила из-под ног, как захлопывались каменные гробы. Как огненный вихрь заглатывал бойцов, как выжигал землю. Как клубы черного дыма затягивали небо, как пепел оседал на покореженную землю и мерзким белесым слоем укрывал изуродованные трупы. Описывала Учиха, называла их монстрами, демонами и безжалостными тварями. Отрешенно заканчивала тем, как «победители» проходились по полю боя, добивая врагов и спасая своих.       Тобирама как-то решилась спросить, что думает Тока о мире. Возможен ли он.       — Думаю, тебе стоит спросить кого-нибудь другого, — нахмурившись, ответила она тогда, — всё же мои родители…       «Погибли на войне с Учиха», — так и осталось незаконченным.       — Именно поэтому я спрашиваю тебя. Ты сможешь переступить через ненависть?       — Нет, — отрезала Тока. — Даже если чудом наступит мир, я не прощу Учиха. Почему ты спрашиваешь? Решила помечтать, как брат?       — Нет, — в тон ответила Тобирама, — у нас с Хаширамой разные мечты. Он мечтает о мире, а я…       — Ты тоже о нем мечтаешь, — перебила бывалая куноичи, — но о другом, так? Знаешь, Тобирама, я верю в твой мир больше. Но он невозможен. Не мечтай, как брат. Тебе не идет.       Тобирама знала, что мечты её не красят, поэтому больше не спрашивала Току о мире. И брату тоже ничего не говорила. А перед отцом и матерью разыгрывала ненависть к Учиха, к проклятому клану, из-за которого погибли младшие братья. Не чужие люди, не безжизненные рисунки, не пустые воспоминания, а родные души, и Тобирама по-настоящему любила их яркий смех и маленькие ручки, их улыбки и тепло, любила так же сильно, как Хашираму. И чем глубже она заглядывала в память, чем больше тренировалась, готовясь отправиться на войну, тем тяжелее становилось «играть». Темное чувство ненависти обретало краски.       Она по-прежнему не любила отца. Бутсума Сенджу был командующим, лидером клана, и только рядом с женой, когда никто не видел, позволял себе маленькие слабости. Настолько маленькие, что как только Аканэ возвращалась на фронт, строгий нрав брал свое, и мужчина вновь превращался во властного главу, который не терпел неповиновения как от воинов, так и от своих детей. Хаширама был его наследником, сильным шиноби, золотым ребенком. Тобирама — второй ребенок, и могла бы стать заменой брату, запасным винтиком, если бы не родилась девочкой. Даже так, у нее была судьба химе, а она отмахнулась от нее, чем вызвала гнев старейшин и негодование отца. Он, конечно, принял её решение, даже подсуетился с обучением, всё же приставив еще пару наставников, помимо Аканэ — Белая Волчица не могла вечно сидеть в селении, — но видно было — не одобрял. А когда дочь начала демонстрировать нежданные успехи, холодный расчет сменил отцовскую любовь, и Тобирама почувствовала, что в глазах Бутсумы стала больше оружием, нежели членом семьи. И таяло его сердце только тогда, когда мама была рядом, а рядом она была редко.       Когда Аканэ пропадала на фронте, обучением Тобирамы занималась Тока. Между прочим, двоюродная сестра, всего на четыре года старше! Сие известие в свое время немало удивило химе. Впрочем, с удивлением она совладала быстро, а «познакомившись» с новой наставницей поближе, нашла её в чем-то похожей на себя. А еще её методы тренировок по суровости ничем не уступали пыткам Белой Волчицы, и Тобирама прилагала все силы, чтобы уходить, а не уползать с занятий.       — Ниндзюцу? — Спросила Тобирама, когда короткий перерыв подошел к концу. Она сомневалась, что выдержит еще пару раундов боя на бокенах. Суставы, куда пришлись удары, болезненно ныли.       — Можно.       Химе Сенджу выдохнула, сосредоточилась, разогнала чакру по телу. Ей давались простые упражнения вроде хождения по деревьям или воде (по воде она начала ходить даже раньше), а вот техники шли со скрипом. Выматывали даже самые простенькие.       Иногда Тобирама вспоминала, что в далеком будущем дети осваивали техники к четырнадцати-пятнадцати годам. Затем на ум приходил брат с его мокутоном, которым он вертел и так, и этак, после всплывал образ Токи, которая при желании могла устроить на поле боя землетрясение баллов так на девять… Так, не отвлекаться!       Вода послушно вытекла из фляжки, замерла между ладонями Тобирамы — искусство создавать воду из чакры начинающей куноичи еще было не подвластно — и начала приобретать форму сюрикенов. Для контроля не нужны были печати, только предельная сосредоточенность. Вода разделилась на пять равных частей, приняла форму оружия. Короткий взмах руки, и водные сюрикены летят в Току. Впрочем, не долетели, наткнувшись на бокен.       — Плохо, — цокнула языком Тока, — форма есть, плотности нет.       Следующий залп повторил «успех» предыдущего.       — Ладно, попробуем по-другому. Представь, что у тебя в руках оружие. Не вода, а оружие, которое нужно метнуть во врага. А если нет, то этот враг, — бокен завис над головой Тобирамы, — тебя, — широкий долгий замах, — убьет!       Тока не успела завершить удар, отпрыгнула, отбивая Мизу Сюрикен, и с досадой цыкнула — водные лезвия легко рассекли бамбуковый меч. Сюрикены столкнулись с кунаем, раздался звон металла. Когда от техники осталось лишь напоминание в виде потемневшей от влаги травы, Тобирама с затаенной гордостью посмотрела на наставницу. Вроде нечему радоваться, всего-то техника класса D или С, но самодовольство перло из всех щелей. Однако перло настолько по-партизански, что даже Тока его не заметила.       Вот только ближе к вечеру, когда тренировка подходила к концу, а на счету Тобирамы числилась укороченная прядка Токи, самодовольство переросло в злорадство. Когда Тока поняла, отчего подопечная гаденько улыбается, было уже поздно — Тобирама, фыркая в кулачок, быстренько собрала вещички и убежала, пока не грянул гром.       Зато на следующем занятии Тока доступно объяснила, почему её выбор стать куноичи не решаются обсуждать. С ада, коим обернулся полигон, Тобирама позорно уползала.       А неделю спустя в селение вернулась Аканэ, подхватила дочь под локоток и, проигнорировав грозные обещания мужа сослать её на дипломатическую встречу с Нара, отчалила в Танзаку.