Тобирама Сенджу

      Красивые дорогие наряды, приторно-сладкие улыбки, изысканные блюда, чарующая музыка и блеск драгоценностей. Взмахи вееров, мимолетные взгляды из-под ресниц, обворожительные голоса. Декоративные громоздкие мечи, гордая осанка, лживые речи. Холодный прищур, выверенные движения, тихие шаги. Озорной блеск, проказливые рожицы, заговорческие шепотки. Прекрасные женщины, коих оскорбительно сравнивать с медовыми куноичи или девицами легкого поведения, надменные мужчины, которых нельзя упрекнуть за очевидный обман, суровые старцы, чей пронзительный взор следит за распустившейся молодежью, непоседливые дети, оставленные без присмотра взрослыми.       Молодые девушки едва соблюдали грани приличия. За пределами дворца их бы непременно обозвали ночными бабочками, но на сегодняшнем приеме гости ими любовались, не скрывая масляных улыбок. От созерцания некоторых девиц, завораживающих не только красотой, но и кошачьей грацией, трудно было оторваться. Их было мало, но своим поведением они дарили такие надежды, что очаровывали даже женатых мужчин.       Её наряд был неброским, но обнаженных плеч и изящной шеи хватало, чтобы женщиной любовались столь же сильно, как молодыми озорницами. Заколотая в высокий хвост двумя рубиновыми шпильками копна черных волос, перевязанное черным поясом простое темно-красное платье, скрывающий легкую полуулыбку бело-красный веер с рисунком камелии. Образ её не блек, несмотря на обилие ярко-синих, зеленых, розовых и золотых нарядов, которыми могли и хвастали знатные дамы.       Сузухе, сестре родственницы даймё страны Огня, всегда были рады на торжественных мероприятиях.       В то время как Сузуха гордо шествовала через зал, радушно приветствуя знакомые лица, в тени оставалась стоять та, кому прием казался сущей бессмыслицей. По её мнению, знатные господа поступали глупо, собираясь в одном месте в одно время, словно умоляя расправиться с ними одним ударом.       Женщину, укрывшуюся в тени, замечали только те, кто проходил мимо, или те, кому полагалось следить за порядком. Шиноби, нанятых для охраны важных лиц, сия таинственная особа настораживала, а когда взгляд алых глаз будто ненароком проходился по затаившимся под сводами зала бойцам, те невольно вздрагивали, сжимая оружие.       Аканэ скалилась, желая спровоцировать надоедливых мошек, но лишь досадливо цыкала, когда очередная жертва вместо того, чтобы сорваться вниз, пыталась слиться с потолком. Никакой радости на тошнотворно унылом приеме! Раз отстроили дворец, то устройте лучше проверку на прочность, а не празднество! Но злоба Сенджу непременно таяла, когда в толпе мелькал колючий ежик белых волос.       Юная химе не воспротивилась внезапному решению посетить дворец, напротив, как узнала о приеме, так сама ухватила дорогую родительницу за руку и под насмешливым взглядом Учиха — представленной, к слову, «Сузухой», давней подругой, — повела по магазинам.       — Надо же, кто бы мог подумать, что у тебя вырастет такая дочь, — заметила тогда Мидори, умиляясь малышке, критикующей грубые платья, подбираемые продавцом.       — Я пожалею об этом вопросе, но, позволь уж полюбопытствовать, какая еще у меня должна была вырасти дочь? — Выдохнула измученная бесчисленными примерками Аканэ.       — Ты о девочке не рассказывала ни разу, — уклончиво ответила Учиха, — я встречала только твоих сыновей. Хн, если не ошибаюсь, самого старшего зовут Хаширама. Сила его мокутона поражает…       — А? — Сразу подобралась Белая Волчица, заподозрив неладное. — Ты что, сра… пересекалась с моим сыном? Ми… Кхм, Сузуха, это случайно не прошлой зимой было?..       — В Грибной Роще, — услужливо подсказала она, пряча улыбку за веером, — маленькая проверка.       — О-о-о, так вот откуда те ожоги…       Сразу стало понятно, почему Хаширама в тот раз вернулся из боя с копотью на доспехах, хотя обычно мокутон надежно его защищал. Сенджу непроизвольно хрустнула костяшками пальцев и многообещающе покосилась на подругу. О, она ей припомнит, обязательно…       Жаль, не на этом драном приеме.       Сузуха бросила короткий взгляд на темный угол, в котором притаилась Аканэ, как бы невзначай взмахнула веером, обворожительно улыбнулась проходящему мимо господину с супругой, отчего тот споткнулся и едва не упал, и с невозмутимым видом прошествовала к накрытым столам. Сенджу закатила глаза и скрипнула зубами. Да-да, работает она, не отлынивает, незачем напоминать. Особенно так напоминать.       Незаметно собрать природную чакру, отыскать цель, оставить на ней след. Поймать взгляд подруги, слегка наклонить голову. Учиха читает по губам, кивает, а сама шепчется со знатной дамой и строит глазки её сыну. Умолкает, одним плавным движением отходит к стайке молодых девиц, с ними пересекает зал, останавливается у мужчины, на котором оставлена метка. Едва заметно хмурится, смахивает след чакры веером, этим привлекая внимание господина, проводит пальцами по обнаженному плечу, смотрит открыто, чуть вызывающе, словно приглашает. И жмурится, как кошка, когда замечает искорку интереса.       Улыбка трогает губы Аканэ. Её очередь.       Пыхнувшая в тени искра всполошила стражей-шиноби. Одни подскочили ближе, другие сложили печати. Смотрите, вот — угроза, забудьте о других. И шиноби забыли.       Сузуха, ведомая кавалером по дворцу, чувствовала, но уже не видела, как действовала подруга. Грубо, как всегда, зато надежно. Теперь за парочкой, решившей удалиться по «делам», некому следить.       А ведь один из парочки был дворцовым казначеем.       — Сузуха-сан… — Нетерпеливо прошептал он, когда завел женщину в свои хоромы. Она, казалось, одобрительно улыбнулась ему, притянула ближе… И погрузила в мир иллюзий. Хмыкнула, сбросила обмякшую тушку на кровать, поправила полы платья и тенью выскользнула в коридор.       Полы скрипучие, даром, что только настеленные, ступать Учиха приходилось осторожно. На повороте выглянуть за угол, проверить, не затаились ли на потолке шиноби. Держаться ближе к стене, дабы успеть скрыться от возможного патруля. У двери замереть, прислушаться. Четыре человека, гражданские, возможно, главные строители. Не то, дальше. Следующая дверь, пусто. Дальше. Так по каждому коридору. У лестницы замереть, заметив охранников. На стену, с нее — на потолок, усыпить встрепенувшегося шиноби, аккуратно уложить на балке. Проснется — не вспомнит, а если упадет — его вина.       Второй этаж не освещен и пуст. Сколько ни смотри, сколько ни слушай, ни одной живой души. Третий — множество прислуги, не охраняют, спокойно миновать по потолку, на четвертом скрыть чакру, пробежать быстро, на пятом замереть. Где-то здесь. Знакомый огонек чакры совсем близко.       Наместник даймё вздрогнул, когда холодное лезвие коснулось шеи. Нервно сглотнул, но царившую в покоях тишину не нарушил.       — Хо, такой бесстрашный? — Протянула женщина не своим голосом. Простое хенге на наряд и на лицо, под атаманшу банды, которая осела в Танзаку.       Удар, несильный, заставил наместника опуститься на колени и охнуть. Мидори сдерживалась, не использовала чакру, играла роль простого человека, сумевшего забраться так далеко.       — Слышала, вы, уважаемый, якшаетесь с Сенджу… — Она провела пальцем по изогнутому лезвию меча. Неудобная дешевка, зато выглядит эффектно, под стать всякой швали. — Забыли наш с вами договор?       — Н-нет, не забыл! — Наместник сипит, морщится, кашляет. Удар-то слабенький, но для нетренированного тела — болезненный.       — Правда? А сучка Сенджу у тебя в гостях мне привиделась? — Мерзко оскорблять подругу, но Учиха хороший актер и шпион, ей нетрудно разыграть ненависть.       — Я отказал им, отказал! Клянусь, отказал!       — Пшел ты со своими обещаниями, свин! Ты нарвался, слышишь? Я выпотрошу тебя и весь твой город. По кирпичику разберу весь замок, дошло? И отправлю твою башку даймё на блюдечке. Да я тебя…       Закончить угрозу «атаманша» не успела, со спины на нее налетели стражники. К счастью, обычные люди, с которыми можно справиться без техник. И всё же Учиха их только раскидала, выскочила из покоев, пустилась по коридору, завернула за угол и, не добежав до лестницы, по которой уже поднимался вооруженный отряд, ушла в шуншин. Вот дворец, а вот — сад небольшой ночлежки. И она в нем не одна.       — С возвращением, — клыкасто улыбнулась Сенджу и протянула чашку горячего чая.

***

      Аканэ рассказывала о муках нанятых шиноби подробно, однако о кое-каких нюансах умалчивала. Она не стала говорить, как, например, не ожидая, что с потолка кто-то всё же свалится, засветила неуклюжему кулаком в нос. И выговор Тобирамы упоминать не стала. Дочь сначала негодовала, почему их попросили удалиться с приема, а затем выместила злобу на довольной матери. Догадалась ведь, мелкая, кто виноват! Волчица, конечно, не обиделась, но ухо девочке оттянула, нечего на старших рот разевать. Однако, как же она похожа на Бутсуму…       Мидори относилась к заминкам подруги снисходительно, не поторапливала и не перебивала, когда та увлекалась. Чай был ароматным, погода прекрасной, настроение благосклонным, колкости не норовили соскочить с языка. Идиллия. Даже сидевшая в корнях дерева и уткнувшая нос в свитки дочь Аканэ не портила картину.       — …одит и орет, мол, чего народ пугаю. Ха! Это я еще даже пугать не начала, а он уже взъелся. Натурально так взъелся, хвост растопырил. Я на него и рыкнула, ну, не сдержалась. Смотрю — пропал. Всё, думаю, сдула. Сдуть-то сдула, но как-то недалеко. Его потом сослуживцы с потолка снимали. А я что? А я ничего, стою, невинная душа, за дочерью присматриваю.       Дочь оторвалась от свитков, красноречиво хмыкнула, вернулась к изучению техник. «Вылитая Учиха», — пришла мысль, но тут же испарилась.       — Они мне целый эскорт прислали, зайцы паршивые, — вполголоса выругалась женщина, — я их вздумала прибить за наглость.       — Хм, насколько мне известно, в твоем клане это считается оскорблением.       В клане, из которого родом Аканэ, к женщинам относились иначе. Правила строжайше запрещали недооценивать их силу и делать поблажки. Так, например, если женщина несла что-то тяжелое, ей нельзя было предлагать помощь. Предложил — получи хук справа, хук слева и коленом по физиономии. И это — в лучшем случае. В худшем приготовься к выволочке и прилюдному избиению. Конечно, уродовать в кровь перестали лет этак шестьдесят-пятьдесят назад, но мало ли, вдруг кто решит тряхнуть стариной. Сопровождение — еще хуже. Приставить охрану дозволялось только если женщина беременна, или если в гостях да на чужой земле.       Кто-то крутил пальцем у виска, как бы вопрошая, к чему такие порядки, чай не на диких землях живем. Пожалуй, Аканэ бы сама покрутила пальцем у виска, если бы не воспитание. В конце концов, она, когда покинула родных, вызубрила географию мира, политику и экономику, бить мужа по поводу и без перестала, но от вредных привычек так и не избавилась.       — Еще каким! Но потом я задумалась. Во-первых, им за это платили. Во-вторых, ты уже миновала первый и второй этажи. В-третьих, со мной была Тобирама.       — А это тут причем? — Неподдельно удивилась Мидори. Что-то поздновато в Сенджу толерантность проснулась.       — Как причем? Притом! Тебе не стыдно было бы перед дочерью показываться, если бы ты сорвалась?       — Аканэ, твоя дочь — шиноби, так? — Наклонившись, прошептала Учиха. — А ты чакрой искрила на весь дворец. Так что расслабься, твой срыв она уже видела. К тому же… Хм, ты чего? Только сейчас дошло? Мда…       Вслух сетуя на феноменальную недогадливость, Мидори наблюдала за тем, как белело лицо подруги. И так бледной была, альбинос же, а теперь впору со снегом сравнивать. Только полосы татуировок выделялись цветовым пятном. Рубцом проступил шрам на лбу — старая рана, оставленная Учиха Таджимой много лет назад.       — Я тебе поражаюсь, — выдохнула облачко дыма женщина; старик Яко не пожалел трубки и пахучего табака. — В сражении следишь за всем и вся, — кто-то даже шепчет, что у тебя шаринган, — а за простыми вещами усмотреть не можешь. И почему ты стыдишься своей силы? Гордись ей! Сенджу как-то сгорбилась, потупила взгляд, нервно перебрала пальцами подол платья.       — Ми… Сузуха, я похожа на нормальную мать? — Севшим голосом спросила она.       Учиха вздрогнула, поджала губы, и такая тоска отразилась в её глазах, что Аканэ пожалела о вопросе. Мидори быстро совладала с чувствами, — не могла иначе, — сделала долгую затяжку, напустила дыму.       — Не у той спрашиваешь, — она приподняла уголки губ в подобии улыбки, — спроси какую-нибудь деревенскую девицу, которая сидит дома и нянчится с малышней. Только оденься как гражданская, а то она тебя испугается.       «Которая сидит дома и нянчится с малышней». Пожалуй, спрашивать об этом куноичи из великих кланов, которая живет войной, в самом деле глупо. Учиха отшутилась, а сама наверняка испытала чувства, далекие от приятных.       — Но не воспитывай её так, как воспитывали тебя, — поспешно добавила Мидори. Второй Аканэ Сенджу мир не переживет.       — Но-но! У нас просто матриархат был. Даже старейшина одевался как женщина, чтобы не сместили.       — То-то вы всем мужикам прописывали по удару. Мне даже жаль Бутсуму…       Сенджу гортанно рассмеялась, смочила горло выпивкой.       — Ты не останешься?       — Нет, — качнула головой Учиха.       — Снова в странствие? Тебе не надоело? — Скорчила кислую мину Аканэ.       — Нет. Это интересно. Не в одних же боях пропадать.       — Да я не об этом! Осталась бы, посмотрела, как приползет ко мне наместник, как будет умолять подписать договор. Ему свой зад дороже города.       — Хмпф, видеть его больше не желаю.       Молвила, как истинная химе, ничего не скажешь. Хмыкнула, задрала носик, скривила губы, распрямила плечи. Посмотришь, так невольно представляешь наместника этакой позорной свиньей, а он, между прочим, очень даже ничего лицом вышел. Мысли Сенджу, разумеется, не озвучила.       — А жаль. Разобрались бы с бандой вместе.       — Картина «Родственница сестры даймё и сильнейшая куноичи Сенджу на пару громят город?»       — Чем она тебе не нравится?       — Всем.       Нет, Учиха громить город ни в какую не хотела, и Аканэ, обидевшись, запустила в нее онигири, любезно состряпанным стариком Яко. Онигири был пойман и безжалостно съеден. Разговор перешел в привычное женщинам русло: одна гнула свою линию, не болтала лишнего и не поддавалась на провокации, а другая не закрывала рта, изредка бросалась чем-нибудь сподручным, — чаще всего съестным, — чему Учиха даже была рада. Тянуться за едой с подноса стало неожиданно лень.       Они дурачились весь вечер, пока в сад не вышел старик Яко, о чем-то шепнувший Мидори. Та подобралась, извинилась, скрылась в доме. Аканэ ждала. Час-другой… А когда начала искать, старик Яко развел руками.       Учиха ушла.       Ушла не попрощавшись.       Как и всегда.