Тобирама Сенджу

Первая зима в мире шиноби принесла Тобираме много сюрпризов. Например, она узнала, что снег в Стране Огня почти не выпадает, что лютые морозы – редкие гости, что вместо ёлок у входа в дом ставят сосны, что любые войны в канун праздника носят оскорбительный характер, что посмевший нарушить это правило клан клеймят позором. Когда Тобирама впервые попробовала называть Новый Год Новым Годом, то её никто не понял. Вернее, совсем не понял, потому что «Новый Год» она произносила на чистом русском языке, а аналог на японском, сколько бы ни силилась, подобрать не могла. – Ты про Сёгацу? – Таки догадался в один день Хаширама, когда прогуливался с сестрой по деревне, а та, непривычно эмоциональная, рассматривала товары на прилавках ярмарок и базаров и продолжала бормотать таинственное «новый год» себе под нос. Сёгацу, как оказалось, называют местный Новый Год, и это очень важный праздник для всего материка. Хаширама любезно просветил, что раньше конфликты из-за него приостанавливали только обычные люди, а не кланы шиноби, а канун празднования считали самым благоприятным временем для нападения, когда враг рассеян, но согласно совместному решению Даймё на совете, шиноби стали также обязаны отмечать этот день. Это был неприкрытый намек от верховной власти прекратить закулисное кровопролитие, когда мирные жители наслаждаются заслуженным отдыхом и весельем. Незадолго до празднования открывались ярмарки и базары. Шумиха не обходила стороной даже самые нелюдимые кланы, на землю шиноби приглашались иноземные торговцы. Они, в обмен на кров, открывали в клановых деревнях лавки и магазины, продавали основные подарки, сувениры, амулеты, талисманы и прочие занятные вещички, что носили чисто символическое назначение. Якобы «ритуальные» предметы создавали из чего придется, стремились сделать их вычурными и цветастыми, чтобы заинтересовать покупателя. Символы на клочках бумаги не вмещали и капли чакры, они были обычными каракулями, начертанными в два беспорядочных взмаха кисти. Шиноби также принимали на празднование наемных кузнецов и торговцев оружием, потому что те, как правило, не жалели превращать свой товар в праздничный реквизит, пуская на него самые недоброкачественные образцы. Они обогащались за счет хамаими, затупленных стрел с белым оперением. Кланы, по словам всё того же на редкость подкованного в данном вопросе Хаширамы, прежде весьма пренебрежительно относились к традиции с хамаими, ибо она предполагала порчу оружия, но было это лет пятьдесят назад, и сейчас в канун праздника стрелы специально такими производят. Честно, Тобирама много сравнивала праздник с русским Новым Годом и отметила, что в главном они всё же схожи. Люди по-прежнему дарят друг другу подарки, стараются провести этот день с семьей, и даже шиноби, посланные в дальнюю разведку и заставшие праздник в пути, по возвращению собирались с друзьями и близкими за одним столом. Оттого и первый сёгацу принес девочке только боль. Несмотря на натянутую улыбку и честные попытки наслаждаться празднованием, перед глазами Тобирамы то и дело возникали заботливые родители и старшая сестра. В новогоднюю ночь она плакала, не сдерживая слезы. Какая разница, что она, на самом-то деле, взрослый состоявшийся человек? Какая разница, что к семье она приезжала всего лишь раз в месяц? Тогда их не разделял абсолютно чужой мир. Тем не менее, последующими праздниками Тобирама всё же научилась наслаждаться. К несчастью, каждый праздник также сопровождался противостоянием с братом, который вбил себе в голову, что должен вытряхнуть сестру из пацанских шмоток и обрядить в кимоно. Первые два сёгацу Тобирама позорно проигрывала и была вынуждена переодеваться и весь праздник таскать парик и звериную маску, чтобы в ней никто не признал «сына» главы клана. Проигрывала она по вполне объяснимым причинам, одной из которых был мокутон, а другой кое-чье ослиное упрямство. Благо за два года девушка наверстала упущенное и не поддавалась на уговоры брата, даже когда он пытался поймать её мокутоном и «серьезно поговорить». Тобирама знала, чем заканчиваются такие разговоры. Сочувственной лекцией, что девушка не должна себя вести как мужчина, и что ей вовсе не обязательно идти на такие огромные жертвы. Язык у Хаширамы развязывался, к счастью, только к праздникам, когда на улицах было полно красивых женщин в кимоно, и когда Тобирама невольно на них засматривалась. В остальное время брат молчаливо поддерживал и в какой-то мере уважал решение сестры. А потом появились Учиха. В сущности, никаких изменений это не привнесло, разве что Хаширама в предпраздничные дни превращался в неуловимый волчок, прикрывать действия которого становилось на порядок сложнее. В решении найти идеальный подарок для друга он был непоколебим, оттого вдвойне чувствителен, и его уныние множилось на три, если задуманное накрывалось медным тазом. И Тобирама завидовала. По-чёрному завидовала. И нельзя было винить её за то, что недовольство она выплескивала на Изуну, норовя загонять его так, чтобы тот даже сидеть не мог. На его месте она представляла Мадару и не сдерживала кровожадный оскал, которым бы с радостью одарила настоящего. Впрочем, в желании кое-кого прибить Изуна и Тобирама были удивительно солидарны. Потому что Изуна тоже завидовал. И так же по-чёрному. Как-то под самый-самый канун сёгацу они увлеклись так, что без сил лежали под темным небом. Пришелся бы кстати вопрос, кто были большими идиотами: старшие братья, которые вручили друг другу подарки и мирно разошлись, или младшие, ввязавшиеся в драку и напрочь забывшие о главном правиле нового года. – Придурок, – выплюнула Тобирама, сплевывая кровь. – Идиот, – огрызнулся Изуна, дрожащей рукой ощупывая чудом уцелевшую челюсть. Они недвижимо лежали на холодной гальке у покрытого тонкой корочкой льда озера. Воздушные хлопья снега таяли, опускаясь на землю. Вдалеке гремели фейерверки, а небо озарялось вспышками. – Ну... – Выдохнула девушка, выпуская облачко пара. – С Новым Годом. Изуна скосил на неё непонимающий взгляд. – С праздником, говорю. – Пф. – Как всегда содержательно фыркнул Учиха, демонстрируя, что думает о поздравлении от белого демона. И всё же, с сухой усмешкой на губах он ответил. – Ага, и тебя тоже.