Нет времени

Первое «утро» после той ночи, когда у Сэма случилась паническая атака, было не таким уж плохим, вспоминает Ванда. Их разбудил лязг металлической двери. В круглое помещение, которое Лэнг прозвал «предбанником», вошел офицер и двое охранников в черной униформе.  — Подъем, парни. Время приема пищи. И… ох, мисс. Покажите-ка, как вас упаковали. Он подошел ближе к камере Ванды — плотный пожилой мужчина, седой, голубоглазый, с выправкой человека, проведшего полжизни в армии. Дал знак двум охранникам покинуть помещение. Остановился у решетки, разглядывая девушку. — Что, нравится? — зло взглянула на него Ванда. — Нет, — складки на его лице обозначились чуть резче, делая его похожим на сердитого бульдога. — Можете сделать с этим что-нибудь? У меня за ночь совсем руки онемели. И я не могу так спать. — К сожалению, я не имею права менять ничего в условиях вашего содержания без приказа. Но я поставлю вопрос перед старшими по званию. — Уж поставьте. Поверьте, браслеты и ошейники достаточно хорошо меня контролируют, — горько и устало усмехнулась Ванда. — А вообще такое чувство, что все эти штуки придумал какой-то садист-извращенец. — Я сожалею, что вы все оказались здесь, — покачал головой офицер. — Кстати, — вклинился Сэм. — Вы не в курсе, сколько нас еще здесь будут держать? — Я не знаю. Но даже если бы знал — по уставу, я не могу делиться с вами такой информацией… — Дайте догадаюсь — без приказа? — оскалился Лэнг. — Точно, парень, — офицер вручил ему запечатанный пластиковый пакет с едой и водой и направился к камере Бартона. — Мистер Устав, — бросил ему в спину Лэнг. — Что ты сказал? — переспросил Сэм. — Ну, когда я парил нары в тюряге, мы всем надзирателям давали клички. Своих имен-то они нам не говорили. Вот и приходилось придумывать прозвища. Этот мужик у нас будет мистер Устав, великий и ужасный. — Не будет, — отрезал офицер, обернувшись к Скотту. — Мне не проблема представиться. Питер Брентан, снайпер спецназа США. И меня как-то не пугает, что мое имя будут знать четверо Мстителей. В Ираке было и веселей. — Бывал там, — коротко кивает Бартон. — Горячее местечко. — Знаю, читал в вашем послужном списке, сэр, — Брентан останавливается напротив решетки и долго смотрит на человека по ту ее сторону, слегка качает головой, плотно сжав губы. В голубых глазах мелькает что-то, подозрительно похожее на боль и сожаление. — Думаю, ЩИТ включил в открытые для вас ориентировки далеко не все, — скалится Бартон. И вдруг протягивает открытую ладонь через решетку. — Клинт Бартон, снайпер, капитан спецотряда ЩИТ. Экс-Мститель. — Я бы предпочел познакомиться с вами при других обстоятельствах. Но в любом случае — это честь для меня, — говорит Питер, без колебаний пожимая протянутую ему руку. — По уставу, я не должен так говорить, но мне плевать на все это, — он кивает на круглый глазок камеры наблюдения над решеткой. — Для меня вы по-прежнему герой, сэр. — Несмотря на… наши текущие неприятности с законом? — Бартон пристально смотрит в глаза офицеру. — Я очень надеюсь, что это только временное недоразумение, — отвечает Питер. — Понимаете, капитан, мой сын работает в полиции на Манхэттене. В тот самый день, когда была вся эта заварушка с инопланетянами, он был на дежурстве. Его нашли раненым, а вокруг были трупы читаури. И почти все — убиты стрелами. — Я… рад, что он остался жив. — Я не могу сделать для вас ничего, что было бы против устава, — через силу говорит Питер. — Я присягу давал. Но в рамках разрешенного — я сделаю все, чтобы облегчить вашу жизнь здесь, сэр. — Хорошо. Тогда Ванда — это раз. Ей тяжелее нас всех, а ведь она женщина. Нет нужды скручивать ей руки, ошейники и браслеты и так ее… слишком хорошо… контролируют. Мы видели. От этого легкого вздрагивания в голосе Бартона, а в особенности от выражения, мелькнувшего в его глазах, Брентана самого передергивает. — Я понял. — Потом — Сэм. Есть возможность перевести его в другую камеру, хотя бы с небольшим окном? — Э-э-э, нет! — вопит Сэм. — Я с вами! Но вот от прогулки раз в день я б не отказался! — Здесь просто нет камер с окнами, как и мест для прогулок. Не предусмотрены, — качает головой Брентан. — Жаль. — Я что-то могу сделать лично для вас, мистер Бартон? — Для меня? Скажите, передавать сообщения родным нам тоже запрещено? Брентан только опускает голову. — Ну тогда теннисный мяч и учебник по норвежскому языку. — Вот это правила не запрещают, — облегченно вздыхает Брентан. — Правда, у нас тут как-то нет ни библиотеки, ни корта, но я закажу все в следующую доставку. — Эй, а про меня опять забыли?! — возмущенно вопит Лэнг. — Можно мне свежий «Плейбой» или другой журнал с голыми бабами? — А для моего друга, — Клинт вдруг улыбается, — учебник языка ваканди. — Ты обалдел?! С чего ты взял, что я хочу учить ваканди? — Скотти, у нас с тобой по жизни не было свободного времени, да и сейчас его будет не так много. Скоро Кэп вернется за нами. Представляешь, как весело будет сказать ему «Привет» на языке нашего милого друга Пантеры, который пересчитал мне все ребра? Если уж попал в тюрьму — так употреби свободное время с пользой, я так думаю. Когда еще выдастся такая возможность? Тем более, что нам все равно нечем заняться. А если тебя не занимать, ты сведешь с ума всех своей болтовней. — Поучи еще меня, как нары парить, — бурчит Лэнг. — А ты, я так понимаю, надеешься с Тором пообщаться на родном языке? — спрашивает Сэм. — Уверен, что случай представится, — смеется Клинт. Брентан отводит глаза, потому что знает, что все их разговоры пишутся, и ему нельзя сейчас сказать, что он тоже на все это надеется. — Ну ладно, мальчики, уговорили, — встревает Ванда. — Я подписываюсь на испанский. — Buena idea, chica, — говорит Бартон с непередаваемой гнусавой интонацией стареющего колумбийского сутенера, и все четверо начинают даже не смеяться, а непотребно ржать. Несмотря на боль в стянутых руках, в голове, на которую давит теснота пространства, в сердце, скучающем по дому — они хохочут так, что эхо гуляет между металлических стен, и даже Брентан, отвернувшись от глазка видеокамеры, улыбается. *** — Кстати, — сказал Лэнг, когда за Брентаном закрылась дверь. — А как мы назовем нашего Большого Брата? — Кого-кого? — переспросил Сэм. — Ну, мужика на камерах, который наверняка пялится на мою прекрасную спортивную задницу каждый раз, когда я иду в сортир. Надо же к нему как-то обращаться, и чем глупее кличка, тем лучше: это больше бесит. Так как мы назовем нашего воображаемого друга? Карлсон? Аргус? Мистер Вуайерист? — Назовите его Иовом, — говорит Ванда. — Потому что круглые сутки слушать твою болтовню, Лэнг, это просто мучение. Наверное, этот человек в детстве поджигал муравейники, и теперь его догнала кара небесная. — Поджигал муравейники, бррр, — Лэнга передергивает, он поднимает лицо и смотрит в камеру. — Не, Иов, скажи, что ты просто грабил сироток. *** Это был хороший день, вспоминает Ванда. Ближе к вечеру Брентан зашел еще раз и распустил смирительную рубашку на ее руках. Ему разрешили зафиксировать ее руки спереди и гораздо мягче, чем раньше, что было большим облегчением. — Иов, а жизнь-то налаживается, — сказал в потолок Лэнг, лежащий на кровати. — Ну что ты все молчишь, воображаемый друг, рассказал бы анекдот, что ли? А то заняться нечем. Я уже начинаю мечтать об учебнике по ваканди, Бартон! — Я так и знал. Но пока в качестве развлечения могу предложить только поиграть в «Города», — отзывается Бартон. — В «Города»? Да ну тебя! Мы что, в лагере для бойскаутов? — Кстати, очень напоминает! — вклинивается Сэм. — А Хоукай у нас вместо мастер-скаута. — Я просто командный талисман, забыли? — говорит Бартон. — Ну так что, кто играет? — Я не хочу, — бурчит Лэнг. — А я за, — отзывается Ванда. — И я, — говорит Сэм. — Окей, кто первым пропускает ход, сегодня будет петь колыбельную на ночь! Ванда пытается сделать связанными руками фейспалм. *** В итоге колыбельную пела Ванда. «Погоди, я улягусь поудобнее, закрою глаза и представлю, что я дома!» — попросил Лэнг. У Ванды был хороший голос: точный, глубокий, с легкой хрипотцой. Бесконечная тягучая балканская колыбельная плыла, как река, унося их в сон и мечты о доме. Трое мужчин улыбались в своих камерах, каждый каким-то своим воспоминаниям. — Спасибо, сестренка, — прошептал Сэм, засыпая. В ту ночь у него не было панической атаки. А на следующее утро все испортилось. *** Лязгнула дверь, пропуская офицера следующей смены. Это был высокий худощавый человек с прилизанными на косой пробор каштановыми волосами, скрывающими раннюю плешь. — Заключенные, встать! — А, чего? — сонно пробормотал Сэм, мотая головой. — Это что еще за поц? — буркнул недопроснувшийся Лэнг. — Я сказал, встать! — выкрикнул надзиратель. — И вы будете делать то, что я говорю! — Держи карман шире, — отозвался Сэм со своей койки. — Кто тут у нас проявляет характер, птичка? — офицер в несколько шагов оказался у камеры Сокола. — Тот, кто на днях скулил, как девчонка? «Ой, выпустите меня отсюда, у меня клаустрофобия, сердечко бо-бо». Я уржался, Уилсон. Смеялся, как в детстве. А хочешь, я прикажу отправить тебя в карцер на пару суток? Очень тесный стакан, полтора на два метра. Низкий потолок… и никаких окон и решеток. Что ты тогда запоешь, птичка? — А хочешь, мы тебя живьем закопаем в землю? — холодно поинтересовался Бартон. — А потом откопаем, через полчасика, может быть — и посмотрим, какие новые интересные фобии у тебя появятся. Надзиратель в несколько быстрых шагов оказался у решетки Бартона. Тот стоял посреди своей камеры, сложив руки на груди и чуть сгорбившись, взглядом он уперся противнику куда-то в район горла, отчего офицеру стало неуловимо жутко, и он еле совладал со своим голосом. — А ты любишь напрашиваться на неприятности, да? — Нет. Я и есть неприятность. — Ты зря так думаешь. Зря строишь из себя крутого. — Да? Тогда давай, зайди ко мне, — процедил Бартон. — Не-е-ет, — протянул офицер. — Ты меня на слабо не возьмешь. Я зайду в клетку к ней. И буду заходить каждый раз, когда вы будете нарушать порядок. — Трус! — выкрикнул Бартон в спину надзирателю, направившемуся к камере с Вандой. — Так-так, мисс Максимов. В качестве жеста доброй воли вам ослабили фиксацию рук. Но боюсь, вы и ваши товарищи не оценили этой уступки. Так что придется вернуться к предписанному варианту. Они услышали, как Ванда зло выдохнула сквозь сжатые зубы, когда надзиратель завернул ей руки за спину. Когда он рывком подтянул ее кисти еще выше, сила, которую она пыталась сдерживать, мягко толкнулась в виски — и ошейник немедленно ответил разрядом тока. Не слишком сильным, но ей хватило, чтобы закричать от боли, вспыхнувшей в голове, и упасть лицом вниз. — Сука! — выматерился Сэм. — Я тебя найду и точно закопаю. Обещаю! — Помолчи, Сэм, — скомандовал Бартон. — Заба-авно, — протянул надзиратель, стоя над лежащей на полу Вандой и жадно вглядываясь в ее бледное, искаженное болью лицо. — Мне ведь даже не надо бить тебя. Никаких нарушений с моей стороны, все чисто. Просто, догадываюсь, некоторые вещи ты не можешь терпеть. Ты сама делаешь себе больно, милая. Сама. Ая-я-яй, как нехорошо с твоей стороны. — Остановись, — хрипло говорит Бартон. — Ты можешь зайти, я не стану сопротивляться. Только больше не трогай ее. Надзиратель довольно улыбается. — Руки за голову. Стань вплотную к решетке, — командует он Бартону через полминуты. Тот прижимается лицом к стальным прутьям, глядя куда-то мимо охранника, который так и не решился зайти в камеру. Тюремщик коротким и сильным тычком дубинки разбивает ему губы. Следующий тычок — в челюсть. У Бартона мутится в голове, удар сильный, но надзиратель командует: «Не падать, скотина» — и он хватается за решетку, чтобы оставаться на ногах. Удар в солнечное сплетение чуть не вышибает из него дух. Но это гораздо лучше, чем слушать стоны Ванды, честное слово. — Будешь выполнять приказы? — спрашивает тюремщик. Бартон молчит. Все остальные тоже. *** — Ты видел это, Иов? — возмущается Лэнг, едва только за тюремщиком закрывается дверь. — И где вы набираете таких отморозков? — Надо как-то попытаться его не злить, — констатирует Сэм. — Иначе он отыграется на Ванде и Бартоне. Как ты там, сестренка? — Нормально, — сдавленным голосом отвечает Ванда. — Клинт? — В порядке, — Бартон промакивает разбитые губы краем простыни. — Он и бить-то не умеет. Но мне кажется, мы получили неслабую проблему. Он будет провоцировать Ванду. Кажется, ему это нравится. Ч-черт, никогда не думал, что в охрану могут взять явного садиста. — Девочка, — тихо говорит Клинт. — Ты держись, пожалуйста. — Придумал! — восклицает Лэнг. — Чего? — Я назову его Батлер. У него же зачес как у Рэта Батлера из «Унесенных ветром», и еще эти блядские усики! — Ох, Скотти, — хихикает Ванда, привалившись больной, гудящей головой к стене. — Придумаешь же. А правда, похож. — Когда мы выйдем отсюда, я его найду, — говорит Лэнг. — И, Иов, это между нами, — подмигивает он в камеру, — я усажу его голой задницей на муравейник с африканскими красными муравьями. — Скотт, а тебе когда-нибудь приходилось убивать людей? — неожиданно спрашивает Сэм. — Нет, никогда, — вздрагивает Лэнг. — Я вообще всегда предпочитаю договариваться миром. Вы будете смеяться, но я просто не представляю, чтобы вот я, этими руками — и кого-нибудь убил. Ванда еле слышно вздыхает. — Ладно, — после небольшой паузы говорит Бартон. — Давайте что ли в «Города» играть? — Хотя для тебя, Бартон, с твоими «Городами», я уже готов сделать исключение!