Хочу, но не могу!

Не гляди на ее запястья И с плечей ее льющийся шелк. Я искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашел. Я не знал, что любовь — зараза, Я не знал, что любовь — чума. Подошла и прищуренным глазом Хулигана свела с ума. (Сергей Есенин — Пой же, пой. На проклятой гитаре)

Зал был полон людей. Судзуки взволновано выглядывала из-за бордовых кулис. Сегодня она первый раз в жизни выступит перед такой большой публикой. Токийский Университет Искусств ежегодно проводил осенний фестиваль, в котором принимали участие студенты любого курса. Многие собирались в целые команды и начинали готовиться задолго до того, как появлялось объявление о начале отбора номеров на фестиваль. Желающих с каждым годом становилось все больше, поэтому в октябре университет превращался практически в поле боя. Студенты постоянно устраивали стычки из-за свободных классных комнат, следили за конкурентами, а непосредственно в день отбора учащались случаи пропажи нот, смычков, медиаторов и адаптеров питания, струны рвались с завидной частотой, а уж сколько в запертых подсобках было найдено не пришедших на отбор студентов, но подававших свои заявки. Минори приводило все происходящее в шок. Она думала, что подобное только в кино снимают. Если говорить по честному, изначально Судзуки даже не планировала свое участие в фестивале. Предстоящие экзамены волновали ее куда больше. Время летит с неимоверной скоростью, а освоение игры на фортепиано дается ей с большим трудом, несмотря на то, что она занимается постоянно с Такаямой. В конце первого курса ее ждет самый главный экзамен по специальности. Если Судзуки его завалит, то будет отчислена. Хотя многие уверены, что ректор Судзуки Тору не допустит такого позора своей дочери, но вот она знает, что все абсолютно не так. Своим поступком она поставила отца в неловкое положение, за что и попала в немилость. Судзуки Тору практически лишил ее карманных денег и отказался принимать какое-либо участие в ее студенческой жизни. Минори помнит, как сухо он сказал ей: «Сама заварила эту кашу — сама расхлебывай. На меня даже не рассчитывай. Минори… твое решение поступить в Токийский Университет Искусств было единоличным, самовольным и безрассудным. Задача, поставленная тебе приемной комиссией практически невыполнима. Тебе пора повзрослеть, а ты до сих пор ведешь себя как дитя и шалишь. Но твои шалости уже не безобидны. Впрочем, в этом есть и моя вина, я многое позволял, зная, как тебе тяжело пришлось после смерти матери. Если ты сможешь сдать летнюю сессию и не будешь отчислена, тогда я поддержу тебя, но до тех пор я буду оставаться в стороне. Это наказание за твое сумасбродство». — Волнуешься, — послышался голос за спиной. — Тиба-семпай! — довольно воскликнула Минори. — Очень волнуюсь! Мне еще не приходилось выступать перед таким количеством людей. — Доверься мне, — прошептал Рю ей на ушко. — Со мной тебе ничего не угрожает. Я люблю твой голос, Минори. Мне нравится, как ты поешь мои песни, как моя гитара и твой голос сливаются воедино. — Вы меня смущаете, Тиба-семпай, — испуганно пробубнила Судзуки. Более того, она упустила момент, когда руки Рю оказались на ее талии. Минори попыталась увильнуть, но ничего не вышло, музыкант только еще сильнее прижал ее к себе. Выбраться из его оков теперь не представлялось возможным. Тиба Рю был известным ловеласом, но Минори это не останавливало. Она влюбилась в него в момент их первой встречи, еще тогда в классе сольфеджио поздним вечером, когда ее приворожили звуки гитары. И даже травля Хэны Исибаси не останавливала ее. Судзуки упорно стремилась к встречам и общению с Тиба-семпаем. — На нас никто не смотрит, все заняты выступлением, — тихо произнес Рю, смотря в глаза Минори. — Тиба-семпай, нас могут неправильно понять. Мне неловко, — Судзуки попыталась убрать его руки со своей талии, но ничего не вышло. Довольная победная улыбка озарила лицо Рю. Кажется, все происходящее его забавляло. — Что значит неправильно? Я нравлюсь тебе, ведь так? — Тиба-семпай, это… вы неправильно подумали… это совсем не то… просто, — мямлила она в ответ что-то непонятное. Вопрос застал ее врасплох. Рю широко улыбался, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Не нужно смущаться. Твое тело уже сказало все за тебя, — Рю снова перешел на шепот. Судзуки ощутила его дыхание на своей коже, а также свежий и легкий аромат туалетной воды. Кажется, до нее донеслись нотки лайма, бергамота и розмарина. Все происходящее вокруг них быстро растворялось и теряло какое-либо значение. Волнение по поводу выступления, как рукой сняло, потому что она напрочь о нем забыла. Минори пришла в себя только тогда, когда поняла, что первый поцелуй был запечатлен на ее губах. Она попыталась отстраниться, но Тиба словно предугадал ее шаг наперед и прижал Судзуки своим телом к холодной бетонной стене. — Вы следующие. Ватанабэ заканчивает свое выступление, — послышался обоим знакомый голос. — Такаяма, ты подрабатываешь еще и администратором? — холодно произнес Тиба Рю. — А ты как всегда не упускаешь ни одной юбки. — Хэээ… завидуешь, Такаяма? — дерзил Тиба. — Не будь ты такой высокомерной ледышкой, давно бы уже половина юбочек были твоими. — Рю сделал наигранное задумчивое лицо, а Кин в это время внимательно рассматривал Минори. — В любом случае так даже лучше. Ты и дальше играешь роль одиночки, а я наслаждаюсь девичьим вниманием. Воспользовавшись моментом, Судзуки ускользнула и направилась в противоположном направлении от сцены. Но Кин успел перехватить ее. Раскрасневшаяся Минори испуганно взглянула на него. — Ты не можешь уйти, Судзуки. Сейчас твое выступление. Ты не имеешь права превращать финальный концерт осеннего фестиваля в неразбериху, — поучительно говорил Такаяма. — И еще… — Кин с силой сжал ее запястье, да так, что она чуть не вскрикнула. — Надеюсь, ты не забыла. Наш урок сегодня в восемь. — Но сегодня же фестиваль… — возмутилась Минори. — Ты забыла? Если ты пропустишь хоть одно занятие, то я… — Хорошо. Хорошо. Я буду в восемь в музыкальном классе, — перебила его Судзуки. — Отцепись от нее, Такаяма, — практически прорычал Тиба, вставая между ними. — Ватанабэ закончила играть на флейте, — спокойно сказал Кин. Минори и Рю прислушались. Действительно нежная мелодия затихла, и послышались аплодисменты. — Пора, — сказал Тиба и потащил девушку на сцену. Судзуки, которая еще не пришла в себя, пялилась на Такаяму, а он в свою очередь с некоторым разочарованием смотрел на нее. Ей даже показалось, что он сказал вслед: «Удачи». Кажется, именно это она прочла по его губам. Тиба достал свою акустическую гитару из черного чехла и встал впереди, ожидая, когда их объявит ведущий. Послышались приветственные аплодисменты. Рю взял за руку Минори, и они вместе вышли на сцену. Минори волновалась, как никогда. Только сейчас она увидела своего отца сидящим на первом ряду вместе с другими профессорами. Нет, только не сегодня. Она должна взять себя в руки и выступить хорошо. Как бы там не было, ей очень хочется вернуть их теплые и семейные взаимоотношения. Судзуки сделала глубокий вдох и уверенно направилась к стойке с микрофоном. Боковым зрением она увидела, что Тиба-семпай уже сел на стул и ждет ее сигнала, чтобы начать. Зал был переполнен. Многие зрители стояли вдоль стен и около выходов. Она не видела лиц из-за яркого света софитов. Но это в итоге придало ей уверенности, и Минори кивком головы подала знак, что они могут начинать. Опустив левую ладонь на микрофон, а правой обхватив холодную стойку, Минори закрыла глаза и позволила себе расслабиться и отпустить происходящее. Нежная мелодия гитары, которая рождалась из-под пальцев Тибы, окутывала Судзуки, как теплый кокон. «Еще два такта… пора» Минори вступила вовремя. Ее голос и гитара Тибы слились воедино: Изменился мир, в нём не стало больше правил. Изменились мы, и поступков наших не понять… Что сегодня — правда, станет ложью завтра. Мы так мучаем себя… Если по любви, почему мы так жестоки? А не по любви… что же друг от друга мы хотим? Если мы жестоки, почему настолько Сами мучаемся мы? Потому что правил больше нет, Правил больше нет! Может, это кажется, что мы тоже любим? Потому что правил больше нет, правил больше нет! Люди ошибаются, а мы — люди… * Песня закончилась. Тиба Рю встал рядом с Минори и, взявшись за руки, они поклонились зрителям. Зрители хлопали, а Судзуки не верилось, что все наконец-то закончилось. Где-то с дальних рядов до нее доносились восторженные крики: «Тиба-семпай! Мы любим тебя, Тиба-семпай!» «Хорошо, что они не закидали меня тухлыми помидорами или яйцами! Хотя нет, они бы не сделали этого, боясь попасть в Тиба-семпая… — подумала про себя Минори и отпустила руку музыканта. — Я уже нажила себе достаточно врагов…» Оказавшись за кулисами, Судзуки поспешила уйти. Она быстрым шагом промчалась мимо Такаямы-семпая, который выступал после них. Ей бы следовало послушать его игру, но воспоминание о первом поцелуе перед песней яркой вспышкой озарило ее. Желание сбежать куда подальше и все обдумать было невыносимым. Тиба не последовал за ней. Возможно, причиной было то, что он не видел в этом ничего особенного, а может быть, его чутье ловеласа подсказывало, что сейчас стоит отпустить девчонку. — Стоп! Снято! Отлично! Дальше готовимся к десятому эпизоду, сцене пять. Могами поспешила в гримерную, чтобы подготовиться к следующей сцене. Повсюду слышались перешептывания: «Могами-сан неплохо поет!» — «Да, она исполнила достойно песню. Я поражена!» — «Но это же не войдет в серию?» — «Что ты имеешь в виду? Конечно, войдет. Просто заменят на студийную запись» — «Студийная должна быть лучше? Подчистят, где Могами-сан фальшивила? А Фува Шо, как хорошо играет! Я не ожидала! А этот поцелуй! Он был таким! Просто таким!» — «И не говорите! Мое сердце стучало так, словно Фува Шо целует меня прямо сейчас! Это было очень чувственно!» — «Они же встречаются! Для них это так естественно!» Кёко нахмурилась, но постаралась не подавать виду. Но внутри нее еще во время съемок эпизода проснулся вулкан. «Естественно?! Он меня укусил за губу в последнем дубле! Шотаро! Я тебя убью, Шотаро! Идиот! Болван!» — ругалась она мысленно про себя. Когда Могами вошла в гримерку, то внутри было пусто. Она подошла к зеркалу, чтобы оценить урон ее губам, намеренно нанесенный Фувой. Небольшой участок был чуть красноватым. Кёко стащила из коробки одну салфетку и брезгливо вытерла губы. — Теперь смотря дорамы, я буду сочувствовать актерам, и думать, как же невыносимо им было целоваться, — высказалась Кёко вслух и подошла к окну, чтобы налить стакан воды из расписного кувшина. Дверь со скрипом открылась. — Ямомото-сан, хотите пить? — спросила Кёко, а затем обернулась. От удивления, стакан выскользнул из рук и упал на пол, но не разбился. Вода начала растекаться по полу. — Тсуруга-сан… — тихо произнесла Могами. Момент их встречи тет-а-тет настал, хотя она до последнего этого избегала. «Ну все. Мне конец. Тетушка, дядюшка, я вас любила!» — подумала Кёко, смотря на стоящего напротив Тсуруга Рена. Актер быстрыми шагами приблизился к ней. Кёко замерла на месте, как вкопанная. Бежать было бессмысленно. «Сейчас или никогда. В конце концов, это случилось бы раньше или позже». Могами закрыла глаза. Иногда лучше отключить одно из пяти чувств, чтобы легче перенести происходящее. К изумлению Кёко, Рен крепко обнял ее. Он не ругался, не читал ей нотации, а очень крепко обнимал и ничего не говорил. Могами открыла глаза. Мурашки побежали по телу. Уже такой знакомый аромат окутал ее тонкой вуалью. Она не могла понять, когда он успел стать ей таким родным. Композиция лавандины, пачули, бергамота, ветивера — вновь вскружила голову. Воспоминания нахлынули. Кёко опять захотелось прижаться к Тсуруге-сану, как сегодня ночью, когда он нес ее на руках до машины. Это было выше ее, и она подалась порыву. Кёко обвила руками его шею, ощущая кончиками пальцем мягкость его волос и теплоту кожи. Уткнувшись носом в ворот рубашки, она жадно вдыхала его запах. Кёко слышала, как быстро бьется его сердце. А может это был стук собственного сердца? Впрочем, сейчас для нее это было уже неважно. Кёко, казалось, что время просто остановилось. Руки Рена заскользили по ее спине, а затем оказались на тонкой талии. Актер еще крепче обнял Кёко. — Простите меня, Тсуруга-сан, — тихо прошептала Могами. — Я не хотела разозлить вас… — Я не злюсь, Могами, — прервал ее Рен. — Я испугался. Я испугался, когда понял, что ты исчезла. Я пошел к тебе домой, но тебя там не было. Я дико испугался, зная в каком состоянии, ты была. Я боялся думать, что с тобой могло что-то случиться. Ты не отвечала на телефон, но даже когда ты ответила, и я услышал твой голос, мне не стало легче. Мне не стало легче, пока я не увидел тебя. Я рад, что с тобой все в порядке… Кёко. — Простите меня, Тсуруга-сан. Простите, что заставила вас волноваться… Кёко, опустила руки и подняла глаза на Рена. В них действительно не было злости, но остались следы беспокойства. — Как ты себя чувствуешь, — с теплотой в голосе спросил Рен и заботливо провел кончиками пальцев по бледной щеке Кёко, будто стер невидимые слезы. — Все хорошо, Тсуруга-сан. Кажется, болезнь отступила, — ответила Кёко и улыбнулась. — Рад слышать это… Кёко, — сказал спокойно Рен, продолжая внимательно рассматривать каждую черту ее лица. — Вы выглядите задумчивым… Легкая улыбка озарила лицо Рена. Могами немного удивилась. А затем Рен поцеловал ее в лоб, что вызвало в ней еще большее изумление. Она не ожидала чего-то подобного, но это не было неприятным. Кёко не хотелось убежать, оттолкнуть его или разозлиться. Скорее даже наоборот. В этом было что-то очень личное и близкое. Дверь резко распахнулась, на пороге появился Яширо. От увиденной картины его глаза были похожи на два больших блюдца, а челюсть едва не отвисла. — Рен, тебя ищет режиссер, — заикаясь пробубнил Яширо и закрыл дверь с другой стороны. « Он держал ее за талию! Боже, неужели между ними произошло то, о чем я думаю?! Рен, ты решился?! Я не могу в это поверить! Надо заказать праздничный торт! — Яширо пошел прямо по коридору, пока не уперся в стену. — Надо подумать сколько пригласить гостей… Какие гости?! Какой торт?!» Юкихито снял очки и достал салфетку. Неспешно протирая стекла, он вновь обдумывал увиденное. «Может мне это привиделось? Нет… нет… нет… исключено! Я достаточно долго смотрел на руки Рена». — Вы не видели Кёко? — донесся до Яширо чей-то голос. Посмотрев направо, он увидел перед собой Фуву Шо. «Он, как всегда не вовремя!» — Так вы видели Кёко или нет? — настойчиво повторил вопрос Шо. — Кажется, она побежала в туалет, — сухо ответил Яширо и надел очки обратно. Окружающий мир вновь стал четким. — Спасибо, — не менее равнодушно ответил Фува и пошел дальше по коридору. Туалеты располагались на другой стороне этажа. — Ну вот я стал лгуном, — расстроено произнес Яширо. — Иногда ложь бывает во благо. Яширо подскочил на месте, рядом с ним стоял режиссер. — Режиссер Шингай… — Не нужно мне ничего объяснять. Мне не нравится это чувство неудобства, когда застаешь кого-то врасплох. Ты нашел Рена? — Да. Он сказал, что сейчас подойдет к вам. — Отлично. Так, где он? — В гримерной. — Так Джун и Аои заняты им? Пусть как они закончат, он сразу найдет меня. Спасибо, Юкихито. — Хорошо, — бодро отрапортовал Яширо, а как режиссер оказался на довольно большом расстоянии, с облегчением выдохнул. «Рен, надеюсь, все это было не зря». *Юлианна Караулова — Правил больше нет