Хочу, но не могу!

Она не простая актриса. Это спектакль кулис. Она героиня романа. Это сцена на бис. Роли знакомы до боли. Здравствуй, юная мисс! Им не хватает свободы, только он не артист... (Макsим – Кошка)

Минори со всех ног мчалась вдоль темных коридоров университета. Стук ее сердца был таким громким, что казалось, еще немного, и оно выскочит из хрупкой груди. Наконец, Судзуки увидела тонкую дорожку света на полу около одного из целого ряда кабинетов. На двери висела табличка – «Музыкальный класс №6». Остановившись у входа, девушка отдышалась и только потом решилась войти. - Ты опоздала, - это было первое, что услышала Минори, едва успев открыть дверь в музыкальный класс, и ощутила, как больно и неприятно ударил по глазам яркий свет. - Извините, Такаяма-семпай, - понурив голову, прошептала девушка, зашла внутрь и села справа от него на свободную банкетку. Она увидела, что на пюпитре уже стоят новые, приготовленные им ноты. Также на крышке фортепиано лежал неизменный спутник Такаямы – ежедневник в черном кожаном переплете, куда после каждого их занятия он вносил какие-то записи. Порой Минори представлялось, что там собраны все невысказанные Такаямой проклятия в ее адрес, что-то вроде: «бестолочь, отнимающая мое время…» или « как можно до сих пор, так растопыривать пальцы при игре!», «Жду с нетерпением твоего отчисления еще в первом семестре до конца испытательного срока…». К слову об испытательном сроке. За хорошее пение впервые в истории Токийского Университета Искусств, произошло зачисление на курс абитуриента, не владеющего ни одним музыкальным инструментом, с условием, что к концу первого года обучения, Судзуки сдаст квалификационный экзамен по специальности вместе со всеми. Если ее оценка будет неудовлетворительной, то Судзуки Минори будет отчислена без права восстановления. По всему университету тут же пронеслась ошеломляющая всех абитуриентов и студентов новость. К тому же скрыть того, что Судзуки Минори - дочь ректора не представлялось возможным. Сначала Минори пыталась оправдаться, объяснить, что ее поступление не имеет к отцу никакого отношения, он даже не знал, что она подала документы и на вступительных экзаменах не присутствовал. А когда ему стало обо всем известно, то изменить ничего уже было нельзя. Судзуки Тору был невероятно зол на свою дочь. - Судзуки, если ты еще хотя бы раз опоздаешь, наши индивидуальные занятия на этом закончатся, - сказал Кин и посмотрел в испуганные глаза Минори. - Но наш договор… - недовольно возмутилась Судзуки в ответ, но тут же притихла, когда увидела нескрываемую ненависть в глазах Кина. - Минори, я вынужден заниматься с тобой в свое личное время. С начала наших занятий уже прошло два месяца, и за этот период ты не показала почти никаких результатов. До конца нашего урока осталось двадцать две минуты… - Но нельзя научиться всему так быстро! Я стараюсь, но мне все дается с большим трудом! – закричала девушка и случайно ударила правым локтем по клавишам. Громкий звук испугал Минори, и она резко встала. - Это только твоя проблема, Судзуки. Пока что я не увидел ни капли упорства в твоем желании учиться. Я могу сказать достоверно, что ты не занимаешься дома, опаздываешь на наши занятия, и в пустую растрачиваешь свое и мое время, - спокойно и размеренно говорил Кин, безразлично смотря на девушку. Пусть в данную минуту Минори возвышалась над ним и глядела на него сверху вниз, но она чувствовала себя настолько пристыженной и никчемной, что ей хотелось просто сбежать. Такаяма уставился на часы. – Осталось восемнадцать минут. - Я занима…- Минори едва сдержалась, чтобы не продолжить их спор, но понимая его бессмысленность, закусила нижнюю губу до крови и села на место. Кин просто одарил ее ненавистным взглядом и кивнул головой в сторону фортепиано. Судзуки косо посмотрела на пианиста, но он ничего не заметил из-за ее длинных рыжих волос, которые так удачно скрывали лицо. Девушка уставилась в ноты, пытаясь сконцентрироваться. Она понимала, что должна определить размер, тональность, ключ, но продвинуться дальше названия «колыбельная» не получалось, все мысли были только о словах Такаямы-семпая и Тибы-семпая. - Что ты делаешь? – спросил Кин и оборвал попытку девушки начать играть первый такт. Судзуки, будто проснувшись, непонимающе посмотрела на него в упор. - Собиралась начать разбирать мелодию в правой руке… как мы всегда делали, - пробубнила Минори и вновь уставилась на Такаяму в надежде прочитать на его лице одобрение своих действий. - Разве с этого мы начинаем наши занятия, Судзуки? – сурово спросил Кин. - С гамм. Но у нас совсем мало времени. Я поиграю их дома, - ответила девушка и снова предприняла попытку начать играть. Кин остановил ее, схватив за запястья обеих рук. - Неправильный ответ, Судзуки, - пианист едва заметно ухмыльнулся, смотря на растерянное лицо девушки. – Мы начинаем с посадки за музыкальный инструмент. За два месяца я так и не могу добиться от тебя самого простого. Посмотри на себя. Ты вновь сидишь слишком близко к фортепиано, сутулишься, почти не опираешься на ноги, прижимаешь локти. Ты еще не начала играть, а сделала все неправильно. - Мне вполне удобно… - оправдывалась Судзуки, смотря на луну в окне, а не на Кина. - «Вполне», не означает удобно. Ты едва ногами до пола достаешь, неужели у тебя не возникло желания опустить банкетку ниже, а также убрать свой живот с клавиатуры? Каждый раз в начале занятия мы тратим время на то, что я объясняю тебе одно и то же. Судзуки вновь прикусила губу и закрыла глаза, чтобы успокоиться. Она злилась на Такаяму так, что готова была кинуть в него стоящим на пюпитре толстым нотным сборником, а в вдогонку еще его кожаным и безликим ежедневником. «Редкостный зануда…- подумала Минори и слегка улыбнулась, вспомнив сегодняшний обед с Рю. – Вот бы Тиба-семпай учил меня играть на фортепиано…» Так ничего и не сказав в ответ, девушка села, как ее учил Кин. Посмотрев на ноты «Колыбельной», она уже почти нажала на ноту «ре» второй октавы, но парень остановил ее. - Рано, Судзуки. Ты ничего не забыла? - Гамма. - Верно, Судзуки. Гаммы и упражнения. Ты не можешь переходить к произведению, пока не сделаешь их, - поучал девушку Такаяма. - Я уже говорила, что у нас мало времени… - Абсолютно бессмысленно переходить к игре произведения, пока ты не сделала самого главного. Только длительная игра гамм, арпеджио, аккордов поможет тебе развить беглость пальцев и поставить руки. У тебя очень мало времени, Судзуки. Или возможно ты решила год повалять дурака, сделать вид, что ты занималась и с гордо поднятой головой отчислиться? – перебил девушку Кин. Он был взвинчен и недоволен, хотя пытался скрыть это, стараясь говорить спокойно и непринужденно, как обычно. - До-мажор? – сквозь зубы спросила Минори и сжала правую руку в кулак. - Ля-минор, Судзуки. В пятницу мы играли гамму ля-минор. Ты за прошедшие два дня хоть раз позанималась?! – уже не сдерживаясь, возмущался парень. - Ля-минор… так ля-минор, - равнодушно ответила Судзуки и начала играть. - Что ты играешь? Какие знаки в ля-миноре? - Соль-диез. - Где? - В гамме ля-минор… - ответила Минори, посмотрев с ненавистью в глаза Такаямы. - В какой из трех видов, Минори? У минора три вида: натуральный, гармонический и мелодический. Какой ты собралась играть? - Гармонический, - холодно отвечала Минори. -Какая ступень повышается? - Седьмая. - Верно, Судзуки. Хоть что-то ты запомнила. Теперь играй в две октавы правой рукой. Минори начала играть. - Не своди локти! Не растопыривай пальцы! Опирайся на кончики пальцев! Не заваливайся на большой палец… - исправлял Такаяма каждое неправильное действие подопечной. – На «соль-диезе» всегда четвертый палец, что вверх, что вниз! Минори закончила играть гамму. В комнате повисла гробовая тишина. Кин сидел молча и о чем-то размышлял. - Теперь левой? – аккуратно поинтересовалась Минори. - Левой. Так же в две октавы. До конца занятия осталось пять минут, - с облегчением ответил пианист, взглянув на часы. Ему казалось, что очередной урок длился вечность. Минори начала играть гамму левой рукой. - Разведи локти. Опора на кончики пальцев! Не поднимай так высоко кисть, когда палец подворачиваешь! Четвертый палец левой руки на «си»! Минори таки сыграла гамму еще три раза. Затем перешла к аккордам. Кин снова ругал девушку за ошибки, но она терпела, стиснув зубы. В конце концов, он ее почти единственная надежда сдать квалификационный экзамен в конце учебного года. - Урок окончен, - громко сказал Кин, когда девушка закончила играть аккорды, и взял в руки ежедневник, чтобы сделать записи о проведенном уроке. - Но мы так и не приступили к «Колыбельной»! - возмутилась недовольная Минори. - А кто в этом виноват, Судзуки? – Такаяма равнодушно посмотрел на девушку и продолжил что-то записывать. - Мы должны начать разбирать «Колыбельную»! – громко и настойчиво закричала Минори. - Урок окончен, - Кин демонстративно захлопнул ежедневник, встал и направился к выходу. - Ты не можешь уйти. Если ты сейчас уйдешь, то завтра все кое о чем узнают, Такаяма-семпай, - выпалила девушка. Кин замер, держась за дверную ручку. - Вот как, Судзуки? – спросил парень и обернулся. В его взгляде была такая ненависть, что по телу девушки побежали мурашки, и она стояла, как вкопанная, не имея возможности пошевелиться. Парень уверенным и медленным шагом направился к Минори. Встав к ней нос к носу, Кин положил правую руку ей на плечо и довольно крепко сжал его. - Твои опоздания в наш уговор не входили. Судзуки, ты думаешь, что в твоих руках козырь и пытаешься мной манипулировать? Оставь это. Рассказав всем это «кое-что», ты проиграешь. Ведь кроме меня тебе не с кем заниматься. Преподаватель по специальности не имеет возможности учить с тобой азы. А это значит, что в конце года ты завалишь экзамен и вылетишь отсюда, как пробка, чья бы дочь ты не была, - сказал Кин, еще сильнее сжимая плечо девушки, да так, что та едва не взвыла. - Я могу брать частные уроки, - не отступалась Судзуки. В первый раз за все время Кин при ней рассмеялся. - У тебя же нет денег, Судзуки. Иначе ты бы не пришла ко мне. Я уверен, что после всего случившегося, ректор сократил твои карманные деньги и отказал в оплате частных уроков со словами вроде этого: «Минори, ты без моего одобрения совершила необдуманный поступок, поэтому теперь сама должна решать все возникающие на твоем пути проблемы…». Я прав? Минори снова прикусила губу, опустила голову и в этот раз промолчала. «Откуда он мог знать, что папа сказал мне именно это?!» - удивлялась рассерженная Судзуки. - Молчишь? Значит, все так и было, - сказал Кин и вышел из класса, закрыв за собой дверь. Минори тут же села на пол и расплакалась, прикрывая ладонями лицо. Слезы капали на белоснежный воротничок рубашки, оставляя серые следы из-за потекшей с тонких ресниц туши. - Стоп! Снято! Перерыв пятнадцать минут! Готовимся к следующей сцене! – закричал громко режиссер, чтобы его услышал каждый. Рен протянул руку Кёко и помог ей подняться. - Ты молодец, хорошо постаралась, - похвалил девушку актер. - Спасибо вам, Тсуруга-сан, - поблагодарила его Кёко и увидела, как Джун и Аои махали ей руками. – Извините, мне надо идти сменить костюм и подправить грим, - сказала Кёко поклонившись и поспешила удалиться. Вокруг она слышала, как все обсуждают отснятую сцену и восхитительную игру Тсуруги-сана. «Тсуруга Рен умеет играть на фортепиано! Он просто восхитителен!» - «Он же брал уроки игры, когда снимался в «Темной луне»! Говорят, он и сейчас продолжает их посещать!» - «Это сцена была такая напряженная…» - «Я бы хотела учиться игре на фортепиано у Тсуруги Рена!» - «Могами Кёко тоже хорошо сыграла в этой сцене Судзуки. У нее очень естественно все получилось!» - «Так она и не умеет играть, как и Минори, поэтому сцены ей удаются» - «Наверно так и есть» - слышала Кёко отовсюду доносившееся разговоры. - Да, они правы, - грустно бубнила себе под нос Кёко. - Это игра Тсуруги-сана направляла меня. Он в очередной раз вынудил меня играть, как то было необходимо. - Кёко-чан, ты молодец! С каждой сценой ты все лучше передаешь образ Минори, - услышала девушка знакомый голос и обернулась. - Яширо-сан… спасибо, - Кёко была откровенно смущена его словами. - Смотрите, Фува Шо! – сказал кто-то из работников на студии, когда музыкант показался в холле съемочной площадки. «Точно это он. Говорят, Фува встречается с Кёко-чан» - «Да, я тоже купила вчерашний выпуск журнала» - «Я думала у них плохие взаимоотношения, но видимо они просто так специально себя вели» - «Повезло же Кёко!» - «А мне Рен больше нравится!» - судачили со всех сторон так, что Могами даже не успевала отследить, откуда шли разговоры. Кёко по прежнему стояла спиной к холлу, по которому шел Фува, и старалась держать себя в руках и не подавать виду, что все услышанное ее задевает. Именно о подобной ситуации говорил девушке Рен, когда они ехали утром в машине. Встречу с журналистами удалось избежать, а до текущего момента никто ни о чем ее не спрашивал. Но пришел Шотаро и затухающий огонек вновь превращался в опасное пламя. «Даже не вздумай подходить ко мне, болван!» - крутилась в голове Кёко одна и та же мысль. - Доброе утро! – здоровался с каждым музыкант и широко улыбался. Большая часть девушек с восхищением смотрели на него, но при этом искоса и не добро поглядывая на Могами. Яширо с огорчением лицезрел происходящее. Он хотел бы помочь Кёко, но не знал чем и как. Могами же становилась с каждой секундой чернее тучи, а ее демоны бездыханно падали на пол рядом с ней. - Доброе утро, Кёко! – сказал радостно Фува и подмигнул Кёко, тем самым привлекая полное внимание окружающих людей. - Доброе утро, - еле слышно ответила Могами сквозь стиснутые зубы. Если бы они были сейчас вдвоем с Шотаро, она непременно бы ему врезала. Вдоволь насладившись происходящим, музыкант отправился в гримерную, а девушку под руки увели Джун и Аои. Разговоры мгновенно прекратились и все приступили вновь к работе.