Огонь семейного очага

Нико сидел за своим столиком в трапезном павильоне и вяло ковырял вилкой свой обед. Несмотря на то, что перед ним было отличное жаркое с рисом, есть ему не шибко хотелось. Сын Аида вообще мало ел, когда о чем-то переживал, а переживал он почти постоянно. В итоге даже Деметра, матушка его мачехи Персефоны, сжалилась над ним и теперь каждый день у постели Нико материализовывались свежие фрукты и овощи. Мальчику нужно получше питаться. А то кожа да кости. Нико отнюдь не желал подобного внимания, но приходилось принимать дары, чтобы не разгневать свою «тетушку». Ему и без того было достаточно напряженных отношений с отцом и извечных конфликтов с Персефоной, перед которой он был виноват уже тем, что вообще родился. Но если в предыдущие недели Нико с головой окунулся в строительство домика и меньше думал о своей семье, то сегодняшний разговор с Перси разбередил все раны, какие только в принципе можно было разбередить. Хотя, сказать по правде, сын Аида сам затеял эту беседу и втайне даже хотел поделиться с кем-то своими переживаниями. Хотел – и в то же время отчаянно этого боялся. Вот и сейчас он не испытывал облегчения от того, что выговорился. Скорее тревожился – не слишком ли открылся Перси? Нико видел, что сын Посейдона пытался его понять и поддержать и в отношении матери, и в отношении сурового отца. Вот только было яснее ясного: не верил Перси, что Аид может кого-то вообще любить. Признаться, Нико и сам уже почти в этом разуверился… вот потому-то и нужно было, чтобы кто-то поспорил с ним, опроверг все его доводы, доказал, что это совсем не так. Да только – кто из полубогов не считал Аида бесчувственным тираном? Да еще это внезапная вспышка гнева, когда Нико истерил на весь лагерь, будто полоумный… Это же надо было так опозориться! Во весь голос кричать о сокровенном, о том, что терзает душу?! Хорошо, что Перси спас положение, начав эту ссору с Клариссой, и отвлек всех на себя, а то Нико было впору хоть сквозь землю провалиться – причем в самом прямом смысле. Уйти в царство отца – и затаиться там. «Идиот! Нашел о чем кричать. И где кричать! – ругал себя сын Аида. – Еще бы залез сейчас на стол посреди трапезного павильона и принялся оттуда вещать, как ты не любишь Зевса и как все несправедливы к Аиду!» А оживление черепа и вовсе встревожило юного полукровку – спонтанный вызов мертвых случался всё чаще, и это ему совсем не нравилось. Устроить локальный Судный день Нико как-то не хотелось. Единственным приятным событием был очередной проблеск памяти – вот только жаль, что опять все детали были как в тумане. Может, действительно стоит обратиться к этому старосте домика Гипноса? Как там его зовут – кажется, Кловис? Но вот всё дело в том, что снова открыться кому-нибудь Нико был не готов. Он и так сегодня разоткровенничался перед Перси, а Перси был ему… ну, ближе всех остальных полукровок. Забавно, однако, что совсем недавно сын Аида был готов его возненавидеть, а теперь почти распахнул перед ним свою душу. Но ладно Перси, а заговорить о своей семье, о потерянных воспоминаниях с кем-то посторонним? Юный ди Анджело посмотрел на столик детей Гипноса. У них обед тоже продвигался не ахти как: парни и девчонки кемарили над тарелками, изредка от какого-нибудь громкого звука кто-нибудь из них вздрагивал, удивленно глядел на недоеденный обед и принимался за вилку с ложкой. «Интересно, они всегда такие? Этак можно заснуть с куском жаркого или ложкой супа во рту… И с такими вот говорить о моих странно возвращающихся воспоминаниях? Одно хорошо – что им ни расскажи, эти ребята, кажется, обо всем забудут буквально через несколько минут». Вспомнив, что и его порция по-прежнему недоедена, Нико, вздохнув, вернулся к трапезе. В последние две недели он сидел в павильоне за своим собственным столиком, хотя Хирон всё еще звал его за директорский стол. Но, как бы хорошо юный полукровка ни относился к наставнику, рядом с ним и Дионисом он чувствовал себя не в своей тарелке. Стремление к обособленности у Нико наблюдалось, кажется, во всем: отдельный столик, свой домик. Он оправдывался тем, что необходимо, чтобы у детей Аида, одного из Большой Тройки, было в Лагере всё свое, но внутри мальчик знал: дело не только в этом. Он кое-как запихал в себя последние куски жаркого с таким видом, будто его заставили жевать жестяные банки из-под колы, как это делали сатиры, затем налил себе сока и, держа стакан обеими руками, зажмурил глаза. Ему так хотелось узнать, о чем же было вон то, совсем недавнее видение из прошлого. Он знал, что если в ближайшее время он не соединит те обрывки, которые ему явились, в единое целое – то это воспоминание никогда больше не вернется. У него уже было несколько похожих проблесков: в течение суток он более-менее удерживал их в памяти, но на следующий день от них не оставалось и следа. И что теперь – потерять и это воспоминание? Такое… дорогое? У Нико было ощущение, что впервые он увидел что-то очень хорошее и светлое из своего прошлого. То, что являлось ему до этого, было тоскливым и полным боли. Он уже не помнил подробностей, остались лишь ощущения. Признаться, такие воспоминания он не очень-то желал возвращать, потому не шибко беспокоился на их счет. Но это, сегодняшнее, было совсем иным. Пусть Нико смог ухватить только обрывки, но они были очень яркими. Улыбка отца, который держал на коленях Бьянку, а она показывала ему какую-то книжку и, кажется, даже пыталась читать. Мать, которая накрывала на стол в гостиной с большим камином и время от времени бросала на своего возлюбленного и детей взгляды, исполненные тихой радости. Он сам, совсем маленький, устроившийся у ног отца и держащий в руках плюшевую адскую гончую. Нико даже помнил ощущения от ее игрушечного меха – не как у настоящей, а гораздо мягче и приятнее на ощупь… Воспоминание было наполнено чувством неподдельного счастья – того простого семейного счастья, которое кажется невозможным для детей и возлюбленной Аида. Но факт – именно оно царило в той гостиной, затерявшейся среди времени и каким-то чудом вернувшейся в память Нико. Счастлив был даже Повелитель Подземного мира! В видении перед гибелью матери Аид выглядел отчаявшимся и сломленным, и его боль быстро перешла в гнев и ненависть, превращая его в того, кем он и был теперь. Но в этом видении Нико всегда мрачный отец будто не был собой. А может, всё-таки был? Только эту свою сторону никогда более не показывал? А может, она умерла вместе с возлюбленной, матерью его детей? «Зря надеешься, – сказал себе юный полукровка. – Напрасные ожидания, напрасные попытки увидеть в Повелителе Мертвых живого, любящего, заботливого, радующегося простому смертному счастью… Ты всё себе придумываешь!» Но ведь воспоминание было реальным, разве нет? Не мог же Нико его сам себе придумать и внушить? К тому же, по словам Перси, он тоже сильно изменился. Всего-то за один год, после гибели Бьянки. А с того далекого вечера минуло более семидесяти лет… Неудивительно, что Аид стал другим. Если Нико не ошибся и всё было именно так, то тем более хотелось увидеть то воспоминание во всех деталях. Узнать, не напутал ли он чего, а также хотя бы ненадолго обрести семью в прошлом, раз уж в настоящем он ее лишен: мать и сестра мертвы, а отец – считай, живой мертвец. Да, искушение встать и после обеда подойти к столу детей Гипноса было поистине велико. Не рискнуть ли в самом деле? Он ведь просто узнает, чем может быть вызван тот факт, что воспоминания будто молнией вспыхивают в голове и вдобавок порождают их вроде бы всякие пустяки. И, что еще важно, можно ли эти смазанные, размытые картины как-то восстановить, сделать более ясными? В конце концов, кто еще поможет ему, раз отец отказывается говорить об этом, а с матерью встретиться пока невозможно? Но, с другой стороны, тогда придется кое-что рассказать – про те же воды Леты, почему Нико в них искупался. Вернее, его искупали. А этого ох как не хотелось… Задумчиво вертя в руках стакан с соком и совершенно забыв о нем, Нико спорил сам с собой: находил новые поводы – и тут же придумывал различные отговорки. Когда же закончилась трапеза, он молча убрал со стола и, более не глядя на детей Гипноса, отправился на тренировочную площадку. Погруженный в свои мысли, Нико не замечал, что в течение всего обеда на него из-за учительного столика бросал задумчивые взгляды кентавр Хирон… *** Нет, этот кентавр точно взбесился! Почему-то на этой тренировке он решил уделить всё свое внимание именно Нико! – Надень-ка полный доспех, – настоял он. – Нет-нет, кирасы мало. Шлем, поножи, наплечники и наручи. И поторопись! Сын Аида и кирасу-то редко когда надевал, предпочитая защите быстроту движений, когда тебя не стесняет тяжелый доспех. Но Хирон – всё-таки главный наставник по боевому искусству, раз уж ты пришел на площадку – изволь его слушаться. Пришлось провести более четверти часа в арсенале, в поисках подходящей брони. Хорошо, что в свои двенадцать с половиной лет Нико был высок ростом, хотя и худощав, и походил на четырнадцатилетнего, а потому наконец подобрал себе броню по телосложению. И всё равно она чертовски мешала! Несмотря на то, что коринфскому закрытому шлему он предпочел так называемый халкидский, оставляющим открытым лицо, накрепко прицепленные к нему нащечники неприятно стягивали щеки. Бронзовый нагрудник давил, металлические пластины-птериги, призванные защищать бедра, звенели, как колокольчики на шее у коровы, а наплечники вообще не давали как следует замахнуться мечом! А уж кто выдумал эти поножи – вообще непонятно! Хорошо еще, что его не заставили взять в руки тяжелый греческий щит-гоплон, иначе бы Нико грозило стать таким же неповоротливым, как бегемот. Но Хирон на этом не остановился. Он велел юному полукровке показать несколько известных ему приемов с мечом, а потом продемонстрировал ему еще один. – Достаточно теории, – удовлетворенно кивнул он. – Теперь – практика. И вот твои первые противницы! В качестве соперников Хирон привел не кого-нибудь, а трех гарпий-охранниц Лагеря, вооруженных каждая двумя мечами средней длины. Судя по всему, они были озадачены не менее Нико и остальных полукровок – видимо, о подобных услугах их просили не часто. Но заместитель директора как ни в чем не бывало объявил о начале схватки. Да, Нико пришлось попотеть – в этом доспехе-то! Ох и заставили противницы его побегать! Отпрыгивать туда и сюда, уворачиваться от мечей и острых когтей, пытаться нанести ответные удары. Если их атаки он еще худо или бедно отбивал, то достать до вредных птичек было сложно: гарпии знать себе зависали в девяти футах над землей – поди еще дотянись до такой подвижной цели! С одной бы он справился без особых проблем, может, успел бы нокаутировать и вторую, но в это время третья спокойно огрела бы его своими клинками или проехалась когтями. В итоге Нико весь взмок в своей кирасе и халкидском шлеме, а этим вертихвосткам, кажется, начинало нравиться гонять обалдевшего полукровку – вошли во вкус, что называется. Наконец сына Аида достали эти побегушки. Пришлось пожертвовать защитой и пойти в атаку – ему удалось как следует врезать первой гарпии плашмя мечом по корпусу, сшибив ее на землю. Но тут случилось то, чего и следовало ожидать: он не успел вовремя увернуться от атак второй, и ее когти опасно царапнули его по плечу. Не будь оно защищено наплечником – Нико пришлось бы несладко. Но зато теперь подставилась сама гарпия: отбив удар ее клинков, полукровка схватил ее за лапу и с такой силой рванул вниз, что бедняжка тут же растянулась на тренировочном поле. Правда, Нико тоже не удержался на ногах и грохнулся о землю так, что зазвенели все части доспеха. Часть полукровок, оставивших тренировку и с интересом наблюдавших за схваткой, засмеялись, чему сын Аида, ясное дело, не обрадовался. Но в воздухе парила еще одна вертихвостка, а потому разлеживаться Нико было некогда. Стиснув зубы, он вскочил, выбил клинок из лап лежащей гарпии, которая тоже решила вернуться в бой. – Я бы тебе этого не советовал! – буркнул он и обратил свой меч из стигийской стали против оставшейся гарпии. Хирон кивнул и сделал обеим охранницам знак не вмешиваться в дальнейший поединок. Справиться с одной было уже легче – сложнее было в гневе не нанести ей действительно серьезную рану, ведь, в конце концов, она была всего лишь охранницей лагеря, а не нападавшим монстром. Из-за того, что его меч из стигийской стали был довольно короткий, Нико был трудновато удерживать гарпию на безопасном для себя расстоянии, зато он в полной мере осознал преимущество тяжелого доспеха – он неплохо защищал от рубящих ударов. Наконец, улучив момент, сын Аида перехватил меч руками за лезвие – и ударил нахалку эфесом в грудь. С возмущенным криком гарпия рухнула вниз, где уже отдыхали ее товарки. – Отлично, хватит! – сказал Хирон, невозмутимо смотревший на всё это. – Спасибо тебе, Сильвия, – обратился он к гарпии, которая продержалась дольше всех, а теперь несчастно подсчитывала, скольких перьев ей стоила эта схватка. Тем не менее, она услужливо кивнула – обращайтесь. А затем вместе с подругами спешно покинула тренировочную площадку. – А вы возвращайтесь к своим занятиям! – велел кентавр остальным полукровкам. – Всем вам рано или поздно придется сразиться с летающим противником, так что готовьтесь и отрабатывайте удары! Лу, – окликнул он старосту домика Гекаты, – наколдуй им призрачных гарпий, чтобы избежать реальных ран. Только не переусердствуй! – поспешил предупредить он. Полукровки тут же радостно забыли о Нико и вскоре занялись уменьшение численности каких-то летучих созданий, лишь отдаленно напоминавших гарпий – как всегда, дочь Гекаты наколдовала немножко не то, что хотела. Но это «немножко не то» летало, сражалось – и вроде бы даже побеждалось… Нико, впрочем, это было неважно. Разберутся сами, вон их сколько. Он только надеялся, что для него на сегодня тренировка закончилась. Напрасно! – А что если сразишься с противником, вдвое выше тебя ростом – и к тому же не человеческого телосложения? – улыбнулся Хирон и вынул из ножен свой меч. – Наставник! – Нико попытался взять себя в руки. – Я не хочу с вами сражаться! – А ты и не сражаешься. Ты – тренируешься. Давай, поехали! Шумно выдохнув, сын Аида поднял свой меч – и бросился в атаку. Зря – Хирон едва не вырубил его первым же ударом. Он обладал значительным преимуществом в росте, к тому же был сильнее. Правда, массивное телосложение делало его не очень поворотливым – в отличие от гарпии, а значит, в этом был шанс Нико. Но вот еще сумей этим воспользоваться! Хирон изводил его своими атаками где-то минут десять, пока наконец Нико не изучил его тактику и, улучив момент, не попробовал контратаковать, перейдя из защиты в атаку. С первого раза не получилось… очень даже не получилось… Хрясь – копыта вставшего на дыбы Хирона врезались в нагрудник сына Аида, и мальчик, выронив меч, пролетел с десяток футов и с размаху шмякнулся наземь. На мгновенье Нико показалось, что из него едва не вышибли дух – причем непонятно, то ли ударом копыт, то ли ударом о землю, то ли всем вместе. Тело взвыло от боли, грудная клетка гудела, Нико не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кое-как он перевернулся на живот – и уткнулся лицом в грязь. Не было сил даже подняться… – Прости, мой мальчик, я слегка перестарался, – послышался откуда-то сверху виноватый голос Хирона, а потом его копыта зацокали куда-то в сторону. – Уилл, помоги Нико! Кажется, зовет врачевателя из домика Аполлона… Ну уж нет, еще не хватало, чтобы сын Повелителя Подземного Царства при всех валялся физиономией в пыли. Стиснув зубы и бормоча про себя проклятия, Нико кое-как поднялся. Конечно, принадлежность к полубогам защитила его – смертный бы после такого удара отправился прямиком в больницу. Но всё же полукровка опасался, что одно или два ребра могут быть и сломаны – вон даже кираса погнулась, так хорошо по ней шарахнул Хирон. Опустив руку в карман брюк, Нико нащупал там кусок амброзии и сунул его в рот, а затем, с трудом поднявшись, привалился к одному из столбов на площадке. Хотелось снять нагрудник, вдруг ставший до невозможности тяжелым, но руки двигались еле-еле. Хотя надо отдать должное этой кирасе – она таки защитила его. – Где раненый? – весело спросил Уилл, подходя. – А, Нико! Ничего себе на тебе вмятина! – он ткнул в нагрудник. – Надеюсь, вмятина всё же на нем, а не на мне, – проворчал сын Аида, морщась. – Снять не поможешь? Раз уж лекарь пришел, пусть развяжет ремешки, стащит с него доспех и проверит своим особым зрением, все ли ребра на месте – и желательно, чтобы они были не в треснувшем состоянии. – Конечно! – Уилла невозможно было смутить. Он аккуратно размотал завязки и помог сыну Аида разоблачиться. – Одну минутку? Ты пока не умираешь еще? Тогда я тебя просканирую! Нико не умирал, хотя его пошатывало. Но хотя бы боль притупилась, и прошла противная тошнота. Уилл вгляделся в своего пациента, словно видел его насквозь – как при рентгене. Хирон стоял рядом и смотрел на Нико слегка озабоченно. Тем временем сын Аида, пользуясь поутихшей болью и тем, что стало легче дышать, с досадой думал о том, что не справился с кентавром. Да и гарпии его как следует вымотали – если бы их была целая стая, ему пришлось бы нелегко. – Всё хорошо, переломов нет! И даже сильного ушиба. Нагрудник защитил, ну а что погнулся – ребята Гефеста вмиг его починят! Погоди, немного подлечу… – Да не надо… – попытался было отнекиваться Нико, но Уилл уже поднес к нему руки, зажмурил глаза и забормотал гимн Аполлону. С его рук тут же полился какой-то золотистый свет, вливаясь в тело Нико. Надобно сказать, что буквально через минуту сын Аида почувствовал, что он в полном порядке. Теперь он твердо стоял на ногах, дышалось легко – и он даже мог нагнуться. – Вот и всё! – довольно объявил Уилл, отнимая руки. – Спасибо, – проговорил Нико. Что ни говори – но целительство давалось детям Аполлона как нечто само собой разумеющееся. На мгновенье сыну Аида даже стало слегка завидно: он умеет поднимать зомби и говорить с призраками, фурии и адские гончии слушаются его, он спокойно может входить и выходить из Царства Мертвых, путешествовать по теням – но не умеет создавать ничего нового! Ни вливать в тело живительное силу, исцеляя его, ни создавать различные механизмы, как отпрыски Гефеста, ни придумывать грандиозные проекты, как дети Афины. Даже у Перси разрушительная сила сочетается с созидательной – вода не только отнимает, но и дарит жизнь. А он, Нико? Почему его способности настолько однобоки? «Или всё-таки есть в них и другая сторона? – спросил сам себя сын Аида, отходя от столба и подбирая свой меч. – А я просто ее не вижу? Вон как не могу выстроить домик, в который спокойно зашел бы не только мой отец, но и мать?» – Не за что, обращайся! – отозвался между тем Уилл. Несмотря на то, что его лицо выглядело осунувшимся, он по-прежнему был само радушие. Он хотел сказать что-то еще, но тут с дальнего конца площадки послышались крики: «Лекаря, лекаря!» – Прошу меня извинить, кажется, ребята Ареса опять кого-то покалечили… И он помчался приводить в чувства очередного раненого. Нико надеялся, что сможет закончить тренировку товарищеским боем с Перси или, скажем, с Аннабет. В конце концов, пусть Хирон займется детьми Аполлона – лучшими лучниками в лагере. Или проконтролирует, чтобы старшие братишки Клариссы опять не сломали кому-нибудь конечности. Но кентавр, раздав распоряжение отпрыскам Афины и разняв детей Гермеса, снова подскакал к Нико. За ним спешил один из младших ребят из домика Ареса – Ральф. Сын Аида выругался про себя: несмотря на свои четырнадцать лет, это был довольно искусный в фехтовании парень – и при этом со скверным даже для детей бога войны характером. – Вот что, Нико, – сказал Хирон. – С чудищами на сегодня всё, потренируйся против ровни… – Надевай новый нагрудник, любимец призраков, – ухмыльнулся Ральф. – Я его помну так же, как и предыдущий. Нико хотел было начать поединок без кирасы, но снова вступился Хирон, настояв на том, чтобы сын Аида был хорошенько экипирован. Видимо, не шибко доверял Ральфу. Пришлось потратить еще как-то время, чтобы найти на складе новый нагрудник. Тренировка уже подошла к тому времени к концу, и часть ребят уже разбежались – наступало личное время перед ужином. Нико тоже хотелось бы поскорее принять душ и удрать в лес, где недавно объявился блуждающий дух: полукровка желал выяснить, что привело его сюда – случайность или чей-то умысел. Но Хирон и не думал отменять поединок, а Ральф, похоже, так и жаждал напоследок намять кому-нибудь бока – в сегодняшнем противостоянии с детьми Афины по количеству побед опережали пока вторые. Сын Ареса хотел отыграться хотя бы на Нико. Его меч был достойным соперником клинка из стигийской стали. Пусть металл, который пошел на его изготовление, был менее крепкий, но длина обоих оказалось примерно одинаковой, к тому же оружие Ральфа, как и копье Клариссы, могло испускать небольшие электрические разряды. Не убьют – но доставить массу неприятных ощущений вполне могут. – Начинайте! – объявил Хирон. Оставшиеся на площадки ребята окружили их и принялись спорить, кто победит. Братья и сестры Ареса поддерживали, понятное дело, Ральфа, Перси и Аннабет были на стороне Нико. Остальные взирали на поединок с любопытством, делая ставки. Нико и не ожидал легкого боя. Ростом они были равны, но сын Ареса был более крепкого телосложения и казался сильнее. Зато Нико был более ловким и вертким. Первая минута схватки продемонстрировала, что каждый из них трезво оценил недостатки и сильные стороны противника – пока никто не мог одержать верх. Всё-таки сыну Аида снова пришлось мысленно поблагодарить Хирона на доспех. Пару раз противник от души заезжал Нико клинком по наплечнику, один раз нанес колющий удар в нагрудник, а в третий – проехался по ногам. Сам Ральф был закован в броню не хуже греческого гоплита, а потому пробить его доспехи было не так-то просто – в итоге у обоих соперников преумножилось количество синяков и мелких ушибов, но исход поединка был по-прежнему неясен. Пару раз сын Аида ощущал слабый разряд электричества, но не настолько болезненный, чтобы он повлиял на его оборону. Напряжение, однако, нарастало – ребята вокруг всё оживлялись, подбадривая своих бойцов. Оба потихоньку выматывались и начинали понимать – нужно уже закругляться с этой пляской мечей. Каждая атака могла закончиться победой одного из них – и поражением другого… Нико провел обманный маневр – позволил противнику атаковать себя, надеясь воспользоваться этим и провести грамотный выход из защиты. И ведь вроде бы у него получилось – меч Ральфа рассек воздух в том месте, где всего пару секунд назад был Нико, а сын Аида, будто призрак, появился сбоку от него и, перехватив меч обеими руками, нанес сильный удар плашмя по шлему соперника, надеясь слегка оглушить его. Вернее, почти нанес… Всё-таки сражался-то он с сыном бога войны, которого не так-то просто было перехитрить – увернувшись, Ральф нанес удар острием своего клинка прямо в лицо Нико, которое халкидский шлем, увы, никак не защищал. – Нарушение! – сурово выкрикнул Хирон. Действительно, ударять острием в лицо было запрещено, но, кажется, в пылу схватки сын Ареса позабыл о правилах. Нико удалось увернуться – частично, – и острие скользнуло по стальному наплечнику и, соскочив с него, полоснуло по незащищенному участку руки выше локтя. Юный полукровка зашипел от боли – но даже такое ранение не было бы критичным, если бы в это мгновение с кончика меча не сорвался электрический разряд… Сыну Аида показалось, что, не будь на нем шлема, волосы встали бы у него дыбом. Разряд прошел через всё тело, заставив сердце болезненно сжаться. Снова стеснило дыхание, Нико пошатнулся – а Ральф только этого и ждал. Он занес меч, чтобы ударом в нагрудник повергнуть сына Аида на землю – но вдруг его клинок встретил в воздухе преграду, со звоном скрестившись с Анаклузмусом. – Это против правил, Ральф! – выкрикнул Перси. – Сказали же! – Джексон! – расталкивая столпившихся ребят, к ним подошла Кларисса. – Чего лезешь не в свое дело? Перси мельком встретился с ней взглядом, не забывая при этом следить за противником: – Кларисса, ты же знаешь: ЭТО. ПРОТИВ. ПРАВИЛ! – и он высвободил меч, резко оттолкнув Ральфа в сторону. – Что, тоже получить хочешь? – взъярился сын Ареса. – Ральф! – крикнула Кларисса. Его командный голос вынудил парня повернуться. Вид у дочери Ареса был мрачный – ей очень не нравилось уступать. Но Кларисса была уже не той девчонкой, что четыре года назад. Она пережила два опасных поиска, две тяжелые битвы. Она теряла братьев и сестер, теряла друзей. В ее жизни наконец появился Крис, ставший ее возлюбленным – их отношениям до сих пор удивлялись все в Лагере. И, в конце концов, Кларисса была старостой в домике Ареса, то есть командиром. А если командир позволяет солдатам идти против правил – он плохо заканчивает, а его отряд перестает быть боеспособной единицей. Даже неистовая дочь бога войны это понимала. – Оставь Джексона в покое. Ты действительно нарушил правила. Пусть ди Анджело приходит в себя – и продолжите схватку. И больше без подобных номеров! – она смерила Ральфа суровым взглядом, будто говорящим – не позорь наш домик. – А то будешь заниматься чисткой сортиров две недели подряд. Ральф проворчал что-то себе под нос, но покорился. Опустив меч, он понуро глянул на подошедшего к нему Хирона, который заставил его повторить вслух все правила безопасности при поединках. Всю эту сцену Нико видел, как в тумане. У него в ушах стоял звон, в голову будто вставили дрель, всё тело горело. Кое-как выдохнув, он дотянулся здоровой рукой до завязок шлема и стянул его с головы вместе с подшлемником. Волосы прилипли к голове, лоб взмок. Нико скосил глаза на свою левую руку – из-под раскромсанной на предплечье рубашки выглядывал свеженький порез, а рядышком с ним – ожог. Рука буквально горела от боли, будто ее сунули в пламя… – Так, что такое? Опять раненый? Нико? – появившийся, как чертик из табакерки, Уилл Солас присвистнул. – Сегодня тебе прямо везет! Сын Аида хмуро воззрился на него. – Убери, если сможешь, последствия этого разряда. Я должен продолжить бой, – Нико изо всех сил старался стоять прямо, хотя голова кружилась. На прокушенной от боли губе проступила кровь. – Не могу больше лечить, сегодня все здорово поработали оружием, – развел руками Уилл. Он и сам выглядел вымотанным. – Но, как вижу, у тебя ничего серьезного, хотя болит, я уверен, здорово. На, выпей нектара, – он протянул ему фляжку, – пройдут последствия шока и порез с ожогом мигом подживут. Тебе незачем ходить с эдакой красотой… Хотя девушкам, – сын Аполлона ухмыльнулся, – нравятся шрамы у парней… Нико ничего не ответил – он не был склонен поддерживать чьи бы то ни было шутки. Отдав свой меч Перси, он отвинтил крышку фляжки и сделал пару глотков, чувствуя, как живительный нектар разливается по телу, прогоняя прочь жар и боль. Руке сделалось легче – видимо, рана в самом деле заживала. Может, всё бы и кончилось обычным поединком – если бы Ральф не был в ярости. Его трижды сегодня поставили на место: сначала Перси и Кларисса – а затем и Хирон. Юный сын Ареса, несмотря на отличную физическую форму и боевую подготовку, во время знаменитой битвы на Манхеттене был оставлен Клариссой в Лагере – охранять его. А может, староста просто ему не доверяла. В итоге вся битва прошла мимо него, отчего Ральф злился и пытался взять свое хотя бы теперь. А вместо этого ему делали выговоры все, кому не лень, – ладно его прямой командир и наставник, но еще не хватало терпеть этого выскочку Джексона! А тут вдобавок этот недомерок – сын Аида – оказался на удивление неплохим противником – даже без своих хваленых скелетов. Ральф уже не был так уверен в себе, как в начале схватки. Проиграть сейчас – значит вконец опозориться, и ведь теперь все будут следить, чтобы он не применял запрещенных приемов! Нужно было кончать с этим – и поскорее. А проклятый сынок Аида что-то не торопился. Подумаешь, поджарил его чуток слабым разрядом – а он уже разохался… Раздраженный, Ральф не сдержался – а может, он специально хотел позлить Нико, чтобы тот потерял над собой контроль. – Слушай ты, некрофил, сколько будешь глотать свой нектар? Не думал, что деточки Аида такие неженки, что от легкого разряда уже готовы упасть в обморок. Ты сражаешься или признаешь мою победу? Если Ральф просто не сдержался – то он был глуп, поскольку любой воин должен уметь владеть собой. Если же он провоцировал Нико – то был глуп вдвойне, потому что не учел, к чему может привести гнев сына Аида… Всё раздражение, скопившееся в Нико за день – недовольство собой, непростой разговор с Перси, обида на отца, легкая досада от того, что Хирон будто нарочно устроил всё это, – всё выплеснулось одним махом, будто прорвавший плотину поток. Поток Стикса, чьи черные воды и без того опасны, а в виде безудержной реки – опасны вдвойне… Нико сам не понял, что он сделал. Ральф внезапно вскрикнул – из земли высунулась костлявая рука и крепко ухватила его за ботинок. – Что за?.. Сын Ареса попытался вырваться – тщетно, рука держала его железной хваткой. Тогда он попробовал ударить по ней мечом, однако пришлось это делать с осторожностью, чтобы не попасть по собственной ноге. Он сумел отрубить кисть скелета, но из земли уже тянулись новые пары рук, одной из которой удалось цепко ухватить его за другую щиколотку – и с силой дернуть. Ральф попробовал сохранить равновесие, замахал руками, заставив столпившихся вокруг ребят шустро шарахнуться в сторону, чтобы по ним не прошелся клинок меча, – и, не совладав со своим телом, рухнул вперед, на живот. В этот раз уже он втемяшился лицом в землю, наглотавшись пыли. Но это был еще не конец. Новые ручищи схватили его за запястья – тем самым намертво припечатав к земле. И, словно для того, чтобы окончательно унизить сына Ареса, прямо перед его носом возникли два сжатых костлявых кулака и поочередно от всей души втемяшились ему в лицо – так, что Ральф увидел россыпь звезд перед глазами. Теперь уже не у одного Нико кружилась голова. Правда, упасть братцу Клариссы явно не грозило – он и без того был распростерт на земле. Всё это произошло так быстро, что ребята только и успели, что схватиться за оружие. – Отвалите, мертвяки! – взвыл Ральф, силясь освободиться. Несколько его братьев кинулись ему на помощь и принялись отрубать скелетам кисти, но на их месте тут же появлялись новые. Впрочем, скелеты больше не размахивали кулаками, а просто крепко держали сына Ареса. Одна кисть у головы Ральфа даже потрепала его по макушке. Это уже не было угрозой, а скорее издевкой. Поняв, что сыну Ареса не угрожает опасность, ребята вокруг начали посмеиваться –ситуация начинала выглядеть комично. – Что, Ральфи, никак ты понравился этим скелетончикам? – Ага, вон как нежно тебя гладят! Кларисса не тратила время на попытки освободить своего брата. Она сразу поняла, откуда дует ветер, и впилась взглядом в Нико. – Ди Анджело, это тоже ПРОТИВ правил! Тут наконец Нико осознал, что он натворил. Полукровка мысленно выругал себя. Проклятье, он снова не сдержался – разозлился на этого Ральфа – и вот к чему это привело! Хорошо, что скелеты просто опрокинули его и надавали тумаков – оно, признаться, вполне даже оправданно: небольшая встряска паршивцу не помешает. Но где гарантия, что не случилось бы что-нибудь более серьезное? Натравливать скелетов на людей, становится таким же грозным, как отец… Этого Нико хотел меньше всего. Что подумала бы о нем мама? Хотела бы она увидеть сына таким? Ответ был очевиден. На душе скребли кошки, хотя внешне Нико казался невозмутимым. А между тем физически ему сделалось лучше: нектар действовал безотказно, порез затянулся, ожог исчез, на его месте пребывало лишь небольшое красное пятно, а от пронзившего его разряда осталась лишь легкая головная боль. – Против, Кларисса, – поднял Нико глаза на старосту домика Ареса. – Но, по крайней мере, мы с ним квиты. А оскорблять себя и дом Аида я никому не позволю! – твердо сказал полукровка и внимательно поглядел на девушку: – Тебе бы тоже было обидно за отца, ведь так? И снова дочь Ареса показала, как изменилась за минувший год. Ничего не ответив Нико на словесный выпад, она смерила уничтожающим взглядом поднимающегося Ральфа, наконец освобожденного от хватки скелетов. – Давай сражайся уже! И не молоти языком! И, хмурая, как ненастный день, отошла в сторону, привалилась к столбу и скрестила руки на груди. Один глаз у Ральфа почти полностью заплыл, потому Уилл предложил фляжку с нектаром и ему. Дитя Аполлона был демократичен до неприличия: лечил всех подряд. Но сын Ареса раздраженно оттолкнул его и схватился за меч. – Давай уже, ди Анджело! – рявкнул он. Но он был так разозлен, так жаждал реванша, что тем самым нарушил одну из важнейших заповедей воинов – держать себя в руках, не позволять никому выводить себя из состояния равновесия. Нико же совладал с собой и, решив отложить угрызения совести на потом, взялся за меч, даже не надев шлем. На этот раз схватка была недолгой, потому что удары Ральфа стали более сильными и размашистыми, однако внимание и концентрация оставляли желать лучшего. А потому Нико буквально через полминуты поймал его на ошибке – и выбил меч из его рук. – Победа Нико! – объявил Хирон, поднимая руку сына Аида вверх – как в боксерском поединке. Кларисса и ее братья с сестрами, даже не взглянув на неудачника Ральфа, так стремившегося стать им ровней, пошли к себе в домик. За ними потянулись и другие ребята. Смерив Нико взглядом Медузы, Ральф поплелся за ними. Было ясно, что сын Аида нажил себе врага. Но это его совершенно не волновало. Сейчас, когда миновала тяжелая тренировка и из крови ушел адреналин, Нико снова почувствовал себя не особенно хорошо: синяки болели, ноги подкашивались, голова еще ныла, руки предательски подрагивали, вдобавок с него сошло семь потов. Хотелось добраться до домика, принять душ, смазать синяки и ушибы какой-нибудь мазью, которую можно попросить у детей Аполлона – у того же Уилла, – и немножко отдохнуть перед ужином. В лес можно сходить и ночью, Нико было не привыкать удирать в него по ночам. Но интересно всё-таки, с чего это Хирон задал такой темп? Какая муха его укусила? Подошедший к нему Перси поднял вверх большой палец и усмехнулся. – Помню, – прошептал он, убедившись, что дети Ареса уже ушли, – я в свои двенадцать окатил Клариссу водой из унитаза – когда она хотела проделать это со мной. Но ты обошелся с ее настырным братцем тоже лихо. – Хмм… – заметил стоящий неподалеку паренек лет шестнадцати. – Хмм, – повторил он. – Так вот, значит, Перси, как ты познакомился с Клариссой? Вода из унитаза… Должен сказать, что это не самый романтичный способ начать отношения с девушкой. Но достаточно оригинальный. Уж точно не банальный. В отличие от большинства ребят, на которых были бронзовые нагрудники, у этого был более легкий и изящный доспех из множества слоев простеганного льна – так называемый линоторакс. Красивый халкидский шлем с нащечниками на петлях был украшен плюмажем нежных пастельных тонов, а периги представляли из себя кожаные ремешки с разнообразным тиснением – каких только узоров там не было! Похожие тиснения были на кожаных же поножах и наручах, в итоге доспехи превращались больше в парадные, нежели боевые. Рукоять меча паренька была инкрустирована полудрагоценными камнями, а на ножнах пребывал цветочный орнамент. Нико не знал этого полукровку, но по тому, как он подбирал себе снаряжение, предпочитая красоту удобству и надежности, можно было предположить, что он из домика богини Любви. – Кто о чем, а сын Афродиты о любовных интрижках, – усмехнулся Джейк Мейсон, староста домика Гефеста, тем самым подтвердив его наблюдения. – А что такого? – удивился парень. – Любви покорны все, а я вижу начало интересной любовной истории… – Кхем, – кашлянула подошедшая Аннабет и просверлила оратора крайне неприязненным взглядом. Стоящий рядом Перси вдруг очень заинтересовался носками своих ботинок. – Шел бы ты, Митчелл… в свой домик, – сердито проворчала она. – Ага, – отметил невесть откуда взявшийся Тревис Стоулл. – А то тетушка Дрю очень рассердится. Его брат-близнец тут же не преминул спародировать старосту домика Афродиты. – Митчелл, зайчик, что у тебя с прической? Митчелл, детка, почему от тебя разит, как от столетие не мывшегося минотавра? Ты позоришь наш домик! Слегка задумчивая полуулыбка Митчелла, обдумывавшего перспективу «интересной любовной истории», превратилась в гримасу. Он стащил с себя шлем, снял подшлемник и провел рукой по волосам. – Ай… – только и смог сказать он. Волосы, естественно, взмокли и слиплись, оставив от прически одни воспоминания. – Ай-ай, – повторил он, попытавшись расправить их – естественно, безуспешно. Еще раз раздосадованно ахнув, он позабыл про свои рассуждения о любви и поспешил в домик Афродиты – занимать очередь в душ. Нико почти пожалел парня. Хотя он мало бывал в Лагере, а потому знал далеко не всех его обитателей, но не запомнить Дрю было невозможно. Девушка стала старостой домика Афродиты после трагической гибели Силены Боргард – и превратила жизнь своих сводных братьев и сестер в сущий ад – фуриям с Полей Наказаний даже можно было взять у нее пару уроков. Что же до сына Аида, то его Дрю демонстративно обходила за десяток футов, покашливая при этом и прижимая к носу надушенный платок: – От него несет кладбищенской гнилью! – жаловалась она подругам громким шепотом – так, что слышали все вокруг. Нико давно уже не трогали подобные подначки, однако он еще раз убедился в скверном характере девчонки. Благо он с ней редко сталкивался, а вот обитателям домика Афродиты было не позавидовать. – Нам тоже пора, – Аннабет потянула Перси за собой. – Нико, мои поздравления, хороший бой, – кивнула она сыну Аида и потащила своего бойфренда за собой. – Хе, – усмехнулся Джейк Мейсон, глядя им вслед. – А наша Аннабет, оказывается, такая собственница! – затем, повернувшись к Нико, он потрепал его по плечу, несмотря на то, что у полукровки сделался вид взъерошенного воробышка, готового клюнуть в ответ. – Как бы то ни было, это было классно! У твоих скелетов хорошо поставлен удар! Им бы боксерами работать. Нико рассеянно кивнул, отодвигаясь от Джейка. Принимая все эти похвалы, он внутри совершенно не был рад тому, что он устроил, как бы справедливо это ни было. Дело не в том, что он защищался, и защищался в ответ на предательский удар противника, который мог легко вышибить ему глаз острием клинка. А в том, что всё это произошло без его контроля… Хорошо, что эти скелеты оказались ребятами с отменным чувством юмора и только поставили Ральфу фонарь под глазом. Ну а если бы нет? Нет, с этими бесконтрольными вспышками нужно что-то делать… Придется, видимо, поговорить с отцом… – Нико, через четверть часа жду тебя в Большом Доме, – между тем объявил Хирон, прогарцевав к нему. Он не вмешивался в разборки между ребятами, предоставив всё решить им самим, как не раз делал. Но по его внимательному взгляду сын Аида понял: самопроизвольный вызов скелетов кентавру совсем не пришелся по вкусу. – Это срочно? – уныло спросил сын Аида. Пятнадцать минут на всё? Как в армии! – Да. И, пожалуйста, не опаздывай, – Хирон уже повернулся было, чтобы ускакать, но Нико всё же попробовал узнать, в чем дело. Что-то подсказывало ему, что скелеты-боксеры будут не единственной и, возможно, даже не основной темой предстоящей беседы. Ведь кентавр заставил его сражаться во всех этих поединках еще до того, как сын Аида не сдержал раздражения и заставил Ральфа поваляться на земле. – А зачем я вам понадобился? – Придешь – узнаешь, – уклончиво ответил Хирон. – Но… – У тебя уже тринадцать минут. Нет, Хирон определенно съел на обед что-то не то! Чего он прикопался к нему, Нико? – Буду. И полукровка стремглав, насколько позволяли усталые ноги, помчался к себе домой. Быстрый душ, свежая одежда – и в Большой дом. Он так торопился, что времени на дальнейшие раздумья – чем он вызвал подобное внимание Хирона, – у него не осталось… Кентавр всё верно рассчитал. Нико точно уложился во времени и в назначенный срок уже стоял у дверей Большого дома. – Ты очень пунктуален, мой мальчик, – послышалось в ответ на его стук. – Проходи в гостиную, я скоро подойду. Слегка поморщившись от того, что голова еще побаливала, сын Аида вошел внутрь и прошествовал в гостиную, где, несмотря на летний день, был разожжен камин… *** Сын Аида расположился прямо на коврике напротив очага, сняв куртку и отстегнув от пояса ножны с мечом, чтобы не мешались. Он протянул руки к огню, будто хотел обогреться, и завороженно смотрел на пляску языков пламени. Они успокаивали его, позволяли немного расслабиться – если бы кто-нибудь мог видеть его сейчас со стороны, то заметил бы, как суровые черты лица Нико сделались мягче, как лицо его приняло задумчивое и даже чуточку мечтательное выражение, как оно снова стало лицом двенадцатилетнего мальчика. Ему вообще нравились горящие камины – или лагерный костер. Правда, полукровка предпочел бы сидеть там в одиночестве – ну или с компанией из двух-трех человек, но никак не с обитателями всех домиков, а зачастую еще и с сатирами в придачу. Сын Аида вообще не любил шумных сборищ. Совсем другое дело – вот этот зажженный камин. Только его пламя – согревающее, разливающее по всему телу тепло, и Нико – да, быть может, незримо присутствующая в огне очага богиня Гестия. И даже хорошо, что Хирон задержался то ли на кухне, то ли у себя в кабинете. Мальчик наслаждался этими мгновениями единения с одной из самых могучих и разрушительных стихий, которую очаг превратил в одну из самых созидательных. Какое чудное совпадение, что в увиденном сегодня фрагменте прошлого тоже присутствовал камин! Да и совпадение ли это? Юному полукровке вдруг вспомнилось, как в свой первый вечер в Лагере он подошел и заговорил с Гестией. Далеко не все ее видели, а если кто и видел – то не приближался. Но сыну Аида казалось само собой разумеющимся заговорить с сидящей у костра девочкой, чей облик приняла богиня, – еще не зная, кто перед ним. Возможно, его так потянуло к ней не случайно, возможно, его продолжал манить и лагерный костер, и огонь Большого дома потому, что он тосковал по тому камину из прошлого – и по тем, кто собрался тогда около него? Нико снова вгляделся в пламя, колыхающееся туда и сюда, давая ему увлечь себя и затянуть в глубины прошлого. Как знать, вдруг он вспомнит что-нибудь еще? Вдруг он снова окажется близ другого камина и будет наблюдать в свете его огня за своей семьей, за самим собой? И, кажется, что-то действительно начало получаться… Правда, странным образом: детали не вспоминались, но возвращались ощущения, далекие переживания того момента. Так, почему-то Нико был теперь уверен, что за окнами того далекого дома, где они жили с матерью и сестрой, стояла поздняя осень, а может, даже зима. Но это было неважно: невзирая на непогоду за окном, на то, что в Подземном мире было полно хлопот, отец всё равно навестил их, принеся радость детям и своей возлюбленной. На один короткий вечер они забыли обо всех проблемах и в мире людей, и в мире богов, создав маленький уютный уголок посреди огромного царства холода и мрака. Откуда-то Нико знал, что дело было незадолго до Второй Мировой войны, на самом ее пороге. Но их маленькая семья – именно семья – боролась с подступающей угрозой, которая, увы, не пройдет и мимо них. Боролась по-своему, своим теплом: в той далекой гостиной его рождал и щедро дарил дому не только камин – им были наполнены сами отношения между собравшимися… И внезапно сын Аида то ли вспомнил, то ли снова почувствовал, что отец смотрел с улыбкой не только на неуклюжие потуги Бьянки читать книгу. Он одновременно ухитрялся то и дело поглядывать на него, возящегося у его ног с плюшевой игрушкой и своими оловянными солдатиками – возможно, подаренным им же. Юный полукровка вдруг ясно увидел перед собой глаза отца, в которых плясали отсветы пламени очага. – Наш Нико, я смотрю, хочет стать полководцем? – как наяву услышал мальчик его слова. Моргнув, юный полукровка тряхнул головой и огляделся – нет, гостиная Большого дома была по-прежнему пуста, Хирон всё еще не пришел. Значит, голос отца прозвучал на самом деле давным-давно, а сейчас воскрес в его голове только благодаря памяти. Памяти даже не мыслей, а чувств – возможно, стереть их не могла даже суровая Лета. Может, это и было ключом к тому, как возвращаются воспоминания? Снова поглядев на пламя, Нико с горечью усмехнулся. «Хочет стать полководцем», – так, выходит, говорил отец о нем. А ведь он фактически стал им этим летом, ведя в бой одно из многочисленных воинств Аида, служа ему правой рукой! И Нико не важна была слава, ему было чуждо опьяняющее ощущение своей власти над мертвой армией, он не испытывал эйфории, наблюдая, как толпы руководимых им скелетов буквально сметали чудовищ Кроноса с улиц у Эмпайр-стейт-билдинга. Для юного полководца самыми главными были две вещи – защитить тех, кого он считал своими друзьями, пусть вслух ни за что бы в этом не признался. А еще… Нико только сейчас отдал себе отчет, что хотел снова увидеть в глазах Аида ту же улыбку, но только теперь исполненную не отцовского умиления перед малышом, ищущим себя в мире посредством пока еще игры, но улыбку, в которой пребывала бы гордость за то, кем стал его сын. Защитником, его опорой, тем, кто борется за мир, а не порождает войну, как те, другие дети, которые развязали Первую и Вторую Мировые. И ведь на мгновение Нико подумалось, что Аид в самом деле им гордится. Когда он потрепал его по плечу перед всеми олимпийцами, в его глазах блеснуло что-то такое… да, похожее на гордость. Вот только продлилось это всего пару секунд, так что мальчик боялся теперь, что он ошибся. А уже на следующий день, когда Нико явился к отцу, чтобы получить от него какие-нибудь указания по строительству домика в Лагере, Аид снова стал самим собой – равнодушным и далеким от сына, будто поставивший между ними тысячу преград. – Строй, как ты считаешь нужным, – бросил он Нико, отмахиваясь от него, будто от надоедливой мухи, и всмотрелся в большой блестящий шар, укрепленный на подлокотнике его трона и служащий чем-то вроде монитора. Когда же через минут пять он вновь обратил внимание на застывшего посреди зала полукровку, то раздраженно проговорил: – Что тебе еще нужно? У меня масса дел. Иди и построй уже этот домик, а не слоняйся здесь без дела. Больше Нико с отцом не виделся, на его приглашение посетить уже готовый домик Аид ничего не ответил. Бог Подземного мира был занят – как всегда, занят. Но вот было ли это правдой? А может, он просто избегал сына? Мальчику только оставалось гадать, почему же Повелитель Подземного мира так ведет себя: слегка поманит – но стоит Нико открыться, устремиться навстречу ему – и он натыкается словно на ледяную стену. Чем он так не угодил Аиду, что тот упорно не видит в нем своего сына и продолжение погибшей возлюбленной? Какую цель преследует Повелитель Подземного царства, играя в подобную игру? Полукровка снова попытался вглядеться в огонь, чтобы вспомнить что-нибудь еще – но тщетно. Больше не было ни единого проблеска. И опять перед полукровкой возникла дилемма: может, стоит всё-таки попытаться вернуть свои воспоминания, раз они сами стучатся в дверь сознания, словно желая вновь занять свои прежние места? Раз даже у Нико получилось хотя бы на несколько минут погрузить самого себя в состояние, сродни тому, что названо именем бога Гипноса, может, это выйдет намного лучше у его прямых детей? То, что он уже вспомнил и увидел, – это чудесно, но хотелось бы вспомнить больше подробностей. Вдруг они дадут ему возможность лучше понять отца – а также то, что с ним произошло. Кажется, без прошлого никак не выстроить их отношения в настоящем. Но, боги, всё внутри сына Аида по-прежнему восставало против того, чтобы довериться еще кому-нибудь! Впрочем, сначала следует дождаться Хирона, который куда-то запропастился. Надо наконец выяснить, с чего это кентавр решил сегодня устроить ему чуть ли не гладиаторские бои. *** Из-за гиперактивности, характерной, пусть и в разной степени, для всех полубогов, Нико не мог долго находиться даже перед столь любимым им камином – тем более в ожидании непростого разговора. А потому, поднявшись, мальчик принялся слоняться по комнате, со скуки разглядывая ее. В принципе, он здесь уже бывал и видел всё. Полки с книгами, ковер на стене, множество африканских масок, висящих на стенах, ящик с кассетами, видавший виды магнитофон, так… а это что? Кажется, в прошлые его посещения гостиной этого тут не было. На столике стоял старинный граммофон с солидной металлическим рупором – не электрический, а заводящийся с помощью ручки. Это Нико знал отлично – откуда-то знал. Впрочем, чего удивительного? Ведь в сороковые годы только такие и были. Он не смог сдержать искушения, подошел и, поставив диск на тормоз, принялся вращать ручку. Мальчик будто по наитию определил момент, когда следует остановиться, не заводя механизм до упора. Вот так, довольно. Критически оглядев тонарм, Нико снял старую иглу и, отыскав коробочку с неиспользованными, ловко заменил ее. Ну, а теперь оставалось поставить какую-нибудь пластинку… Сын Аида сам не знал, зачем всё это делал – может, захотелось ухватить и здесь частичку прошлого, пусть и касалась она простого граммофона. Около него на специальной подставке стояли пару десятков пластинок – диаметром около десяти дюймов, но достаточно толстые – в одну десятую дюйма. В памяти Нико сразу всплыло нужно слово для их обозначения: «гранд», пластинка средней величины. А еще до того, как юный полукровка взял в руки одну из них, он догадался, что это не винил, а шеллак – материал, делающий их тяжелыми – и очень хрупкими… Нико бережно держал в руках пластинку, разглядывая обложку, и отчего-то очень волновался – будто и в самом деле боялся ее уронить. И тут в его голове словно что-то щелкнуло… *** Перед глазами всё расплылось… Исчезла гостиная Большого дома с царящим здесь полумраком. Перед сыном Аида появилась деревянная веранда с высоким крыльцом и перилами, на которых тут и там стояли горшки с цветами, а в углу их даже обвивал дерзкий вьюнок. Неподалеку юный полукровка увидел два стола – на одном была постелена белоснежная скатерть и стоял графин с лимонадом – почему-то Нико был уверен, что это именно лимонад. Рядом находились стаканы и большая тарелка, полная зеленого свежевымытого винограда, на ягодах даже блестели капельки воды. На другом столике, поменьше, был установлен граммофон с рупором – точно такой же, как у Хирона, только цвет отличался. Стоял знойный день середины лета – такой хочется проводить только в тени, попивая лимонад или нежась в речке. Нико, попав в тело своего далекого «альтер эго», ощутил весь нещадный жар, который чувствовался, несмотря на тонкую белую рубашку, расстегнутую на груди, короткие шорты и полуразбитые сандалии, которым, судя по всему, жилось несладко на ногах у непоседливого мальчишки. Сын Аида понял, что был бы не прочь сигануть прямо в бочку с водой или полить себя из шланга… Внезапно он обрел возможность не только видеть и чувствовать, но и слышать. Откуда-то из дома – кажется, со второго этажа – доносились звуки фортепьяно. Кто-то играл чудесную мелодию – такую знакомую, слышанную, должно быть, не один раз… «Это мама», – понял Нико. Он чувствовал, как воспоминания медленно возвращаются – по крайней мере, те, что были связаны с этим летним жарким днем. Сердце мальчика заныло… Мама, она здесь, рядом… совсем рядом. Хотелось броситься прямо в дом, через дверной проем, закрытый сейчас одной москитной сеткой, трепетавшей под ветерком… Но ноги словно приросли к полу веранды – взрослый Нико был вынужден подчиняться воспоминанию. Он мог только наблюдать – без возможности что-либо изменить. И в этом самый момент его охватило ледяной волной чувство страха – не своего, не себя настоящего, а того Нико из прошлого… Подчиняясь ему, юный полукровка вздрогнул и медленно опустил голову вниз – под ногами, на досках деревянного пола, лежала разбитая на кусочки пластинка… И взрослый Нико хорошо понял ужас себя самого, маленького, – он только что уронил диск, который, наверное, хотел поставить поиграть… И сейчас ему, конечно же, здорово влетит. – Нико, ты что натворил?! – раздался звонкий девчоничий голосок и, подняв глаза, сын Аида увидел свою сестру. И снова сердце отдалось болью – сестра, живая сестра! Бьянке было не более семи лет, она была одета в легкое белое платьице с широким золотистым поясом, а ее длинные кудрявые волосы были перевязаны голубой лентой. Девочка была прекрасна, как может быть прекрасен ребенок, вот только лицо ее было озабоченным – конечно же, ее братец только что расколотил мамину пластинку! Однако взрослому Нико это казалось пустяком – подумаешь, какая-то пластинка… Это ничто по сравнению с тем, через что им всем придется пройти. И ему так хотелось схватить свою маленькую сестренку за руку – и увести отсюда, спрятать подальше. Где угодно – так, чтобы их не нашло собственное будущее, в котором она должна была погибнуть… Хотелось бы ему знать – не мечтал ли отец вот так же укрыть свою возлюбленную и детей от опасностей мира живых? От своей собственной семьи, желавшей их смерти? – Это же Даниэле Серра, мама так любит его песню про ночь! – воскликнула Бьянка. – Нико, тебя же просили не трогать их! Взрослый Нико ощутил, как на его маленького «я» накатила новая волна страха – эту пластинку мама привезла из Италии, это – память о далекой родине! И снова он был уверен в этом, он это доподлинно знал. Он точно впитывал в себя душу маленького Нико, его эмоции, его память. А мальчик между тем понурил голову и, присев на корточки, принялся собирать обломки шеллака. Он не сразу понял, что сверху смолкли звуки фортепьяно. И только когда скрипнула лестница под чьими-то легкими шагами («На пятой ступеньке, – догадался Нико) и раздался мягкий женский голос, юный полукровка осознал, что сюда идет мать. – Что случилось, miei carini? Маленький Нико, вздрогнув, дернулся назад и едва удержался на согнутых ногах, а у взрослого так забилось сердце, будто хотело выпрыгнуть из груди. Лишенный памяти, он не ведал, как мать обращалась к нему, ведь в том видении она говорила только с Аидом. Теперь же Нико понял, что тоскует по этому звучному, нежному голосу… Любящему голосу… Юный полукровка медленно поднял глаза – колыхнулась москитная сетка, и на веранду вышла молодая женщина в белом платье. Она приближалась к детям, так легко ступая по веранде, что казалось, будто она парит в воздухе, словно дух ветра. Оказывается, мама любила одеваться не только в черное. Впрочем, в этот летний день, когда воздух буквально плавился от жара, подобный цвет одежды был более чем оправдан. Да и неважно, какие платья носила мама – она была в любом наряде неописуема красива! Самая красивая на свете! И самая дорогая… Сейчас она подойдет ближе, и он разглядит ее лицо… поговорит с ней… пусть через своего далекого двойника… Вот сейчас… Но тут картина стала размываться – блики солнца на стенах, отливающий золотом графин и поблескивающий капельками воды виноград слились в одно яркое пятно. Больше не слышалось ни гудения пчел рядом с верандой, ни шелеста занавески, ни шепота трав в саду. Больше не кружил голову аромат цветов и запах свежескошенной травы, который откуда-то доносил ветер. Связь с самим собой оборвалась, и Бьянка с матерью, да и он сам, маленький, отдалились, теряясь где-то в прошлом, уносимые прочь равнодушным временем, смываемые водами безжалостной Леты. Сын Аида вновь очутился в гостиной Большого Дома, сжимая в руках тяжелую пластинку из шеллака – какие делали вплоть до середины сороковых годов… *** Нико от досады едва не выпустил из рук и эту пластинку. Ну что за издевательство? Затянуть в прошлое – а потом будто пинком выбросить его назад в настоящее! Из какого омута выныривают эти воспоминания? Почему их становится всё больше? За сегодня это уже второе, такого прежде не бывало! Почему с каждым разом они делаются всё яснее, превращаясь словно в маленькое путешествие во времени? И почему же они так быстро обрываются? Осторожно, не желая расколотить очередную пластинку, Нико опустил ее на стол – и тут же услышал голос Хирона. – О, я вижу, ты поклонник Фрэнка Синатры? Поглощенный своими мыслями, Нико и не заметил, как наставник въехал в гостиную на своем инвалидном кресле, маскирующем лошадиные ноги. – Я… ну… в общем-то нет… Не знаю, – пожал плечами полукровка, поняв, что разглядывал пластинку с одной из песен знаменитого американского певца. – Вернее, не помню, – он нахмурился. – Может, ты и не слышал его, – согласился Хирон. – Он стал записываться без оркестра уже после окончания Второй Мировой войны. Кстати, ты знаешь, что первой долгоиграющей виниловой пластинкой стала перезапись именно его альбома «The Voice of Frank Sinatra»? – поинтересовался кентавр-меломан. Нико снова озадаченно пожал плечами. – Теперь знаю, – пробормотал он. Он хотел уже было вернуть пластинку на полку, но тут Хирон вдруг попросил: – Попробуй всё же, поставь его, – сказал он, подъезжая поближе и устраиваясь около камина. – Вдруг понравится? – спросил он почти с надеждой. – Сколько в Лагере перебывало полукровок за последние двадцать лет – но никто не ценит старые мелодии, всё им подавай рок, металл, панк или вообще этот ужас, который они называют «рэпом»! Даже мои родственники совершенно потеряли всякий вкус! – он досадливо передернул плечами. Нико не выдержал и хмыкнул – он помнил, что за дикий концерт устроили Лошади для вечеринок в Лагере, празднуя победу над Кроносом. Сам же он даже не представлял, какие музыкальные вкусы были у него. В пансионе редко когда приходилось доводилось песни, к тому же Нико был так поглощен своими «Мифами и магией», что мало что замечал вокруг. А потом начались бесконечные скитания, в ходе которых было как-то не до музыки. Но, не желая обижать Хирона отказом, сын Аида бережно вытащил пластинку из обертки, установил на диске, снял его с тормоза и аккуратно опустил тонарм… Бархатистый мужской голос под легкое поскрипывание иглы запел что-то о любви, Хирон блаженно откинулся в кресле и зажмурил глаза. Нико же слушал и недоумевал. Вроде бы этот Фрэнк пел красиво, но это мало трогало юного полукровку. Уж точно не после только что пережитого воспоминания, которое было столь удивительно отчетливым – но слишком уж коротким! Издевательски коротким! Он вежливо дослушал песню, но переворачивать диск не стал. Хирон всё понял. – Нет, не судьба найти мне единомышленника, – вздохнул он. – Целый Лагерь, дети бога искусств Аполлона – и никого, с кем бы поговорить о творчестве раннего Синатры или Дина Мартина! Более того, я слышал, что пару лет назад моими пластинками пугали стимфалийских птиц… – его голос прозвучал оскорбленно. Нико скосил глаза на пламя в камине и на всякий случай промолчал, хотя пару лет назад его в Лагере еще не было и ему не за что было чувствовать себя виноватым. Он не знал птичьих вкусов, но лично ему услышанная песня не то чтобы не понравилась – просто оставила равнодушным. – Вы же меня вызывали? – вежливо напомнил он, снова поворачивая голову к кентавру. «Явно не для того, чтобы я оценил Фрэнка Синатру», – добавил полукровка про себя. – Да, конечно, – Хирон указал в сторону еще одного кресла, – присаживайся, пожалуйста. Нико примостился на самом краю и нервно сцепил пальцы рук. – Может, чаю? – приподнял брови кентавр. – У меня есть отличное клубничное варенье. Наше, Лагерное! Почти всё уже разобрали ученики – клубника у нас особенная, ее вкус не сравнится с той, что выращена во внешнем мире, но я всё-таки пару баночек выпросил для себя. Когда нечего предложить гостю к чаю – чувствуешь себя неучтивым хозяином. Ну так как? – Спасибо, но не нужно… – так же вежливо произнес Нико. – Всё равно скоро ужин… На самом деле, ему просто хотелось поскорее уйти – как, впрочем, и всегда. Очарование воспоминания уходило, он снова остался один в настоящем, где стал объектом пристального внимания своего наставника и был сегодня дважды бит, и дважды же не совладал со своим даром, допустив духам мертвых безнаказанно явиться прямо в Лагерь. Возможно, Хирон с этого и начнет свой разговор. Но нет – кентавр завел речь вообще о другом. – Как ты, наверное, знаешь, через пару дней Лагерь закрывается, – сообщил Хирон. – Лето закончилось, почти все разъедутся по домам. Те же, кто остается на осень, зиму и весну, должны написать об этом заранее – и получить мое одобрение. – Знаю, – кивнул Нико. – Что насчет тебя? – кентавр поднял на него глаза. Юный полукровка покачал головой – он вообще редко когда оставался в Лагере дольше, чем на неделю, этим летом и так прожил целых две, чтобы построить жилище для детей Аида. Более задерживаться здесь он не видел смысла, несмотря на то, что домик получился вовсе не таким, каким хотелось бы. Но пока Нико не знал, как доработать его. Так зачем ему оставаться в Лагере? – Я вернусь к отцу. Ну и… буду путешествовать, – он сам еще точно не знал, чем займется, и будет ли вообще отец рад видеть его. Зато точно знал, что мачеха явно не встретит его с распростертыми объятиями – особенно сейчас, в первый месяц осени, когда она вечно пребывала в отвратительном настроении. Мало того, что вынуждена на полгода быть запертой в Подземном царстве, так рядом будет мельтешить ее пасынок. – Ты уверен? – не дожидаясь ответа, Хирон продолжил. – Я не спорю, Нико, что тебе нужно осваивать способности, доставшиеся от отца, а также учиться контролировать свои силы, – заметил кентавр, и оба поняли, что речь шла о сегодняшнем инциденте с Ральфом. – Никто лучше самого Аида тебя этому не обучит. Знаю также, что тебе неуютно в Лагере, ты стремишься отгородиться ото всех… Нико молча слушал. Да, он год за годом отвергал щедрые предложения Хирона остаться на зиму в Лагере – и предпочитал им скитания по Америке или же по Подземному миру. Он то и дело подвергался опасностям и атакам со стороны монстров, недоедал, ночевал где попало, однако в Лагере, среди других полубогов, ему было еще хуже: здесь он был чужим, не находил себе места. Сын Аида понимал, к чему ведет речь кентавр – сейчас попросит его остаться хотя бы в этом году. – Я знаю, что ты очень самостоятелен. Я бы даже сказал – самодостаточен. Ты не по годам взрослый, – задумчиво проговорил Хирон и как-то странно на него посмотрел. – Даже странно вспоминать того мальчугана, которого привел сюда Перси полтора года назад и который смог ввести в ступор самого мистера Д. Это на моей памяти удавалось сделать всего два или три раза. Уголки губ Нико чуть дрогнули. Да, было дело. При первом визите в Лагерь он казался ему ожившим мифом, всё здесь его радовало и поражало – и учитель-кентавр, и директор, оказавшийся самим богом виноделия Дионисом. Своей детской искренностью Нико и в самом деле смутил склонного к цинизму мистера Д, буквально ошарашив его… Вот только теперь ему казалось, что это было словно не с ним, что тот радостный мальчишка был от него так же далек, как и тот пятилетний из воспоминания, которое только что посетило его. – Я вырос, – коротко ответил Нико. – Да, – согласился Хирон. Показалось полукровке или нет, что в голосе учителя прозвучали нотки грусти? – Но всё-таки ты еще не достаточно подготовлен ко встречам с монстрами и к самостоятельным странствиям. Нико прищурился. – Вы мне говорили то же самое прошлым летом. Что я рискую, скитаясь вот так, что это слишком опасно – особенно в свете того, что Кронос собирает силы, а я сын одного из Большой Тройки, за которым объявлена настоящая охота. Но, как видите, я жив-здоров и кое-чему научился. – Не буду отрицать, – признал Хирон. – Твоя помощь при обороне Манхеттена оказалась неоценимой, к тому же все говорят, что ты не только командовал отрядами зомби, но и лично сражался, и сражался храбро. Но, Нико, – кентавр наклонился и посмотрел прямо ему в глаза, – этого мало. Всё еще мало. Спорить сын Аида не стал. У него было на это счет свое мнение и, что бы ни говорил ему кентавр, он поступит, как считает нужным. – Пойми, Нико, – терпеливо продолжал между тем Хирон, хотя видел, что не может убедить своего ученика, – тебе меньше чем через полгода исполнится тринадцать. Это возраст, когда полукровки становятся объектом самого пристального внимания монстров. Поверь, предыдущие встречи вскоре покажутся тебе детской игрой. Количество монстров будет расти, они станут более свирепыми и коварными. Бродить по поверхности в одиночку станет самоубийством. Сатиры как-то приглядывают за домами полукровок, которые возвращаются к семьям, но за тобой им не уследить. Ты путешествуешь по теням, сегодня здесь – завтра там. Исчезнешь – и тебя никто даже не найдет… – Вы же сами сказали, что я не по годам взрослый, – Нико упрямо гнул свою линию. – Справлюсь. Не больно-то я и беспомощен. Я выжил, когда знал и умел намного меньше того, что знаю и умею теперь. Я могу вызывать скелетов, неплохо сражаюсь… Хирон поднял вверх указательный палец. – Как показали сегодняшние испытательные бои, тебе еще есть над чем работать. «Ах вот зачем они были нужны, – раздраженно подумал Нико. – Чтобы продемонстрировать мне, как я неправ». – Гарпий я боялся продырявить мечом, они же монстры, и стигийская сталь могла отправить их в Тартар на пару лет. Вас… – он запнулся. – Тоже? – улыбнулся Хирон. – Ну… да… – Нико слегка смутился. Меньше всего ему хотелось показаться хвастуном. – Что же до Ральфа – я не хотел призывать этих скелетов, но в настоящем бою они бы мне здорово помогли. Кентавр вздохнул – юный полукровка понимал, что выглядит перед ним непослушным учеником, но всё равно не собирался сдаваться. – Пойми, Нико, на любое действие найдется противодействие. Даже тренировки показали, что в твоей обороне можно найти бреши, что тебе нужно и дальше совершенствоваться в искусстве боя, а этому можно научиться только здесь… – Почему же? – возразил мальчик. – Я тренируюсь со скелетами. Среди них есть отменные фехтовальщики. – Несомненно, – снова согласился Хирон. – Но их возможности ограничены. Искусство, которым они владели при жизни, ныне мертво, и в этом их большой минус. Они сражаются, будто заведенные механизмы, – умело, но без искорки. От живого противника всегда можно ожидать… чего-то нового, непредсказуемого. Фехтование, хотя и может принести с собой смерть, принадлежит жизни. И постичь его в совершенстве можно лишь с живым соперником. Нико ничего не ответил, пропуская через себя слова наставника. Хирон же продолжал: – Что же до твоих способностей, доставшихся от отца: над ними еще работать и работать, ты сам видишь. К тому же ты не думал о том, что можешь однажды столкнуться с противником, против которого скелеты окажутся бессильны? Или который не даст тебе призывать их? Что тогда? Нельзя развивать только одну сторону твоих способностей, герой по-настоящему силен, если его возможности и умения разнообразны. Конечно, говорил кентавр разумно. И, признаться, Нико хотелось знать больше о своих способностях: ну, не ограничивается же сила детей Аида только умением призывать призраков и заставлять зомби служить себе! Но узнать это он может только в царстве отца, для этого в Лагере ему оставаться необязательно. Можно и пожить какое-то время под землей, хотя Нико там и не нравилось – особенно в присутствии царицы Персефоны. Что же до искусства сражения – хватит ему пока и скелетов в качестве противников, а для изучения новых приемов и более «реальных» поединков достаточно посещать Лагерь время от времени. – Я всё это понимаю и собираюсь продолжать совершенствоваться. Но не вижу смысла жить в Лагере постоянно, – настаивал он на своем. – Перси тоже не целый год проводил здесь, а сражается он так, что ни один монстр не устоит! Я не отказываюсь появляться в Лагере… скажем, раз в месяц. – Перси… – Хирон покачал головой. – Нико, никогда не стоит измерять свою жизнь чужой рулеткой. У тебя даже разметка на ней может быть другая. Твоя жизнь – это твоя жизнь, она неповторима и самобытна, как и жизнь каждого человека, неважно, смертный он или полубог. И тебе придется принимать в ней свои решения. А Перси – это Перси, ему отвечать за свой выбор. И он отвечал сполна, поверь мне. Он, как и ты, предпочитал проводить в Лагере только лето, и это мне тоже не особенно нравилось. Несколько раз из-за плохой подготовки он оказывался на волоске от смерти. – Но выжил же? – продолжал спорить Нико. – Я тоже сумею, – этот разговор ему начинал уже надоедать, они явно ходили по кругу. А потому он сказал как можно более вежливо, но вместе с тем твердо: – Нет, Хирон, даже не уговаривайте. Я поступлю, как считаю нужным, и в Лагере не останусь. Сын Аида ждал, что Хирон рассердится. Но его наставнику всё-таки было три с лишним тысячи лет – его не так-то просто было смутить или вывести из себя. Он на своем веку каких только полукровок не повидал! А потому его реакция была неожиданной для Нико. Кентавр внезапно тряхнул головой и улыбнулся – вот только в его мудрых глазах читалась грусть. Сын Аида вежливо молчал, ждал. – Знаешь, я вдруг понял, что ты очень похож на своего отца! Особенно сейчас, когда ты так упорствуешь в своем решении. Возможно, очень неправильном решении, – Хирон внимательно вгляделся в сидящего перед ним мальчика и покачал головой. – Точно, у меня словно дежа вю. К хорошему это или плохому – не знаю, но так есть. – Вы общались с моим отцом? – удивился Нико и дал себе мысленный подзатыльник – ну, правильно, за годы своей долгой жизни Хирон уж, наверное, хоть раз виделся со всеми богами! Но «все» его не интересовали, а вот Аид – другое дело. – И в чем именно мы с ним похожи? Он старался, чтобы голос не выдавал его заинтересованность, его волнение. Пожалуй, это и было главной слабостью Нико – его семья. Мать, сестра – и даже отец. Ради того, чтобы получить хоть крупицу какой-нибудь информации о них, мальчик готов был на многое. Согласился бы даже остаться в Лагере на осень и зиму! Хотя Хирону это было знать совсем не обязательно. Наставник Лагеря чуть помедлил с ответом, будто взвешивая про себя – стоит или не стоит говорить это Нико. А потом сказал: – Это долгий рассказ. – До ужина еще есть время, – возразил полукровка, но тут же поспешно добавил. – Я имею в виду… если вы, конечно, не заняты… – Нет-нет, отнюдь, – покачал головой Хирон. – Но, может, всё-таки чаю? За ним беседуется легче. Я заварил отличный мятный чай, он должен был, – кентавр глянул на циферблат часов, – уже настояться. Не мог бы ты принести чайничек из кухни? И варенье еще? Ради рассказа об отце Нико был готов принести хоть целый котел с мятным чаем и напоить весь Лагерь. Ладно, чай так чай, варенье так варенье. – Сейчас, подождите минутку. – Варенье на второй полке в левом подвесном шкафчике, – пояснил Хирон. Нико проворно вскочил на ноги, забежал на кухню и приволок оттуда две чашки и пузатый фарфоровый заварной чайничек. Затем принес баночку с вареньем, два десертных блюдца и ложки. – Благодарю, мой мальчик, – сказал кентавр, подкатываясь к маленькому столу и наливая себе и Нико чаю. Юный полукровка пока наложил варенья – надобно сказать, смотрелось оно и в самом деле очень аппетитно, и сыну Аида, помимо воли, так и захотелось поскорее его отведать. Но он положил и себе, и Хирону абсолютно равное количество. В конце концов, он был уже не маленьким ребенком, падким на сладости! Кентавр поднес свою чашку к губам, глотнул, довольно прикрыл глаза, сделал еще глоток, а потом поставил ее на стол. Нико лишь немного пригубил свой чай, а потом всё-таки не выдержал искушения и съел целую ложку варенья. А затем еще одну… и еще… Хирон был прав – здешняя клубника и впрямь была наивкуснейшей! Нико и не заметил, как блюдце почти полностью опустело. Тогда сын Аида, чудом не покраснев, сделал над собой неимоверное усилие и отодвинул остатки варенья. Стыд какой! Полководец царства Аида, называется! Нико вспомнил, как год назад он пришел навестить Перси и поведать ему о своем плане, как победить Кроноса, вселившегося в тело Люка Кастеллана. И попал прямиком на день рождения сына Посейдона! Но не это было самым главным. Главным было то, как Нико в мгновение ока умял предложенный ему довольно солидный кусок синего торта – так, что даже сам этого не заметил, пока излагал свои измышления. Перси тогда был сама тактичность и даже не рассмеялся – как и его мама. А Нико было совестно – будто сиротка голодающий забежал к ним наесться до отвала! А теперь вот то же самое, словно совсем недавно не было обеда и вскоре не будет ужина. А потому Нико как можно более серьезно взглянул на Хирона. – Так что там было с моим отцом? – спросил он, при этом сам не замечая, как в волнении принялся облизывать ложку. Сын Аида ведать не ведал, скольких усилий стоило мудрому кентавру не показать ему улыбки, с которой он глядел на тщетные потуги мальчика двенадцати лет не выглядеть лакомкой и чинно съесть небольшое блюдце с клубничным вареньем. Вот почему, сделав еще один глоток чаю, он поспешил приступить к рассказу. – Да, Нико, – кивнул он. – Мне действительно приходилось несколько раз общаться с твоим отцом. И в последний раз это случилось летом 1944 года, за неделю до того, как… – он вздохнул, помедлил, но потом заставил себя продолжить: – За неделю до того, как Зевс взорвал отель, где Аид укрывал тебя с матерью и сестрой. Тогда мы считали, что все вы погибли, про казино «Лотос» никто не догадывался, поэтому я сразу и не признал в вас с Бьянкой тех самых пропавших детей… Но не об этом речь. Разговор наш был непростой… Нико усмехнулся про себя – как будто что-то, касающееся его отца, могло быть простым. И приготовился внимательно слушать…