What we left in the darkness

Есть у нее корона, острозубцовая, тяжеленная, из какого-то необычного металла — сам Кайло носит лишь небольшой ободок, и то на приемах, когда хочет, чтобы все знали, кто он, как будто есть еще кто-то, кто не понял, — а ее сдавливает виски, впивается шипастыми украшениями, загнутыми внутрь, под обод. Терпи, терпи, раз сама захотела. Трон и корону. — Ты в порядке, девочка? — сейчас, когда кругом полно разных лиц, человеческих, звериноподобных, но всех уставившихся на нее в едином, подобострастном молчании, он добр. Он почти такой, как дома, среди синего стекла, но это все фальшь, сквозь которую отчетливо виднеется Тьма. Насквозь гнилая, ядовитая. Легко, будто ему ничего не стоит, Кайло поднимается со своего трона и через секунду оказывается рядом с нею, наклонившись. Одна рука его быстро ощупывает лоб — холодный, весь в испарине — другая ласково гладит по затылку и плечам. Из-за него Рей больше не видит глаз, но слышит мысли — нескончаемый поток страха и какой-то странной жалости. Они жалеют ее. Пытаются, по крайней мере. — Императрице нехорошо, — Кайло смотрит на нее своим мертвым, непроницаемым взглядом слепца, но на мгновение маска этой самой тревоги спадает, и уголок рта дергается в довольной усмешке. Все идет по его плану, все, как он хотел. — Прием окончен. Какая жалость, ведь он действительно способен отложить все свои дела ради этого. Рей вытягивается на троне, страдальчески морщась и закусывая губу: — Я в порядке. Я выдержу. — Нет, ты не выдержишь, — обрывает ее Кайло, и тут же шипы, будто живые, впиваются глубже в виски, прокусывая тонкую кожу, и по щеке ползет что-то теплое, щекочущее. Он тянется к ней, снимая каплю губами, оставляя взамен мягкий поцелуй на скуле, только с болью это никак не справится. А когда отстраняется, его рот влажный и красный, а сам Кайло выглядит таким довольным, словно выпил из нее Силу. — Но я позабочусь о тебе, Рей. Прямо здесь и сейчас, — он ждет, пока его верные рыцари не выведут прочь последних из гостей, и, когда сворки дверей со скрежетом смыкаются, довольно кивает. — Так-то лучше, мне от этих всех жалких, убогих просьб и клятв уже начала болеть голова. Они слишком много думают, — он кривится, отступая назад, и возвращается на свой трон, вольготно располагаясь на нем, закинув одну ногу на подлокотник. — Ну? — Кайло косится на нее. — Чего ждешь? Чего? — Иди ко мне, — он хлопает по колену, и у Рей не остается выбора. Трон ощетинивается тысячами мелких острых и совершенно невидимых игл, что вонзаются в ее плечи, спину, бедра, заставляя подскочить, а корона на голове делается еще тяжелее. И она ничего не может с этим поделать. Потому что сама выбрала. Расправив плечи, она неловко поднимается с трона, следя за тем, чтобы не запутаться в цепях, обвивших лодыжки. И идет. Даже медленнее, чем стоило бы, и за это ничтожное время на лице Кайло проявляются один за другим — недовольство, гнев и нетерпение. — Тебе что-то не нравится? — каждый его допрос начинается примерно так же. Ты недовольна тем, что теперь сидишь на цепи? Тебе не нравится, как я обращаюсь с тобой? Ты имеешь что-то против боли? Скажи ему! — голос в голове, ее собственный голос, от которого никак не избавиться, оживляется. Словно зверь после долгой спячки. — Скажи, как есть. Да. — Нет! — перебивает его Рей. — Меня все... мне все нравится. Нравится — слишком красивое, фальшивое, острое слово. Еле выговоришь — и на языке будто осколки стекла, смотри не подавись. Перекатывай их внутри осторожно, но не порежься. Не подавай виду, потому что он поймет. И тогда все будет куда хуже. Хотя что хуже этого? Она больше не может быть одна. Ни днем, ни ночью. Кайло всегда рядом, обманчиво спокойный и довольный, но он всегда настороже — боится, что она уйдет. Иногда она просыпается посреди ночи и слушает, как он притворно сопит, делая вид, будто все в порядке. А потом днем выглядит еще хуже обычного, срываясь на всех, включая ее — бессонница делает из него истинного монстра. — Я здесь, — Рей выдыхает, сдавшись, и раздраженно отпихивает носком туфли настырную цепочку, что так и норовит прыгнуть ей под пятку, словно ядовитая змейка. — Здесь, слышишь? — она добирается до Кайло и аккуратно сжимает его колено, устроившееся на подлокотнике. Видел бы он себя сейчас, ведет себя как ребенок, влез на трон, когда-то принадлежавший Сноуку, с сапогами. — Здесь, ну? — выглядит он все так же, напряженный, прикрывший слепые глаза, но ресницы дрожат, выдавая крайнюю степень измученности. — Я знаю, о чем ты думаешь, — наконец оживает он. И говорит глухо, надтреснутым голосом, как всегда обвиняя ее. — Ты не в моей голове, Кайло, — она пододвигается еще ближе, а затем прижимается к нему, усаживаясь на большое, теплое колено. Это будет самую малость получше трона. — И просто пытаешься выдумать все это за меня. Да, — Рей хмыкает, растирая висок, ноющий под тяжелым шипастым обручем, — цепи меня расстраивают. И... — И? — ловит он так и не досказанное на лету, собираясь вернуть обратно. Про корону и трон она не скажет. Сама же просила, вот и получай. — И туфли, — Рей находится. — Мог бы выдать мне ботинки, а не это... орудие пыток, — сплетенные из тоненьких полосок, они оплетают ступни так изящно, что ноги в них выглядят произведением искусства, только вот... ходить неудобно. — Тебе нужны ботинки, чтобы сбежать. — Ага, — только безумец решится на новую попытку бегства, когда за дверью всегда дежурят рыцари Рен, особенно недолюбливающие Рей за ее вознесение. — Только об этом и мечтаю. Может... Может, я буду просто ходить босиком? — под этим вычурным черным подолом и не видно обуви, почти не видно. — Ты моя Императрица, а не какой-то там джедай или бездродная мусорщица, — он отмахивается от ее просьбы со всей бесцеремонностью, и Рей кривится, словно ей по лицу заехали. Она как раз именно безродная мусорщица и чуть не стала тем самым джедаем. Джедаем Тьмы, потому что ее представление о ситхах включало в себя таких, как Кайло или его рыцари, безрассудных и слепых в своей ярости, но не таких, как она сама. — Или ты хочешь, чтобы в следующий раз я выставил тебя напоказ всем обнаженную? — Нет, — она утыкается подбородком ему куда-то в подмышку, прячась от мира снаружи, холодного, черного. — Если ты так сделаешь, они больше не будут любить меня. И уважать. И из Императрицы я тут же стану не больше, чем простой шлюхой. Мне все равно, но тебя это очень... расстроит. О нет, не расстроит. Он попросту выскребет им всем мозги и превратит в кашу. Рей закрывает глаза и втягивает носом его запах, он тоже теплый, трется щекой о тунику и вздыхает. — Я никуда не убегу. — Да, — тут же соглашается он. — У тебя на ногах цепи, а с той стороны двери дежурят четыре отряда на тот случай, если ты успеешь расправиться с моими рыцарями. — Не поэтому, — но его так легко не переубедить. Не этими бесполезными словами так точно. — Ладно, как хочешь. Можешь и дальше не верить, мне все равно. Однажды точно станет, и только на это можно надеяться. Рей так старательно елозит на его коленях, устраиваясь поудобнее, что он начинает страдальчески гримасничать, как будто ему не хочется. Может, какой-то части и нет, а вот телу... телу как раз очень даже хочется. И это правильно. По крайней мере, в этот раз она точно будет сверху. Рей поворачивается, оседлывая его и усаживаясь лицом к лицу. Кайло снова пытается всмотреться в нее, хотя ничего и не видит. — Я тут, — она обхватывает его лицо ладонями и целует в губы. — И я твоя, — сейчас, когда они обмениваются поцелуями, короткими, рваными, сильными и больше похожими на укусы, голос в голове молчит. И Кайло тоже — ему больше не до сердитых проповедей или ядовитых уколов, он шумно дышит, пытаясь держать себя в руках. И ее — в тех же самых руках, что безжалостно дергают за волосы, сплетенные в причудливую прическу, сминают плечи, спину в подобии жестокой ласки и рвут подол платья, не зная, как еще быстрее избавить Рей от одежды. — Подожди... пожалуйста... — поздно, она и сама не понимает, как оказывается на его члене, а его пальцы стискивают бедра, не давая сбежать. — Ты... никуда... не денешься... от меня, — выдыхает он вместе с короткими жесткими толчками. — Никуда, девочка. Никуда! Цепи звенят, натягиваясь, но боль понемногу превращается в нечто другое, сплавляется с горечью Тьмы, и этим вполне можно дышать. В этом мире можно жить и терпеть. Рей потерпит. Она перехватывает инициативу, двигаясь медленнее, дразня его своими стонами и всхлипами, и когда он пытается дотянуться до ее короны, чтобы снять острый шипастый обод, Рей бьет его ладони, мгновенно отшатываясь назад. — Не смей, — терпение всегда вознаграждается. Даже если не сразу. — Она моя! — кровь снова течет по вискам теплыми каплями, смешиваясь с испариной. — Я буду носить ее тогда, когда захочу! — и за это право уплачено сполна. Той же ночью вместо четырех отрядов за дверьми дежурит всего трое. И это хоть какое, но достижение.

***

— Я пойду с тобой, — Рей подхватывается с постели даже раньше него. За транспаристиловым окном разливается медное пятно двойной звезды — оба шарика сблизились настолько, что почти стали единым целым. Им осталось совсем немного, может, месяц или сутки, или всего одна минута, так что желание Кайло держать корабль на орбите напоминает самоубийство. Или же он просто почувствует, когда это случится. У него нет глаз, но чутье осталось. Отличное чутье. Просто превосходное, и его нелегко обыграть в дурацкую игру, кто кого умнее. — Что? — он поворачивается к ней, недоуменно кривя губы. — Нет, это исключено. — Я пойду, — снова повторяет Рей. — Я имею право быть там, — она скрещивает руки на груди и поджимает губы, копируя его выражение. — Я тоже рыцарь Рен.