inkluzive

— Вань, — присаживаясь рядом с Евстигнеевым, на пыльный пол, усыпанный таблетками и пустыми бутылками, начал Фёдоров, — ну и зачем ты опять напился? Рудбой, казалось, даже не заметил друга, продолжая вливать в себя горький алкоголь, облокачиваясь спиной на стену. Мирон отобрал прозрачную бутыль у пьянющего в ебеня друга, обращая на себя внимание. Сквозь темноту и невыносимое одиночество в сознание пьяного Ивана пробивались слова Яновича, заставляя понять, что объект его слёз и запоя рядом. Инстинктивно повернув голову на источник звука и успокаивающего тепла, парень сглотнул и спросил: — А зачем ты так ненавидишь меня? Мирон удивлённо поднял бровь, вглядываясь в почти белоснежную роговицу пьяных глаз, подбирая слова. — В каком смысле? — А без смысла, Мирон, хуём тебе по губам, Фёдоров. — парень сам не ожидал от себя таких слов в сторону «брата», но останавливаться не стал, — Если бы ты не послал меня за той блядской водой, ничего не было бы. Ты понимаешь, у меня три месяца секса не было. Ни одна шлюха не посмотрит на абсолютно слепого русского рэпера… Голубоглазый сочувственно вздохнул, кладя тяжёлую ладонь Ване на плечо, скрытое за тонкой кофтой. Мирон знал, что под ней — многочисленные синяки, шрамы и укусы. Понять откуда они так и не получилось, зато получилось выявить депрессию в поведении его бэк-мс. Эта болезнь давалась слишком невыносимо и тяжело. Когда Евстигнеев просыпался в слезах по ночам, задыхался и оголял очередной синяк Порчи, а не ему — сердце непроизвольно сжималось. Неужели он боялся всё рассказать? — Отстань, — поведя плечом, протянул Рудбой, откидывая голову на стену, — я же никого не возбуждаю… Таким… Беспомощным. Ване почему-то показалось, что на этих словах Мирон ехидно улыбнулся, что-то замышляя, ведь температура в их комнате заметно поднялась. Этот диалог был явно с подвохом и неожиданным концом. Да, так и было. — Меня, — подвинувшись ближе, прошептал Янович прямо на ухо пьяному Ивану, — меня ты возбуждаешь, блядский Евстигнеев. Внутри, где-то в районе желудка всё похолодело и будто обрушилось в пропасть. Как же так? Слишком по-гейски это всё сейчас выглядит и звучит. Но кого такое волнует в час ночи на полу… Ваня ещё больше повернулся к Фёдорову, чтобы что-то ответить, мол, это всё шутка, но почувствовав на своих губах терпкое и тяжёлое дыхание, все слова забылись. Внизу живота начало теплеть и приятно тянуть. Без зрения все остальные чувства усилились и Евстигнеев, буквально, чувствовал кожей возбуждение Мирона, то, как он сейчас облизывается и, кажется, планирует поцеловать друга. — Не надо. — успел прошептать Ваня, но было слишком поздно. Пухлые и сухие губы Яновича накрыли губы Рудбоя. Совершенно обычное касание губ, но от этого абсолютно снесло крышу. Захотелось безумного и отвратительно грязного продолжения. — Защити меня от моих желаний. — отстранившись, ответил Мирон, еле сдерживаясь, чтобы не трахнуть бэк-мс, — Пока я не сорвался. — Нет. — выдержав паузу, ответил Ваня. «Нет» — этого слова было достаточно. Оно означало полное подчинение, согласие и абсолютную уверенность в своих намерениях. Ваня старался нащупать хоть какую-то часть тела друга, но не получалось. Руки Евстигнеева беспорядочно блуждали по пыльному полу, в поисках знакомого тепла, но оно куда-то делось. Страх того, что это был всё сон, или очередной припадок обволакивал каждую клеточку тела Вани, но абсолютно осязаемый голос засунул этот страх обратно в углы сознания Рудбоя. — Потерял меня? — даже каким-то наглым тоном спросил Фёдоров, вставая перед Ваней так, что его лицо было на уровне ширинки Мира. — Не бойся. Подняв голову вверх, Рудбой уткнулся носом во что-то горячее, плотное. Скрытое под плотной тканью джинс. Парень был не глупый и сразу всё понял. Такое развитие сюжета ему не очень нравилось, ведь он никогда не делал минет парням, это казалось противным и страшным. Но тёплая рука Мирона, которая легла на затылок парню, опять же послала все страхи нахуй. — Знаешь, что надо делать, или научить? — широко улыбаясь, спросил Мирон, расстегивая непослушную ширинку. В нём проснулся садист и фетишист. Такого Ваню хотелось унижать бесконечно, чтобы он каждое утро слизывал с пола сперму и заглатывал его член по самые гланды. Эти мысли не давали покоя ещё с момента слепоты Вани — беспомощность, родственная связь и доверие. Ну какой человек не поверит добродушному Мирону? Вот и Евстигнеев поверил, ощупывая влажными руками ноги Фёдорова, чтобы понять, в каком положении он находится. Мирон приспустил штаны вместе с трусами, высвобождая член, схватил Рудбоя за чёлку, откидывая его голову назад, заставляя открыть рот. — Сейчас может быть неприятно, но ты же потерпишь ради своего же оргазма? — почти шёпотом сказал Янович, расслабляя мышцы живота. Через какое-то время на лицо бедного Вани полилась теплая и непонятная для него жидкость, стекая по щекам, шее и проникая в раскрытый рот. Непроизвольно слизав субстанцию с сухих губ, парню захотелось сплюнуть вязкую слюну с неприятно-солёным вкусом — Мирон, ты охуел?! — возмутился Ваня, зажмуриваясь и вырываясь. Но мужчина крепко прижимал его затылок к стене, продолжая писать ему в рот, довольно наблюдая за его попытками закрыть рот. Закончив своё дело, Фёдоров провёл расслабленным членом по мокрым щекам парня, одним движением закрывая ему рот. — Глотай. — приказным тоном сказал Мирон, начиная проводить ладонью по органу, чтобы возбудить его. Пересилив себя и рвотный рефлекс, Евстигнеев сглотнул противную жидкость, трясясь то ли от страха, то ли от неприятных ощущений. Парень широко раскрыл рот, вдыхая спасительный воздух, который, казалось, мог избавить от запаха изо рта. В этот очень удачный момент, Фёдоров протолкнул эрегированный член другу в глотку, упираясь гладко выбритым лобком ему в нос, затрудняя дыхание. — Только зубы убери. — хмыкнул мужчина, начиная медленно двигаться во влажном и узком рту Евстигнеева. Он никогда бы не подумал, что у него так встанет на инвалидов, раньше это казалось сумасшедшим, абсолютно не правильным. Но сейчас… Сейчас он нагло трахает одного такого в рот и не планирует на этом останавливаться. Ваня максимально раскрыл рот, чтобы ненароком не коснуться острыми зубками горячей плоти Мирона и просто ждал, пока это закончится и его, наконец, удовлетворят. Вдоволь наигравшись с ртом Рудбоя, Мирон опустился на ноги Вани, ставя колени на деревянный пол по разные стороны. — Страшно? — прошептал Фёдоров, кусая мочку уха своего бэк-мс. Тот отрицательно покачал головой, беря инициативу в свои руки и обхватывая ладонью вставший член партнёра, болезненно сжимая его. Стон Фёдорова и пульсирующая венка дали понять, что Ваня возбуждается от этого. От осознания того, что он причиняет Мирону боль, тем более на таком значимом органе. Рука Евстигнеева ещё немного сжалась, большим пальцем он обвёл покрасневшую головку, размазывая смазку. Это действие окончательно выбило событие, которое произошло несколько минут назад, где он давился мочой друга. Сейчас это было не важно, ему просто нравилось то, чем они занимаются. Не важно, что завтра будет стыдно или больно. Не важно, что они ведут себя, как геи. Важно, что им хорошо. — Ты всё ещё не хочешь меня остановить? — строго спросил Мирон, стягивая с Вани его тесные штаны, которые прилипли к ногам. — Просто давай уже трахнемся. — закатив глаза от свободы вставшего члена, ответил Евстигнеев. Теперь ничто не стесняло твёрдый орган, который теперь плотно соприкасался с членом Мирона. Скользнув ладонью по груди Ивана, Мирон переметил руку на его шею, где виднелись кровоподтёки и засосы. — Не хило тебя Анька поебала. — ухмыльнулся мужчина, сжимая пальцы, тем самым затрудняя возможность ровно дышать Ване. Внутри Мирона бушевал ураган ревности и страсти. За измену мужчина был готов выпороть Евстигнеева без каких-либо подтекстов, но в таком положении на ум приходил лишь бондаж, который снова разыгрывал воображение. Бэк-мс раскрывал рот, словно рыба, стараясь не задохнуться, но это, кажется, Фёдоров тут решал, кто будет дышать, а кто нет. Поэтому парень просто расслабился, продолжая дрочить другу, изредка задевая татуированными пальцами свой член. Сейчас даже тьма не мешала процессу, мужчины остро ощущали друг друга, сливались в одно целое и были готовы сделать всё, чтобы стать ещё ближе. Мирону нравились пустые глаза Вани, нравились его синяки, нравились татуировки и огромная куча белых шрамов, которые усыпали его безвольное тело. Это приносило эстетическое удовольствие и большее возбуждение. Облизав горячим языком солёную щеку Рудбоя, Фёдоров приподнялся и начал медленно опускаться на член своего бэк-мс, наблюдая за его мимикой: зажмурился, облизнул пухлые губы, напряг все мышцы и сдерживал стоны. Не хотел показаться слабым, но Янович-то знал, к кому он идёт в час ночи, поэтому полностью опустившись на твёрдый член, мужчина издал сладкий и протяжный стон, который и вывел Ваню из равновесия. Он не мог видеть закатывающиеся глаза Фёдорова, не мог видеть его искусанных губ, его член, зато он точно улавливал каждое его действие с помощью слуха и кожи. Каждый момент отпечатком въедался в сознание, вырисовывая пошлые картинки. Мирон свободной рукой начал «вырисовывать» тонкими пальцами на груди Рудбоя какие-то надписи, обводя каждую татуировку. Короткие волосы на плоском животе взъерошились, что тоже не осталось незамеченным со стороны Фёдорова. Трахая себя членом своего бэк-мс, мужчина изучал каждый сантиметр его тела, каждый синяк и порез. Это возбуждало больше любого обычного секса. Рассматривать тело любимого человека — вот истинное удовольствие. Стоны Евстигнеева сносили крышу, становились всё громче и громче, затуманивая сознание. Через мгновение оба парня кончили с дикими криками, вжимаясь друг в друга и тяжело дыша.

***

— Ты как? — застегнув ремень на джинсах, спросил Мирон у уже протрезвевшего друга. — Не считая того, что ты меня обоссал и чуть не задушил — всё пиздато, фетишист херов. — Надо было защищаться. — хмыкнул Фёдоров, зажимая меж губ сигарету. — Не надо… Парни улыбнулись друг другу понимая, что со зрением или без, они чувствуют друг друга.