***
О моей гневливости и жажде крови говорили многие, а про злопамятность даже несколько анекдотов было написано. Авторы данных миниатюр были четвертованы, но шутки уже успели уйти в солдатскую среду. Пытаться искоренить эти небольшие фельетоны из разговоров не имели смысла — словно тушить огонь маслом для лампад, потому, к сожалению, с их существованием пришлось смириться. Но подтвердить свои не самые лучшие черты пришлось вскоре после казней. Примерно 9 лет назад, во время похода против мятежных баронов, мы стояли лагерем неподалеку от небольшого дворянского имения. Инициалы и подвиги старинного рода стёрлись уже из памяти за ненадобностью, но вечер того дня навсегда останется со мной. В прошлом пожилой граф, находясь на заседании Сената, усомнился в моих достижениях и подвигах, и утверждал, что моей заслуги в победах Империи нет никаких. А меня величал не иначе как Палач. Именно ему я обязан за такое славное прозвище. И поговорить об этом я решил с ним лично. Холодное весеннее утро, солнце ещё не успело прогреть эти плодородные земли и раскрыть красоты местных цветов. Но сбивая копытами капли росы с травы, Лод и несколько «Ярых» из моей гвардии следовали за мной по пятам. Друг кричал что-то про успокоение, миролюбие и ненасильственное решение проблем, но кровь, стучавшая в висках, была слишком громкой и заглушала его речь. Я горел изнутри, ярость и предвкушение скорой битвы обнимали, обволакивали, топили в себе. И я обожал это чувство. Я жил им. Да, это было не самой моей лучшей чертой, но на тот момент я не мог избавиться от неё. Это для меня, своего рода, защита от мира, от его нападок на меня и на мой внутренний мир — проще заставить его думать и знать, что я сделаю всё возможное для того чтобы он умылся кровью, нежели пытаться сосуществовать в согласии с ним. Но это дело давнее, наследие тех времён, когда я был жалким и неизвестным стратегом, а Лод моим оруженосцем. Имение графа приближалось быстрее, чем мне бы хотелось. И чем ближе я подбирался к имению, тем явственнее ощущал надвигающуюся бурю. Это место отталкивало меня, хотело, чтобы я никогда не ступил на эту землю, не прошел через эти ворота и не нарушил покой древних залов. Но сомнения я отгонял, как наваждение, ибо в тот момент я уже не мог отказаться от задуманного. Моя честь и гордость уязвлены, а посему тот, кто это сделал, должен был быть наказан. Ворота имения были распахнуты, а малая охрана уже принимала боевое построение. Но их скорость, выучка, глаза, даже запах кричали об их беспомощности. Эти люди знали, кто пришел к ним и зачем, но практически ничего не могли противопоставить — опыт войны и убийств у них отсутствовал — их было просто чуть больше. «Ярые» молча спешились и занялись устранением мелких «недоразумений», в то время пока Я и Лод прошли к главному входу. Граф со свитой и ближайшими родственниками. Старик, несколько статных мужей, жена, малые дети и внуки, а также многочисленная прислуга, что с ужасом наблюдала кровавые танцы «Ярых», что заканчивали потрошить охрану. Меч горел в моих ножнах, а руки сами сжимались в кулаки — мне хотелось впустить в себя то безумие, что давно ищет выхода. Отчасти я мечтал присоединиться к кровавому танцу моих воинов, но сердце кричало об обратном. Разум мой трепетал от этого диссонанса, и мне казалось, будто я сойду сейчас с ума. — Красс, я знаю, зачем вы здесь, — тихо проронил Граф. — А вот Вы, возможно, не догадываетесь, юноша. Я посмотрел на него своим пустым и безжизненным взором, от которого прятались даже дюжие минотавры, но он лишь кивнул своим мыслям. - Она была права, эта маленькая девочка, — также негромко продолжил он. — В вас уже не осталось жизни и ничто не способно её вернуть. Вы хуже нежити — Вы чудовище, живущее смертью в мире живых. В её слепых глазах и то больше любви, чем в ваших, якобы ясных. Меня передёрнуло от его слов. Рой из мыслей, догадок и чувств доедали моё естество, заставляли меня стоять в нерешительности и пытаться скрыть себя от этого человека и его невидимой мне спутницы. -Идёмте, давайте не будем проливать ещё больше крови невинных, пощадите родных и прислугу, решим всё один на один, на заднем дворе. -Та девочка, о которой вы говорите. Она здесь? — внезапно, неожиданно даже для меня, эти слова сорвались с моих губ. — Она в вашем кабинете сейчас? -Да. Вы хотите увидеть её, убить, чтобы ни в чьих больше глазах не казаться Таким? Чтобы вырвать из глаз её жизнь и пожрать её сердце, полное любви к миру? -Просто проведи меня к ней, и, возможно, никто больше сегодня не пострадает. Он согласился. Мы долго шли вдвоём по тёмным коридорам, что шептались в полумраке. Портреты смотрели на меня с высокомерием, а мне становилось всё более не по себе в этом месте. Всё здесь отрицало меня, и я был бессилен. Но когда коридор кончился — мне хотелось умереть. Я знал, что будет за той дверью, и не хотел туда входить. Но назад пути не было. Мебель. Свет. Библиотека. Украшения. Всё здесь было блёклым, кроме одного — девушки с белоснежными волосами, по-хозяйски усевшейся на графском столе. Она смотрела на меня, не мигая своими тусклыми, невидящими глазами, поедавшими меня до костей. Она видела меня насквозь и медленно перебирала своими невидимыми пальчиками каждую мою клетку. Мне хотелось забиться под этот стол, спрятаться за Графа, оказаться на другом конце света или даже на плахе, лишь бы избежать этой пытки. И мне захотелось крови. Внутри Я загорелся своим безумием, желанием скрыть, смыть свой позор кровью, утопить в ней кого-нибудь, или утонуть самому — это было совершенно неважно для меня. Я не заметил, как мы остались вдвоём — Граф вышел бесшумно и притворил за собой дверь. Я попытался попятиться, но упёрся в стену и рухнул на пол, резко попытавшись развернуться. Но когда я открыл свои глаза — она стояла рядом со мной, лёгонько касаясь моего лица. — Вы напуганы и не кажетесь таким мёртвым. Сейчас в вас больше жизни, как никогда. И если вы хотите, чтобы я перестала так поступать с вами, то это бессмысленно. Просто смиритесь, — её голос шелестел, как листья в вековом эльфийском лесу, её стати могли позавидовать лучшие девы этого континента. А затем она запела, тихо, проникновенно. Эти звуки лились из самой глубины души, прожигая во мне дыры не хуже, чем молнии придворных магов. Но я сидел, прибитый и распятый ею у этой треклятой стены, не в силах пошевелиться. А вскоре пропало желание сопротивляться — я слишком устал от этого дня и сей встречи. Но она пела ещё несколько минут, прежде чем смолкла. — Идите, будущий Капитан, но помните, что я никогда не забуду, что тогда вы меня спасли. И если так будет угодно судьбе, то верну вам долг, если вы решите стать чуть более живым, — и она исчезла.***
И запрыгнув на этот треклятый стол она исчезла для меня на долгие годы. Встретились мы лишь ныне, и не думаю, что теперь расстанемся надолго, если всё-таки я её отыщу в этом городе. Во дворе, где меня ожидало несколько «Ярых», которых я не узнал, и Лод, я заставил себя оглянуться и увидел в окне её лик, в котором читалось ожидание и тоска, что заставили меня снова трепетать, словно мальчишку, но вскоре наваждение рассеялось и я уверенно зашагал прочь, унося с собой свои тайны и мысли.