Сенат
29 ноября 2016 г. в 08:43
Холодный ночной воздух окончательно отрезвил меня и заставил собраться — впереди будет явно не приятная пирушка по поводу моего освобождения. Тёмные улицы, освещаемые старыми фонарями, были пусты, в них также не чувствовалось никакой жизни, словно тот кабинет со своей атмосферой проследовал за мной.
Мрачные мысли, догадки, эти невероятные загадки во тьме — всё это было не для меня. Я шёл вверх по улице, сопровождаемый Лодом и пятеркой «Ярых», людей, натренированных до бесчеловечности и нечеловеческих возможностей, но почувствовать никого из них мне так и не удалось — словно, как и во мне ранее, в них не было ничего живого. Как в том кабинете, как в этих улицах.
Дворянские кварталы остались далеко позади, а стража на воротах в королевские кварталы не задала никаких вопросов. Мой облик, слава и ужас, вызываемый именем, жили, даже после моей «смерти», а сейчас, этот Образ, словно из легенд, восстал пред ними и они затрепетали в блаженном страхе. Это было то, чего мне не хватало. Это неистовое чувство заставило вновь поверить в себя и свои силы. И мой личный страх ушёл.
Величественный дворец, лишь немного уступающий Императорскому по убранству и красоте, предстал пред взором наших очей. К моему удивлению, даже один из «Ярых» от изумления приоткрыл рот, за что получил затрещину от Старшего — проявление эмоций, кроме упоения битвой, у них было не в почёте. Седой воин, с повязкой на лице кивнул мне, и мы проследовали дальше.
Ворота Сената, украшенные барельефами и позолотой с драгоценными камнями, были мне до боли знакомыми — к глубокому сожалению, каждый поход заканчивался триумфом и отчетом в этом самом месте. Люди, восседающие здесь, вершили судьбы мира, и ничто в этом мире глобального без их вмешательство не происходило – с ними считались даже мелкие правители пограничных земель.
Императорская стража, которая сильно уступала моим «Ярым» в подготовке и умении, вежливо попросила свиту оставить нас наедине, и им пришлось подчиниться — спорить с ними на территории Сената не имело смысла. Суд или совещание превращать в кровавую баню не стоило.
«Время настало. Отступать и бежать некуда, да и смысла в этом нет. Нужно принять свою судьбу.»
— Генерал Красс, армии лишенный, но славой и силой обладающий, добровольно отказавшийся от титулов и заслуг, на заседании Его Императорского Величества и Мудрейшего Сената прибыл! — Возвестил герольд, стоявший у входа в Несмолкающий зал. Правда сейчас он опроверг своё название — тишина стояла гробовая.
Шелест моих одежд, напоминающий лязг доспехов, и поступь стальных сапог эхом разносились по бесчисленным залам и закоулкам. Я не чувствовал магии, но отчётливо её видел. Я был восставшим мертвецом, адским ужасом, что посмел ворваться в этот величественный зал и осквернить его своим присутствием. Люстры, что с неистовством освещали гигантские своды — едва не погасли от порыва ветра, что следовал за мной, а холод заставил поёжиться даже любителей одежды из северных мехов.
— Я прибыл, Высочайшие, дабы выслушать Вашу волю о судьбе моей. Но предательством, заклеймённым вами и вашими подручными, связан, посему коленей и главы своей преклонить не могу, пред Мудрейшими и Сильными мира сего. Кодекс Войны, написанный тысячелетие назад, запрещает мне бить челом пред предателями и врагами Отечества. Я же, человек войны, буду следовать ему до самой своей Смерти, даже если она наступит, лишь выйду я из этих чертогов, — голос мой звенел сталью и ненавистью, а безрассудство моё становилось всё более явным. — Лишь перед Богами и Императором склоню я колени, ибо Они предать меня не смели, во что верю я всем тем, что вы называете сердце.
Я преклонил колено, а в зале повисла гнетущая тишина — Величайшие и Мудрейшие прятали глаза и отворачивались, а некоторые пытались перешептываться, но замолкали, слыша свои голоса, которые казались им постыдными.
— Генерал Красс, — раздался мягкий голос из затенённой ложи, что внезапно озарилась светом, — горячи слова твои, а сердце и ярость твоя не угасли в заточении. — Император, что был доселе скрыт от взора, поднялся на трибуну и взглядом призвал меня встать. — Речи твои, как и всегда, преисполнены ядом и остротами, но, должен признать, что, на сей раз, они не безосновательны. Я признаю свою ошибку даже пред ликом Мудрейших.
Недовольный ропот пополз по залу, но Ариил Седьмой Драгоценный прекратил его мановением руки. Он вышел из-за трибуны и направился ко мне, сопровождаемый пятью стражами. Сенат молчал, и в молчании этом был слышен треск догм и правил — Императоры прежде старались не признавать своих ошибок.
— Красс, Я, именем своим, восстанавливаю тебя в звании, в титулах и власти над людьми Войны, и призываю и далее служить Империи, Её Людям и Вере. Примешь ли ты это из рук моих?
— Сколь бы ни был я гневлив, мой Император, но перечить воле Твоей, как бросать вызов Богам, а супротив них никто из смертных не выстоит и не восстанет во век, — в голосе моём читалась небывалая мягкость и благочестие. — Кто бы посмел не принять волю твою? Вот и я не посмею. Приказывай, мой Повелитель, и Слово твоё законом для меня станет, как гласит Кодекс Войны.
— Мы не будем устраивать пиров и торжеств. Но Приказ мой узнаешь вскоре. Собирайся, Генерал, твой путь будет неистово трудным и никому, кроме тебя, не суждено, видно, провести по нему Войска Империи. Через три дня ты должен прибыть в Имперский Гарнизон, в Свою Бывшую ставку, где я расскажу тебе детали. А сейчас ступайте в свои Покои и отдохните как следует — Покой вам светит не скоро, лишь вступите вы на свой кровавый путь.
Я вновь преклонил колено, но Император поднял меня, коснувшись подбородка теплой дланью своей. В глазах его читалось раскаяние и боль, смешанные с нескрываемым страхом. В моих же, ничего кроме пламени Войны, никто из не знающих меня, прочесть не сумел бы. Я был рождён для неё. И умру, сжимая в руках меч, окружённый преданными мне людьми. Но там скрывались и иные чувства, о которых я умолчу.