Многоточие

Вечеринка Пафосного Хрена настолько поразила меня, что я заболел. В ту ночь я еле доковылял до машины и едва успел расстегнуть штаны, так рвались наружу свежие впечатления. Чуть не заляпав ими приборную панель, я добрался до дома, свалился в постель и проснулся на следующее утро с температурой, больным горлом, заложенным носом и прочими пленительными ощущениями. Пришлось отпроситься с работы и валяться в бреду, истекая соплями и отвращением к себе. Через день я лежал и мысленно составлял список, чем конкретно я хуже, чем все остальные люди. На шестьдесят четвертом пункте статьи "Телосложение" меня вернул в реальность телефонный звонок. Звонила некая дама. Сначала мне показалось, что я впал в делирий: она извинялась и спрашивала, когда может отдать мне какую-то футболку. Через минуту я вспомнил, о чем речь, и сообщил, что, к сожалению, у меня инфлюэнца и я не готов решать фэшн-вопросы. Дама предложила, когда я прочухаюсь, угостить меня обедом в знак своего глубокого сожаления о случившемся. Я согласился, но футболку попросил выкинуть. А делирий меня все-таки не миновал: вечером в дверь постучали. На пороге стоял Майкл. Я пару раз чихнул и задумался, галлюцинации – это повод вызывать неотложку или нет? – Мел сказала Линдс, что ты заболел, – начал объяснять Майкл. – А Линдс позвонила Брайану, когда мы сидели в Либерти. Я подумал, надо тебя проведать. – А... А! А адрес? – я с хрустом пошевелил глазами и постарался удержать неприглядную субстанцию, пытавшуюся покинуть мой череп через нос. – Так Брайан знает. Ты же вроде как финансово перед ним отвечаешь. Извини, что он сам не смог прийти, всякие дела, - Майкл выложил на кухонный стол несколько коробок из кафе Либерти. – Мама вот передала тебе, а то вдруг ты тут голодный. Эй, давай, ты сядешь на диван? Я подогрею бульон. Где у тебя микроволновка? Садись, а то ты сейчас свалишься. Меня и правда шатало, как колченогую шифоньерку. Не знаю, от болезни или от удивления. На моей кухне хозяйничал Майкл Новотны. А я наблюдал за этим с дивана, будто у нас с Майклом уже сто лет так заведено: если кто заболел, второй приезжает о нем позаботиться. И это было настолько странно, что я боялся сделать резкое движение: вдруг сейчас чихну особенно забористо, проснусь - и нет никакого Майкла. Только я, раскиданные вокруг сопливые салфетки и кружка из-под аспирина, которую у меня не было сил помыть. Хотя если бы я продолжил чихать с такой сокрушительной силой, исчезнуть мог не только Майкл, но и, скажем, стена спальни. Или наоборот, я вместе с кроватью на инфекционной тяге ворвался бы к соседям и порушил их быт. Они и так жалуются на звуки, которые я издаю, когда мне внезапно везет в любви. Нерегулярность тут, наверное, совсем сводит с ума: не угадаешь заранее, когда грянет оркестр Винтерхальтера. Я задремал, и мне снилось, как, отчихиваясь, я вылетаю в окно и мчусь по воздуху прямо на кровати, устремляясь все выше и выше. Подо мной проносятся дома, города, страны, а я смотрю на все это сверху вниз и понимаю: скоро меня поглотит космическая беспредельность. И я, как был, совершенно один, увязну в этой холодной темноте навсегда, никто и никогда не сможет пробиться ко мне, даже если и захочет. Чем дальше от земли я оказываюсь, тем меньше шансов, а несет меня с огромной скоростью. Тут я и правда забористо чихнул и проснулся. Майкл все еще был у меня на кухне. Он протянул мне миску бульона и сел рядом. – Ты не боишься заразиться? – спросил я. – Я крепкий, - ответил он. – У тебя есть кому о тебе позаботиться? – Да как тебе сказать. – Ладно, завтра еще приеду. Договорились? Некоторое время я, хрипя и давясь своими бациллами, пытался убедить Майкла, что его это переутомит. Но не преуспел. Я не мог понять, как мне это расценивать. Обычно я распознаю любовный интерес, только когда в меня уже пять раз кончили. И то, кстати, не факт, бывает же сто сортов секса ради секса: секс по дружбе, секс от нечего делать, секс, когда не видишь причин отказываться, секс как бонус для клиента и секс как чаевые (у нас с детективом Винтерхальтером было и то, и другое). Но бегала вокруг меня с тарелкой супа только мама и только пока я наконец не съехал, чтобы она прекратила. А Майкл-то что хотел этим сказать? Пока я об этом думал, легок на помине, явился и сам Винтерхальтер. Сказал, что подождал, пока уедет Майкл, и теперь намерен всерьез взяться за мое лечение. Только я собрался ответить, что сегодня совершенно не готов к радостям плоти, мой косматый ангел вынул из рюкзака лимоны, корень имбиря, гвоздику и еще какие-то неведомые и, возможно, нелегальные, специи – и приготовил зелье, от которого у меня повалил из ушей дым. – Думал вчера забежать, но работал. Сидел в засаде, снимал, как вол. – А как ты узнал, что я заболел? – спросил я. Детектив улыбнулся, белозубо и немного зловеще. Потом потрогал мой лоб, покачал головой и, видимо, оставив надежду укрепить мои тылы упражнениями, исчез в ночи. Уснул я довольным, обогретым и полным радужных надежд, а к концу недели был уже в полном порядке.

***

Дама по имени Мелани позвонила снова, справилась о моем здоровье и пригласила на ужин в дом, который принадлежал им с ее девушкой Линдси. В редкие припадки гражданской активности я посещал собрания ЛГБТ-сообщества, и, увидев этих лесбиянок трезвыми, чопорными и без оргии на заднем плане, наконец, смог их вспомнить. Мелани была юристом, и мы сразу завели чрезвычайно увлекательный разговор о законодательстве в области финансов. Линдси угощала нас восхитительной домашней едой и поделилась со мной парочкой рецептов. Я давно так не веселился, прекрасно провел время и надеялся, что всех очаровал. Произвести впечатление на женщин мне всегда было проще — все портил только трагический момент, когда они начинали принимать мою симпатию за половую увлеченность. Но почему мне раньше не приходило в голову общаться именно с лесбиянками?! Мы с Мел договорились встретиться еще — и с тех пор обедали вместе минимум раз в неделю. А минимум дважды в неделю мы встречались с Майклом. Я решил, что могу позволить себе прекратить разыгрывать спектакль «Бесплодные усилия любви», посвященный Брайану Кинни, – вроде как пострадал пару месяцев и будет. Контакт с человеком, который был мне интересен по-настоящему, все равно уже наладился. И этот человек стал для меня порталом в другую реальность. В ту, где тебе приносят суп, если ты заболел. Где ты не один стоишь в ночном клубе, барной стойкой протирая еще один тектонический разлом на жопе, а пьешь пиво с друзьями и обсуждаешь проходящих мимо парней. Где тебе есть с кем пообедать, болтая о пустяках. В реальность, где кому-то и правда интересно, как у тебя дела. Был, правда, нюанс. Я по-прежнему вожделел Майкла Новотны. И во мне крепло убеждение, что сам он вожделеет Брайана Кинни. Я не опустился до того, чтобы попросить доказательств у Винтерхальтера. Но даже толстокожий лоб вроде меня не смог бы это упустить. Майкл таскался за Кинни, как хвост: куда один, туда и другой. Сам я был хвостом Майкла и прекрасно видел, что происходит. Это не Майкл говорил: «Пошли в Вавилон», - это была реплика Брайана. То же с баром Вуди и прочими заведениями. Из любой точки Майкл срывался по первому звонку и мчался туда, куда ему скажут. Если Пафосный Хрен обдолбался в клубе и хотел прямо на месте получить от кого-то минет (а он всегда хотел — и всегда получал), Майкл ждал его, чтобы отвезти домой. Если Брайану приходило в голову посетить какую-нибудь непотребную вечеринку, туда ехал и Майкл. Что до меня, если я имел возможность, а точнее, получал разрешение, я следовал за ними. Это был поезд, локомотивом которого всегда оказывался Пафосный Хрен. Мы все подстраивали наши планы, наш маршрут и наши желания под то, чего хочет Брайан Кинни. В основном Брайан Кинни хотел трахаться. Я в жизни не видел, чтобы кто-то трахался столько, сколько он. Когда при нашей первой встрече он говорил про общую очередь, он и правда имел это в виду. Все хотели его, реально все. А он лениво выбирал, кого бы сегодня осчастливить своим вниманием. Спасибо на том, что это никогда не был Майкл. Но когда я видел взгляд человека, которого я люблю, на того, кто числится его лучшим другом, мое сердце проваливалось куда-то даже не в желудок, а вниз, на шесть футов под землю. Я, как и все, делал вид, что ничего не замечаю. И надеялся, что никто не замечает того, как я смотрю на самого Майкла. Вот так прошло лето. И, невзирая ни на какие нюансы, это было лучшее мое лето со времен Эдди. А в начале сентября мне позвонили. И незнакомый голос с тренированным казенным сочувствием спросил: «Теодор Шмидт? Вы указаны как контактное лицо на случай, если что-то произойдет с Полом Эверсом. Не могли бы вы срочно приехать в больницу?»