Многоточие

Я всегда знал, что это рано или поздно случится. Успокаивал себя расхожими фразами, дескать, кто громче всех орет, никогда этого не сделает. У таких, как Пол, вся жизнь – кровавая трагедия, творящаяся исключительно в свете софитов. Убери зрителей, и он спокойно завернется в пледик и будет пить свой чай из ромашки. Когда при нашей первой встрече Пол уперся ладонью мне в живот, чтобы поставить голос, и сказал: "А теперь, пожалуйста, представьте, что вам нужно проглотить Очень Крупный Предмет", – я готов был сделать что угодно, чтобы этот плод любви Тома Круза и Пласидо Доминго обратил на меня внимание. Но спустя год совместной жизни мне уже было все равно, пусть вешается, сволочь, лишь бы оставил меня наконец в покое. И вот я сидел в коридоре реанимации, прислонившись затылком к стене, и ждал. Из двух лет с Полом второй я вспоминал с содроганием. Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, чем бы ни увлекся, он всегда был мной недоволен. Когда я работал мало (ограничиваясь, скажем, Вортшафтером и парой фрилансов), Пол ныл, что мы подохнем в страшной нищете и бродячие кошки сожрут его прекрасное лицо, пока я буду за бесценок торговать собой в заблеванной подворотне. Когда много – жаловался, что его зад давно порос бы паутиной, если бы не пять любовников, запрятанных в гримерке. Это притом, что Пол совершенно точно никогда мне не изменял – такие вещи просто не вязались с его видением себя. Когда я ел, Пол с негодованием рассматривал меня и прорицал: дескать, скоро ему придется катить меня, как шар, а я буду вторым подбородком сносить с обочин фонари. А стоило мне сесть на диету – устраивал истерику, что купил эти вот пирожки на свою нищенскую актерскую копеечку, а я брезгую. Я прекрасно знал: себя Пол грызет так, что по сравнению с этим его нытье в мой адрес было просто нежным поглаживанием и, может, пикантным легким укусом в ушко. Но меня это не особенно утешало. И когда я наконец смог заставить себя порвать с ним, я ликовал. Я был счастлив до небес, что никогда больше не увижу его ближе, чем из зрительного зала, не услышу ни одной его колкости, не должен буду отчитываться перед ним за каждый свой шаг и ни одна его долбаная истерика не воткнется в мой мозг, как ржавая тяпка. А сейчас, за стеной, он умирал, и я ничего не мог с этим поделать. Неожиданно в темном больничном коридоре ко мне присоединился Винтерхальтер. Он обнял меня за плечи и просто держал, пока не вышел врач. «Все будет в порядке, – сказал доктор. – Езжайте домой, уже ночь. Завтра проснется, спросите, на черта он это сделал». Поехал я не домой, а в Вавилон. Мне срочно нужно было увидеть Майкла. Конечно, я не собирался ничего ему рассказывать, но мне просто хотелось побыть рядом. Мы выпили пива, и я, врубив на полную опцию «активное слушание», получил кучу информации о том, как развивались отношения Капитана Астро и его подручного Галактического Парня. А потом Брайан, видимо, утомился трахать все, что попадется под руку, увлек Майкла на танцпол, положил локти ему на плечи и занялся исполнением своих обычных эротических плясок, время от времени целуя человека, которого я люблю, в самые красивые на свете губы. Я бы отдал что угодно, чтобы быть сейчас на месте Кинни. Но Майкл явно был счастлив. Стоя у барной стойки и глядя на них, я думал, что там, в реанимации, должен быть я, а не Пол. Потому что Пол, как бы он ни сволочился в отношениях, приносил людям очень много радости. Зрителям, ученикам, толпе своих идиотских фанатов. А я был не просто нулем без палочки, я был отрицательной величиной, черной дырой, которая затягивает в себя чью-то радость, не делая счастливее ни себя, ни кого-то другого. И мне просто было страшно сделать уже с этим что-то. Вернувшись домой, я лег в постель и включил порнуху: спать у меня все равно бы не получилось. Так заканчивалась моя пятница.

***

Войдя в палату, я обомлел. Пол настолько похудел и осунулся, что я испугался, не подцепил ли он вич. Но сам я был здоров, а за полтора года вич такой разрухи в организме сотворить не успеет. Я сел рядом с бывшим любовником. Мне хотелось знать даже не почему он это сделал, а почему именно я все еще был человеком, которому звонят из больницы. И я до смерти боялся, что ответ на оба вопроса будет один. – Тед! Здравствуй! – Пол улыбнулся, а я слабовольно погладил его по щеке. Он прижался лицом к моей ладони и потерся о нее. – Все так же хорош собой. «Твои глаза – как образа. В них отражается гроза». – Спасибо. Вроде, там коза была. «Твои глаза – как образа. В них отражается коза», – я постарался, чтобы голос не звучал сдавленно. – Теперь скажи, что я стал еще красивее, – сказал Пол, вытянул шею и повернулся в три четверти. – Ты... – А ну ври давай! Чему я тебя учил! Не выдержав, я все-таки мерзко зарыдал, прикрывшись рукавом халата. – Эй, Тедди. Прекрати. Пожалуйста, перестань! – Пол не требовал и не ныл, он мягко просил. – Почему? – я икал и захлебывался, отвернувшись, а он лежал под своими капельницами и ждал, когда я успокоюсь. Наконец я высморкался, отдышался, и он заговорил: – Тед... Как тебе сказать... Мне просто все надоело. Ты вот смог от меня уйти, а мне каково? Где бы я ни шарился, везде этот истеричный хмырь. Я устал от него до черта, – Пол вздохнул и перешел на свой обычный раздраженный фальцет. - Вот же урод, который вызвал скорую!!! Я же все рассчитал, купил билеты в Испанию, даже позволил всем желающим проводить меня в аэропорт! Снял номер в отеле, все деньги потратил! Думал, наконец-то все оставят меня в покое! Некоторое время мы молчали. Потом Пол продолжил: – Тед... Ты ведь ко мне не вернешься? Мое сердце сжалось, но я все-таки смог ответить: – Нет, Пол. – Извини, я просто на всякий случай спросил. Конечно, ты ко мне не вернешься. Знаешь, когда я первый раз тебя увидел, меня от зависти чуть не скрючило. – Серьезно?! – Я подумал: вот симпатичный хороший парень. Без всего этого высокохудожественного дерьма. У таких обязательно кто-то есть. А придурки вроде меня всегда на виду и всегда одни. Приходится за все платить. – Если что, я тоже сейчас один. – Ну, побудешь один, а потом и найдешь кого-то. Или опять тебя кто-то найдет. Ты же... ты же сокровище, Тед. Серьезно. Единственный год, когда я в своей долбаной жизни был счастлив, это был год с тобой. А потом я, конечно, все испоганил. – Пол... – Врачи говорят, на фортепиано я больше играть не буду, – он показал замотанные бинтом руки. «Будешь, куда ты денешься!» – раздался от дверей палаты знакомый громовой бас. Я повернул голову и увидел Винтерхальтера с огромным букетом лилий. Любимые цветы Пола. И вид, и вонь. – О, привет, Рик! Тед, это Ричард Винтерхальтер, мой друг! – сказал Пол. – Мы с мистером Шмидтом знакомы, - ответил Винтерхальтер. – Встречались по работе пару раз. Мистер Шмидт, вы не могли бы оставить нас наедине? Я вопросительно посмотрел на Пола, тот кивнул, и я вышел. И где-то через час получил от Винтерхальтера смс: «Ты не против, если я заеду часов в восемь? Есть разговор». Несколько обескураженный такой предупредительностью, я согласился. А потом я поехал к Мелани и попросил ее об услуге. Мне нужно было наконец сделать это, на всякий случай, потому что всякое бывает и никто ни от чего не застрахован. Мы с ней сели и составили мое завещание. Квартиру я хотел оставить матери, машину и сбережения – своему лучшему другу Майклу Новотны. А экзистенциальные решения в спорных ситуациях – Пафосному Хрену. Потому что никогда, никогда и никому я не пожелал бы сидеть в больничном коридоре и думать, не пора ли меня отпустить, – если в этом человеке оставалась хотя бы маленькая толика любви ко мне. Слава Создателю, что с Полом обошлось, и что обошлось без моего участия. Потому что я бы просто сдох там сам на месте, лишь бы ничего не решать. Мел пыталась меня отговорить, но это было бесполезно.

***

Винтерхальтер принес развесистую орхидею в горшке и поставил на обеденный стол. – Итак? – осведомился я. – Может, потрахаемся сначала? – попросил Винтерхальтер, разливая по бокалам вино. – А то после того, как я все расскажу, тебе, наверное, не захочется. Я пожал плечами и пошел в душ. Вдруг и правда не захочется, не пропадать же добру.