Насмешка-повод для любви?

Охотничий домик. Бенедикт. Боль... Апатия... Что со мной? Где я? Воспоминания о моем приезде проходят лавиной, но... после того, как эта сволочь дунула мне в лицо порошок... все... ничего не помню. Что он со мной сделал? Попытавшись повернуться на другой бок, я вскрикнул от боли в... Что? Почему так болит задница? Неужели... О, мой Бог! За что? Это ведь значит... Как он мог! Я и так сирота, а теперь меня будут гнать отовсюду никто кусок хлеба не подаст не возьмет работником. Я стану отверженным? Вот же гад. Отомстил-таки. Теперь моя очередь? Я тоже попытаюсь отомстить. Правда, пока не знаю как, но что-нибудь придумаю. И тут я заметил записку. Я пробежал по строчкам и... чуть не потерял сознание. Записка гласила: "Я же обещал тебе сюрприз? Получи. Через девять месяцев тебя ожидает радость отцовства. Я об этом позаботился. Но ты можешь найти меня через полгода, может быть я и возьму тебя своим двадцатым а может тридцать восьмым наложником. Но... когда найдешь меня, не забудь предъявить записку, а то я к тому времени даже не вспомню про тебя. Так что... удачи в поисках." Я в шоке уставился на бумагу. Но строки вдруг как-то резко стали расползаться перед глазами. Что это? Почему стало так плохо видно? Нет. Не может быть. Это слезы? Давно я не плакал. Даже когда погибли родители, слез не было. Была пустота в душе, была боль, но... слез не было, а сейчас... За что? Всего лишь за насмешку? Это кем же надо быть, чтобы так поступить? Найти его? А смысл? Ведь этот гад только посмеется, незачем это... и я теперь не один. И тут как обухом по голове... Беременный... Я ношу ребенка... от этой сволочи... НЕТ!!! Только не это. Не хочу. - Я избавлюсь от этого ребенка, - приглушенным от еле сдерживаемых рыданий голосом, произнес я но тут же вспомнил... - Не смогу, он зачат магическим путем, поэтому и избавиться от него я не смогу. Но как же... я же... не хочу-у-у-у, - уже больше не сдерживая рыданий, завыл я. Шею обожгло. Я провел пальцами по зудящему месту и нащупал неровности. Боже, метка! Её пока не видно, но с увеличением срока беременности она будет проявляться все больше. Такие метки появлялись у тех, кого не принял старший партнер. Метка греха! Метка позора! Слезы кончились. Надо уходить. Оглядев ненавистную комнату, я снова попытался встать и исчезнуть отсюда, так как оставаться здесь больше не было никаких сил. Мне удалось подняться только с третьей попытки, да и то с трудом. Болело все тело, как будто меня пропустили через лесопилку. Найдя свою одежду, которая так и валялась там, где ее бросил этот гад, я, натянув на себя штаны и рубаху, поковылял к выходу. Выйдя на улицу, закашлялся от дыма. Что происходит? Лес горит? Надо скорее предупредить наших в деревне. Хотя нет, мне туда ход закрыт. На небе полыхало зарево в стороне замка. Горят конюшни? Ну что ж, этому извергу будет чем заняться. Небо уже светлеет, надо уходить пока этому аристократу не пришло в голову вернуться и продолжить. Ноги сами понесли Белку по знакомой тропинке к селению, но он вовремя опомнился и свернул в чащу леса, оставляя позади ставшую родной деревню и, сам того не подозревая, унося в неизвестность наследника престола. * * * Разгоралось утро, но лес был окутан удушливым дымным туманом. Бенедикт не понимал, что происходит. Вроде замок герцогов Тиренских остался далеко позади, да и ветер дул в другую сторону. Ориентируясь по приметам в лесу, Бен шел на запад в Корнуэл. Там он рассчитывал раздобыть еду и одежду и, если повезет, лошадь, а потом отправиться на юг. Раз судьбе было угодно, чтобы он познал счастье иметь дитя, то он поклялся сам себе, что сделает все возможное, чтобы его ребенок был счастлив. Искать сынка герцога он и не собирался. А зачем? Терпеть новые насмешки и унижения. Ползать в ногах, вымаливая признание его, как официального наложника? Нет! Этот ребенок его. И если ему самому суждено остаться одиноким, ведь с таким клеймом к нему и близко не подойдут, презирая, то он подарит свою любовь этой крохе и станет ему и отцом и матерью. Лето отсчитывало свои последние теплые деньки, и скоро уже осень закружит в багряном танце окрестные леса, а там и до первого снега недалеко. На юге проще выжить - зима поздняя и не такая суровая, как в его родных лесах, а весна приходит уже в марте. Да и нравы там не столь суровы и возможно он сможет найти себе местечко. Пробираясь сквозь бурелом, превозмогая боль во всем теле и особенно в попе, расцарапывая ноги и руки в кровь, Белка уже видел свой маленький домик на берегу тихого прозрачного ручья. Небольшой огородик, горластого петушка, опекающего свой скромный разноцветный гарем. Круглые, яркие шляпки подсолнухов и наливающиеся под щедрым солнцем юга яблоки над окном. А еще он видел смешного карапуза, самозабвенно пытающегося поймать яркую бабочку и заливающегося чистым звонким смехом. Но как бы он не старался представить себе свое будущее, горечь от свершившегося не уходила. Он еще так молод, но уже обречен. А он так мечтал о своей семье, жене и СВОИХ детях, зачатых в любви от него, а не появившихся насильно по прихоти сильного и знатного. И как сможет смотреть в глаза своему ребенку, когда тот будет прибегать к нему побитый и в слезах только потому, что у его отца клеймо. Что вообще он сможет дать своему малышу, и захочет ли тот взять это или всю жизнь будет стыдиться его? А стОит ли вообще продлевать эту муку. Горько и тоскливо. Сумерки в лесу наступают быстро. Я шел целый день, и пойди я по проторенной тропе, то уже к вечеру был бы в Корнуэле. Но заросли, бурелом и боль не дали мне такой возможности. "Ладно, заночую на дереве, а завтра утром выйду к замку. В сам замок не пойду, а в ближайшем селе постараюсь подработать и купить все необходимое для поездки" - решил сам для себя, и полез на облюбованное дерево. Кое-как устроившись в ветвях и кутаясь в разорванную рубаху, уже промокшую от вечерней росы, провалился в тревожный сон. И приснилась мне мама. Ее нежный, ласковый голос что-то шептал, успокаивал и убаюкивал, как в детстве, когда она всегда на ночь пела мне колыбельную, вот только слов я разобрать не мог, как ни прислушивался. А нежные руки прижимали к себе, пытаясь успокоить и избавить от всех детских страхов. И мне стало так хорошо, так уютно и спокойно в ее объятиях, исчезли все страхи, все сомнения. Даже боль из тела стала уходить. Тело стало легким и невесомым. Я потянулся к ней еще сильнее, и тут мама оттолкнула меня, из-за чего я недоуменно уставился на нее и произнесла: - Рано тебе еще ко мне, сынок, у тебя впереди еще долгая жизнь, - её образ стал таять, а я, протянув за ней руки, закричал: - И это ты называешь жизнью? Как? Как мне теперь жить с таким грузом? - Ты еще будешь счастлив, мой мальчик, - произнеся это, она окончательно исчезла, а я, весь в слезах от такой несправедливости, что я опять остался один и мама не захотела забирать с собой, проснулся. Боже, как же больно! Живот свело голодным спазмом. Я не ел с вечера перед поездкой в охотничий домик. Надо добраться наконец до людей. Кое-как слез с дерева и, разминая затекшее и продрогшее тело, поковылял в сторону селения. Я шел уже минут двадцать, и, по моим расчетам, вот-вот должен был выйти из леса к деревне, но ни голосов людей, ни лая собак или обычного гомона поселения я не слышал. В лесу стояла зловещая тишина. Может я заблудился? Погрузившись в свои рассуждения, я вышел на поляну, откуда открывался вид на замок Корнуэл и прилепившееся к его стенам поселение. Я замер, как вкопанный. Сердце гулко стучало в висках и стало не хватать воздуха. Замка Корнуэл не было, как не было и поселения. Передо мной расстилалась почерневшая выжженная земля и каменные развалины. Слетевшееся воронье носилось над смрадной пустошью. Я на ватных ногах спустился к развалинам крайнего дома. На пороге лежала женщина, грудь которой вся была в крови. Она прижимала к себе малышку лет пяти, из спины которой торчала стрела. Чуть дальше в луже собственной крови лежал ничком мужчина. Он и сейчас продолжал сжимать в руке вилы. Я медленно обошел вокруг дома и вышел на улицу, ведущую к воротам замка. Жар был такой, что земля до сих пор была теплой, а развалины дымились. То тут, то там виднелись павшие жители. Что же это? На замок кто-то напал? Убил всех, кто там находился, а заодно уничтожили большую мирную деревню. Вот за что? За что пострадали невинные? Обычно в таких деревнях нет вооруженных охранников, там только мирные люди. Почему их не оставили в живых? Что за несправедливость в этом мире? Тот, кто действительно заслуживает смерти, сотворив всё это, спокойно разгуливает по этой грешной земле, а тот, кто невиновен - сейчас уже в ней и находится. И больше не будет радоваться жизни, растить детей. Почему так? Наверно у человеческого сердца есть предел. Когда боль переполняет и превосходит все мыслимые и немыслимые грани, оно просто перестает ощущать что либо, покрываясь коркой льда. Бенедикт бездумно бродил по пожарищу и только болезненный спазм в животе вывел его из ступора. Надо было уходить и по светлому постараться добраться до какого-нибудь жилья. Ему было ужасно противно, но инстинкт самосохранения диктовал ему поискать хоть какую еду и одежду. В ближайшем к лесу домике он нашел каким-то чудом уцелевший сундук. Порывшись, достал теплую рубаху и плотные штаны. Сапоги оказались немного велики, но да не беда. Достав теплый платок, он сложил в него еще пару рубах и легкие штаны. Завязав узелок, вышел. На одном сильно потоптанном огороде нашел морковку и сорвал пять яблок с ближайшего дерева. В помятую фляжку набрал воды. Тяжело вздохнув и мысленно поблагодарив неизвестных хозяев, парень поспешил покинуть пожарище. Что же происходит? Ближайший крупный город от Корнуэла - это Льена. Что-то подсказывало Бенедикту, что остальные деревни постигла та же печальная участь и надо было срочно добраться до охраняемого города и выяснить, наконец, что происходит. Определив, где юг, Белка, с котомкой на плече, снова углубился в лес.