Sincere pictures

[24 октября, 18:39] Тонкое, почти надрывное чувство опасности, готовое разорвать и разорваться внутри потоком истерических слез. Спокойствие и натянутое самообладание в виде попыток унять трясущиеся руки и выровнять рваные вдохи срываются с петель окончательно, уступая место панике. Возобладать над собой труднее, чем придаться боязливо притягательному приступу истерики. Прескотт смотрит на нее как-то слишком уныло и выжидающе, будто ему скучно. Еще бы драматично зевнул, но нет, вместо этого он, наконец, скидывает ноги со стола. Спасибо и на этом. Макс наблюдает за его движениями молча и терпеливо, боясь сделать что-то, что Прескотт непременно сочтет за самую простую трусость. Это, как-никак, отличная нажива для пары едких и колких словечек. Колфилд замечает то, как Нейтан с явным пренебрежением отбрасывает фотографию Прайс, подаренную ей лично Джойс после похорон, точно это что-то и впрямь мерзкое и ужасное. Встает из-за стола, разминая спину и шею, прикрыв глаза. Еще секунду лениво топчется на месте и поднимает взгляд. И это холодное, черствое равнодушие в радужке голубых глаз не признак дальнейшего бездействия. Он не уйдет, пока хорошенько не оторвется на нервах Колфилд. Она не знает, что нужно делать. Вежливо попросить уйти или же, умерив все страхи и сомнения, послать — все кончится не лучшим образом только для Макс. Остается держать рот на замке, потупив взгляд снова куда-то ниже его ключиц. Подходит медленно. Громко прочищает горло, чтобы Макс слышала наверняка, и щелкает пальцами слишком близко от ее лица. — Подъем, блять, — проскальзывающая в его тоне хрипотца буквально выталкивает Макс обратно. Она моргает и дергает головой вверх, смотря прямо на Прескотта, как вдруг в глазах на секунду все меркнет. После этого все вроде возвращает свой привычный вид, только лицо Нейтана, которое в паре сантиметрах от ее собственного, совершенно не четкое. Да соберись же ты. Несколько попыток сфокусироваться и картинка обретает более ясные и понятные очертания. У лица, неестественно бледного на фоне темно-бордового заката, удачно проебанного, появляется контур, а у ссадин и незначительных царапин, коих оказалось куда больше, — собственные, ярко-выраженные цвета. Синеватые ушибы на виске и вдоль линии челюсти, все те же едва заметные царапины, небольшой кровоподтек на левой скуле — кажется, все эти «увечья» даже не портят Нейтана. — Перестань. Макс лишь двигает губами, в попытке произнести «что», натягивая на лицо таки уместное сейчас недоумение. — Выключи режим «идиотки» и перестань анализировать, вот что, — нахмуренные брови и внезапно ставшие серыми глаза заставляют впечататься в дверную поверхность последними позвонками. Она молчит. Категорически отказывается отвечать на его слова. Ответит так, как хочется ей самой, и Прескотт, не сдерживаясь, выставит Колфилд за дверь ее же комнаты. Единственное верное и, пожалуй, безопасное решение — увести взгляд. Неважно куда, лишь бы не в глаза. Зрительный контакт — вещь щепетильная и малоприятная, по крайней мере, сейчас. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — едва ли не шипит. Нахрен. Пошел нахрен. Наверное, Макс еще так никогда не жалела. Просто потому, что Нейтан, кажется, пребывая в поистине хуевом расположении духа, резко бьет ладонью по двери. Слишком громко. Настолько, что в ушах начинает оглушительно звенеть. А Колфилд только и успевает зажмуриться до ярких белых вспышек. Она моментально переводит взгляд на Нейтана, выжимая из себя столько равнодушия, сколько его в ней не было. Равнодушие — гребаная стеклянная банка, а о ее стенки глухо бьются сомнительные попытке держаться невозмутимо. Это нелепо и смешно, а Прескотт, похоже, видит все насквозь. — Перестань так трястись, Колфилд, — даже не ясно, то ли он насмехается, то ли вовсе раздражен. Тон голоса неоднозначный, и Макс думает, что манера говорить у Прескотта будто изменилась. Нервозность слышится в легком надрыве. — Я пришел поговорить, а не смотреть на то, как у тебя нервы сдают. Ха. Ха-ха. Поговорить. По душам ли? — А есть о чем? Необоснованный страх всегда чувствуется сильнее — головной болью, внезапной и тянущейся, и тяжестью вдохнуть. Нейтан, отпрянув от нее и отойдя на несколько шагов, по-хозяйски плюхается обратно в кресло. — Серьезно? — нахально приподнимает бровь, коротко усмехаясь. — Я-то думал у нас много тем для болтовни, — он располагает руки за головой, чуть опрокинув ее, выдавая слишком расслабленную позу. — Бля, успокойся, — шумно вздыхает и закатывает глаза, видя, как Колфилд мнется и все так же стоит у двери, — ни пистолета, ни еще какой похожей херни — просто один ебаный разговор. Физически не пострадаешь, морально — не обещаю. Слышать какие-то натянутые обещания от Нейтана равносильно потехе, смешно и даже уморительно. Макс, все равно будучи неуверенной в правильности не послать Прескотта парой минут ранее, садится на диван. Не напротив него — уже хорошо, так легче избежать его всегда суровый взгляд. — Говори, — без доли интереса, который и впрямь отсутствует. — Не пытайся выглядеть так, будто тебе действительно плевать на происходящий пиздец, — монотонно произносит Прескотт, бросая на Макс очередной непонятный взгляд. Это уже начинает входить в дурацкую привычку — пытаться прочесть то, что написано у него на лице. Называется ли этой уверенностью? Или же как раз таки полным и неподдельным равнодушием? — Я сказал тебе перестать меня анализировать, Колфилд! — не сдерживает приглушенного крика, а Макс только вздрагивает. Отличный разговор: Прескотт надрывается, а Макс не пытается скрыть признаки собственной трусости. Подобное «общение» проскальзывало мимо них два единственных раза — месяц назад и пару часов тому. — Черт, — тихо выругивается Нейтан. Снова вздыхает, но не так громко, и меняет положение, наклоняя корпус и опираясь локтями на колени. Пропускает пальцы сквозь волосы, говоря то, что Макс точно не ждала услышать: — Джефферсон, Колфилд. — Что? — ошарашенно переспрашивает. — Не строй из себя глухую, — он огрызается, снова поднимая взгляд голубых глаз. Теперь там явное «ничего». — Тебя же наверняка ебет то, что происходит. — Я... — Ответ очевиден. Тогда закрой рот и слушай, — выпрямляется в спине, смотря на Макс с еще большим недоверием. Прескотт бьется в сомнении. Неудивительно. — Почему я пришел к тебе? Да потому что ты, Колфилд, не меньше меня погрязла в этом дерьме. Говорить о том, насколько ты рехнулась, ввязавшись в это, я даже не стану. Переводит дыхание. Медленно, чтобы Макс улавливала сказанные им слова. — Меньше месяца назад очкастого мудака, как думали все «несчастные» студенты, заперли в следственном изоляторе для дальнейшего расследования. Со мной должны были поступить аналогично, только я съебался вовремя. Получить пулю в лоб от Джефферсона или засесть в тюрьму — перспективы и там, и там хреновые, — делает какие-то незначительные движения, переводит дыхание снова, продолжая, — но все оказалось куда интереснее. Вернувшись в эту дыру, первым делом я хотел плюнуть Марку в лицо, — называет того по имени, что немного непривычно, — как-то самоутвердиться на фоне всего произошедшего. Знал, что соваться в тюрьму выйдет мне боком, поэтому позвонил, у этого гада всегда был запасной телефон. Если не вдаваться в подробности, Джефферсон поведал мне охуенную историю того, как с него сняли все обвинения. Передоз Рейчел — частично висит на мне, убийство суки Прайс — простая самооборона, ведь у нее был пистолет, остальные жертвы и их личные папки — все по «обоюдному». Еще пообещал расправиться со мной при подходящих обстоятельствах. И молчание, затянутое и будто совершенно не беззвучное. Он закончил. Закончил говорить о том, что только начинает набирать обороты. Это история не что-то вроде «сказки», чтобы заткнуть Макс, уж слишком логично и слишком правдиво. Аркадия Бей — очередной картонный городишко, где властям подавай зеленые банкноты, а жителям — счастливые рассказы об их непременно прекрасном будущем. Только их это «будущее» та самая заслуга властей. — В обморок не упади, Колфилд, — фыркает, точно он не в восторге оттого, что вынужден был рассказать. Вынужден ли был? — Не думай, что я тебе доверяю, нихрена подобного. Единственная причина этому — мы оба в этом застряли. Понимаешь? Кивает. Слабо и снова неуверенно, но кивает. — Только проболтайся кому, и я.. — Я поняла, — Макс выдыхает. Прескотт, встав с кресла, быстрым шагом направляется к двери. Без слов, ничего не добавляя, выходит из комнаты, хлопнув дверью. Хлопок двери должен был как-то подействовать, но и он бесполезен. В голове сплошной вакуум без намека на какие-то более или менее нормальные мысли. Стеклянная банка равнодушия трескается, сомнения и трусость уже точно срываются с петель, а страх неизвестного лишними ударами сердца отдает в груди. И черт его знает, что нужно сейчас делать.