Только между нами

      Людвиг спал, и ему снилось, что он летит. Приятное, ни с чем несравнимое чувство лёгкости и полёта было для Германии ново. Обычно мужчине ничего не снилось. Он просто засыпал, а потом просыпался от назойливого треска будильника.       Поэтому, когда над его ухом громом среди ясного неба зазвучал гимн США, он подскочил на кровати, ничего не понимая.       «O say, can you see, by the dawnʼs early light, What so proudly we hailed at the twilightʼs last gleaming?» —Разрывался простенький телефончик, а Людвиг оглядывался, с ужасом понимая, что это не его комната. Мужчина потянулся к мобильнику, чтобы выключить надоедливую, набившую всем оскомину мелодию, но вместо своей привычной руки увидел перед собой маленькую женскую ручку с тонкими длинными пальцами. Байльшмидт поднес руку к лицу, стараясь не поддаться панике, и встряхнул головой, прогоняя назойливое видение. Но женская кисть с аккуратным ярким маникюром не исчезла, а на лицо свесилась прядь светлых волос.       Американский гимн наконец-то замолк, сменившись стандартной мелодией звонка.       Людвиг дрожащей рукой взял телефон и посмотрел на экран. На нём русскими буквами высветилось «Германия». Пытаясь вспомнить, когда он последний раз был у психиатра и не писал ли тот у него в карточке диагноз шизофрения, Байльшмидт принял звонок от самого себя.       — Я слушаю, — в трубке он услышал свой собственный голос, в котором явственно слышались нотки приближающейся истерики:       — Германия — это ты?       — Если подразумевать духовную сущность, то да, а вот моя физиологическая оболочка за ночь катастрофически изменилась.       — Ты даже не представляешь, на сколько катастрофически, — по другую сторону послышался истерический смешок. На несколько секунд установилась тишина, — просто подойди к зеркалу.       Людвиг послушно встал с кровати и приблизился к большому зеркалу в тяжёлой бронзовой оправе. Байльшмидт горестно вздохнул, когда увидел своё отражение. Его предположение оказалось верно. Из зеркала на него смотрела взъерошенная ото сна, с огромными, распахнутыми от удивления глазами, Брагинская. Людвиг перевёл взгляд ниже и почувствовал, как щеки заливает румянец.       — Твою мать, Россия! Ты не могла лечь спать в чём-нибудь более скромном, чем кружевное бельё?       — Немедленно прекрати на меня пялиться! — от возмущённого вопля, доносившегося из телефона, даже кот, спокойно дремавший в кресле, подскочил.       Людвиг сел на кровать, укутавшись в подвернувшийся под руку халат, с неодобрением осматривая комнату. На кресле и на фортепиано, стоящем в углу, в беспорядке были разброшены вещи, а стол был завален документацией. Включив громкую связь, он упал на кровать, положив телефон рядом. Самоконтроль и спокойствие, которым так славился его народ, постепенно брало вверх:       — Что делать будем?       — Я не знаю, — Анна на минуту замолчала, а Людвиг подумал, что она, как и он завалилась на кровать, — но никто не должен знать об этом. Это будет катастрофа. Сегодня конференция в Женеве, и мы оба должны там быть. Я думаю, самым верным будет выкроить пару часов и побеседовать там, — Брагинская запнулась и продолжила, — такие вопросы не решаются по телефону. Ты же знаешь.       Уже прощаясь, Россия добавила:       — Я надеюсь, что ты будешь выглядеть прилично на собрании. Не порть мне репутацию, пожалуйста.

***

      Сборы заняли у Людвига непривычные для него два часа. Перерыв весь гардероб России он с трудом нашёл единственную пару брюк, так как идти в юбке категорически отказался. Ещё более сложной задачей оказалось влезть в них. Купленные ещё до присоединения Крыма, они никак не хотели налезать. Промаявшись добрые полчаса и изрядно вспотев, он смог застегнуть пуговицу. Волосы пришлось собрать в обычный хвост, распущенные они постоянно лезли в глаза, расшатывая и так подорванную нервную систему немца, а на что-то более сложное ему не хватило бы ни сил, ни умения.       Таким образом, к тому времени, когда он сел на самолёт, Людвиг готов был убивать всех, кто приблизится к нему на расстояние пушечного выстрела. Президент, чувствующий настроение своей страны, сел в конце самолёта, решив не докучать государству. Байльшмидт, сидящий у окна и наблюдающий за проплывающей под ним Москвой, был ему за это благодарен.

***

      Встретиться с Россией Германия смог только на самой конференции. Она похлопала на свободное место рядом с собой, и Людвиг с готовностью упал на стул, чувствую неземное наслаждение: от ходьбы на каблуках ноги безбожно болели. Страны уже пришедшие в зал поражённо посмотрели на странную пару. Со времён украинского кризиса европейские страны предпочитали обходить Россию стороной, и на конференциях она обычно сидела с Китаем или ЮАР. А тут Германия, отношения с которым у Брагинской были нейтрально-политические и напряженно-личностные, предлагает присесть с ним. И Россия соглашается.       — Я боялась худшего, — Аня улыбнулась, оценивающе оглядывая Людвига, и наклоняясь к нему, — а ты ничего, даже на человека похож.       — Ты даже не представляешь, как я польщён, — мрачно ответил Байльшмидт, глядя на свое тело снизу вверх, — а теперь к делу. То, что с нами произошло — последствие какой-то магии.       — Какое поразительное умозаключение. Ты превзошел сам себя.       — Если тебе не интересно, я могу не продолжать. Но мне кажется, надо на время забыть все обиды и вместе выпутываться из этой ситуации, — Людвиг протянул руку, с надеждой глядя на Анну, — ты согласна?       Та поджала губы, глядя на протянутую ладонь, и протянула свою.       — Идёт. Так что ты хотел сказать?       В начале двадцатого века Германия всерьёз увлёкся эзотерикой и оккультизмом. Поиски Ноева ковчега и создание летающей тарелки — это лишь глупые игрища, которые всплыли наружу. Были по-настоящему серьёзные исследования, которые требовали больших вложений денег, поэтому, когда началась война, всё это было заморожено и заброшено. И теперь на территории Германии находились хорошо спрятанные, давно заброшенные лаборатории напичканные древними артефактами и хранящие сумрачные идеи своего хозяина.       — Там находятся огромные подземные библиотеки. Тысячи книг. Конечно многие из них пустышки, но попробовать стоит, — последние слова Людвига потонули в криках, вновь ссорящихся стран. Байльшмидт, которому этот балаган порядком надоел, вскочил и, стукнув кулаком по столу, заорал: — Заткнулись все! Сами ничего не делаете, так другим не мешайте!       В зале стало тихо, как в склепе. Все замерли, с ужасом глядя на злую Россию. Привыкшие, что она обычно просто отмалчивается на собраниях, предпочитая не вступать в дискуссии, страны не на шутку перепугались.       Франциск, до этого держащий Англию за лацканы пиджака, отпустил Кёркленда и дружелюбно улыбнулся:       — Всё, мы молчим, mon cheri. Только не волнуйся, — и схватил англичанина за руку, изображая, какая крепкая дружба их связывает. Но тот отдернул руку, громко ойкнув:       — Больно, идиот, — рука его была аккуратно перевязана телесного цвета бинтом.       — Что у тебя с рукой?       — Порезался, не видно, что-ли? — Кёркленд недовольно посмотрел на докучливого француза, но тот не отставал:       — Чем?       — Шарлотку готовил, яблоки резал, нож и соскочил. Доволен?       Людвиг, не вынеся всего этого, схватил Брагинскую за руку и потащил к выходу:       — Не знаю, как вас, а меня этот абсурд достал.