Только между нами

      На собрание было на удивление тихо. Каждая страна была занята своими делами и не обращала внимания на разворачивающуюся перед ними сцену. Альфред, покрасневший от недовольства и вскочивший со своего места, нависал над спокойно сидящем за столом Северной Кореей. Никакие доводы Америки, что его оппонент должен отказаться от испытаний ядерного вооружения не действовали. Тот лишь молчал, делая вид, что ему безразличны слова Джонса.       — Скажите ему, что я прав! — Альфред перевёл взгляд на своих союзников, с удивлением замечая, что никто на него не смотрит. Англия увлечённо набирал сообщение на своем телефоне, Италия дремал, а Германия мило общался с Россией, наклонившись совсем близко к её лицу.       — Германия, скажи, что я прав, — реплика Джонса повисла в воздухе, а Байльшмидт, кажется, даже не услышал слов, обращённых к нему, — Артур, ты-то хоть согласен? — вновь тишина.       Америка протёр глаза, не веря в реальность происходящего. Англия не ругается с Францией, сам Франциск выглядит немного подавленным и не улыбается, Германия не участвует в обсуждении. И лишь мирно спящий Италия оставался маленьким островком адекватности в съехавшем с катушек мире.       — Слышишь этот хруст? — Анна с улыбкой посмотрела на Людвига, — это у Америки рвутся все шаблоны.       — Мне только осталось в твоем теле подойти к нему и сказать, что я его обожаю еще с XIX века. Это будет контрольный — в голову.       Брагинская засмеялась, а Джонс с испугом посмотрел на веселящегося Германию. Анна наклонилась к Людвигу, решив высказать свои мысли на волнующую их тему:       — Америка как заказчик отпадает. Я не верю, что он смог бы так правдоподобно передать такую гамму чувств. Он к нашему проклятью не причастен.       Джонс, видимо поняв, что поддержки ему не дождаться, перевёл тему на, набившую всем оскомину, экологию. Главная жертва нападок сменилась. Но Китай оказался не таким беззащитным, как Корея, и тон Альфреду пришлось смягчить. Брагинская покачала головой, глядя на спорившие страны, и продолжила:       — А вот Англия. Колдунья сказала, что для обряда нужно много крови. Рана, нанесенная ритуальным ножом, даже у стран не затягивается моментально. А это история с шарлоткой. Что за глупости.       — Тогда нам стоит наведаться в гости к нашему островитянину.       — И желательно ночью.

***

      Пробраться в дом к Кёркленду оказалось непростым делом. Людвиг, которому вместе с телом России передались и её способности, чувствовал, что здание и прилежащий к нему участок просто искрят от магии.       — Старый параноик окружил себя паутиной заклинаний, — чертыхнулся Байльшмидт, ногой зацепившись за корень дерева.       — Ну и что будем делать? — страны спрятались за раскидистым деревом и теперь вглядывались в тёмные окна, пытаясь понять, что творится в доме. Людвиг взглянул на наручные часы и ответил:       — Сейчас час ночи. Тридцать минут назад Артур закончил переговоры с членами парламента. Он педант, а значит по своей привычке отправился в ресторан. У нас около двух часов, чтобы что-нибудь выяснить и достать волос.       Поманив за собой Россию, Байльшмидт, стараясь ступать как можно тише, начал красться к дому. Появившейся у него в новом теле интуицией он почти физически ощущал заклинания-охранники, разбросанные по всему саду. Иногда ему даже казалось, что самые смертоносные из них он даже видит. Людвиг готов был поклясться, что по одному из деревьев с треском пробежала змейка из серебристых искр и недобро уставилась на незваных гостей, готовая в любую секунду ужалить.       — Ступай вслед за мной и ни к чему не прикасайся, — Байльшмидт взял Анну за руку, а та даже не попыталась вырваться.       Дом Артура Кёркленда был сравнительно небольшим и аскетичным. Простые каменные стены кое-где уже поросли мхом, а крыша была выложена обычной серой черепицей. И тем безумнее и необычно выглядела помпезная дубовая дверь с красивой резьбой и золотой ручкой в виде оскалившейся головы льва. Но самым удивительным было то, что в двери не было скважины для ключа. На немой вопрос Анны Людвиг лишь покачал головой. Никаких заклятий на дверь наложено не было.       Но как только ладонь России коснулась ручки, послышался рык.       — Кто здесь?       Страны испуганно дёрнулись и попытались найти говорившего. Двор был совершенно пуст. Вопрос повторился, и заговорщики с ужасом обнаружили, что говорила дверная ручка. Лев на ней ожил и теперь недобро смотрел на посмевших потревожить его покой.       — Ты пропустишь нас? — Анна мило улыбнулась, мысленно уже продумывая пути отступления.       Если Кёркленд узнает, что они пытались пробраться к нему в дом, скандала не избежать.       Лев посмотрел на девушку, и ей показалось, что его пасть растянулась в ехидной улыбке.       — Если согласитесь сыграть со мной в одну игру, тогда сможете пройти. А если нет, то вы не сойдете с крыльца, пока не придёт хозяин.       — Что ещё за игра? — Байльшмидт недовольное посмотрел на шантажирующую его дверную ручку, осознавая всю абсурдность ситуации.       — Вы должны рассказать мне какую-нибудь историю из своей жизни.       — И всё?       — Нет, — Лев засмеялся, зло глядя на страны, — эта история должна вызывать у вас сильные эмоции стыда или горя. Я должен насытиться вашими чувствами.       — Я на это не согласна! — Брагинская испуганно воскликнула и схватила Людвига за руку, — пошли отсюда. Мне всё равно, что там Кёркленд подумает. Я не намереваюсь раскрывать свою душу перед какой-то дверной ручкой вампиром!       Но Байльшмидт не сдвинулся с места, а по его лицу нельзя было прочитать, о чём он думает.       — Нет, Аня. Мы должны попасть в дом, чего бы это не стоило. Иначе мы никогда не вернёмся к нормальной жизни.       Германия сел на крыльцо и потянул Брагинскую за собой.       — Слушай и наслаждайся.       День, который Людвигу так хотелось бы забыть, оказался как назло солнечным. На небе не было ни тучки, несмотря на то, что все знающие люди обещали сильный дождь. Байльшмидт вышел на улицу, на ходу надевая на голову фуражку и щурясь от яркого солнца. Повсюду суетились солдаты, стараясь не обращать внимания на вопли коменданта лагеря: высокого седого мужчины, чья фигура свидетельствовала о далеко не здоровом образе жизни и гастрономических излишествах.       — Что значит "немного больше, чем планировалось?" — совсем молоденький адъютант весь сжался под гневным взглядом шефа и что-то тихо ответил, — лагерь и так переполнен. Мне что, места из воздуха брать? Бараки забиты под завязку.       Решив не оставаться сторонним наблюдателем, Людвиг подошел к коменданту и отсалютовал нацистским приветствием. Заметив человека более высокого по званию, штурмбанфюрер моментально умерил свой пыл. Оказалось, что в лагерь отправили на сотню пленных больше, чем планировалось. И размешать прибывших было негде.       — Что делать, господин бригадефюрер? — подобострастный голос коменданта сильно раздражал Байльшмидта, поэтому тот, снова пожав плечами и смахнув пепел сигары прямо на сапог штурмбанфюреру, пожал плечами и посоветовал расстрелять.       Приказ был немедленно приведен в исполнение повеселевшим от того, что с него сняли ответственность комендантом. Людвиг не собирался больше оставаться в лагере, но машина неожиданно сломалась.       Площадь заполнилась испуганными людьми, многие из которых чудом держались на ногах. По толпе ещё в самом начале прошёл слух, что упавших расстреливают на месте. Байльшмидт расхаживал по специальному помосту, на котором кроме него находилась ещё пара человек из руководства лагеря во главе с комендантом. Голова раскалывалась от боли, и Германия чувствовал, что привычное чувство гнева возвращается. В этот момент его раздражало всё, начиная от шума работающего с перебоями мотора его машины до начищенных сапог коменданта, которые слишком блестели на солнце.       Прозвучал приказ к расстрелу, но солдаты почему-то замешкались, не решаясь стрелять.       — Почему они не стреляют, чёрт подери! — Людвиг сквозь пелену, застелившую его разум и раздирающую голову боль, с трудом узнал свой голос.       — Это новобранцы. Что-то вроде посвящения, каждый солдат в этом лагере проходит такой ритуал. Первый выстрел самый тяжёлый. Так закаляется характер, — комендант гордо улыбнулся, словно хвалясь своей выдумкой.       Не желая больше ждать, Людвиг выхватил пистолет и в упор выстрелил в женщину. Та даже не успела понять, что произошло. Это послужило сигналом. Со всех сторон послышались выстрелы. Площадь наполнилась криками, рыданием и просьбами о пощаде.       — Это было ужасно, — всё ещё сидя на полу, произнес Людвиг, стараясь не глядеть на Анну, — словно какое-то животное управляло мной. Но ужаснее всего было, что, убивая невинных людей, я получал ни с чем несравнимое удовольствие. Я был всем — а они ничем. Грязью на моих сапогах. Зверь внутри меня ликовал. Людвиг тяжело сглотнул, стараясь сдержать непрошенные слёзы и не замечая, что дверь, получив огромную дозу эмоций, давно открылась.       — После этого случая я окончательно сошёл с ума. Мне стало это нравится. Убийства стали для меня личным наркотиком. Один выстрел, и ты под кайфом. Тогда я стал чудовищем. Мне и сейчас часто снится один и тот же кошмар. Пустая комната с белыми стенами, в которой только я и все мои личные жертвы. Нет, они ничего не делают, просто стоят и смотрят не меня. Словно хотят спросить — за что? А мне нечего им ответить.       Брагинская с болью посмотрела на исповедующегося мужчину, не зная как помочь. Все слова казались пустыми и незначительными. Она просто придвинулась к нему ближе и обняла, прижав голову Людвига к груди.       — Ты в праве меня ненавидеть.       Девушка лишь покачала головой, ничего не отвечая.