Только между нами

      Людвиг натянуто улыбнулся, поднимаясь на ноги.       — Нельзя терять время, если мы хотим управиться до прихода Англии.       Девушка согласилась, всё ещё чувствуя себя неловко из-за услышанного. С самого детства Брагинская не любила раскрывать перед кем-то свою душу, предпочитая решать проблемы самостоятельно. За сотни лет существования в её сердце поселилось множество личных демонов, терзающих её по ночам. Поэтому во время невольной исповеди Людвига она чувствовала себя неловко, словно преступница, подсматривающая самые тёмные стороны его души.       Анна хорошо запомнила один разговор, произошедший очень давно, когда ещё была жива Русь. Маленькая Россия сидела на коленях у матери. А Русь, проводя деревянным гребнем по светлым волосам дочери, рассказывала ей о человеческой душе. Её голос звучал плавно и убаюкивающе, но Аня внимательно слушала.       — Человеческая душа очень уязвима, поэтому люди стремятся спрятать её как можно глубже, огородить от внешнего мира броней цинизма и лжи или убедить себя, что её не существует вовсе. Физические раны рано или поздно заживают, доченька. А вот душевные могут гноить всю жизнь. И если человек решается раскрыть перед тобой свою душу, цени такое доверие к себе. В тот момент, когда человек искренен — он беспомощен.       Брагинская взглянула на Людвига. Тот, совладав со своими чувствами, вновь спрятался за маской безразличия. Если бы ручка-вампир не искрила бы от впитываемых ей эмоций, девушка даже бы подумала, что слова Байльшмидта были мастерской игрой.       — Что стоишь? Пойдём, — Людвиг первым шагнул в дом. Брагинская последовала за ним.       Внутри дом оказался на удивление уютным. Оформленные в тёплых цветах комнаты были со вкусом обставлены. В центре гостиной был постелен мягкий ковёр, вокруг которого стояли диван и пара кресел на изогнутых резных ножках.       — Не ожидала от нашего унылого пирата такой уютной обстановки, — Брагинская прошла вглубь комнаты, проведя ладонью по мягкой обивке кресла.       — Лучше ищи волос. Интересно, где Артур хранит свою расческу?       — А вдруг это не Кёркленд? И кто его сообщница? — Анна, положив руки на спинку кресла, наблюдала за тем, как Германия перерывает все шкафчики в поисках расчески, — Людвиг, из тебя бы получился никудышный домушник. Увидев учиненный тобой беспорядок, Артура инфаркт хватит.       — Я солдат, а не вор. Тем более времени у нас совсем нет. А ты лучше, — что, было бы лучше для Брагинской, Германия договорить не успел. В прихожей послышались голоса, — вот чёрт!       Шаги приближались, а спрятаться странам было негде. Единственным выходом оказалась тяжелая гардина, спускавшаяся до самого пола.       — Сюда быстрее, — Россия толкнула растерявшегося Людвига к окну и последовала за ним.       Места за гардиной для двух стран оказалось катастрофически мало. Анне пришлось крепко обнять Байльшмидта, прижав его к себе.       — Я думал, такие глупые ситуации встречаются только в бульварной литературе.       — Ты читаешь женские романы? — Анна фыркнула, пытаясь скрыть смущение за иронией, но сразу же замолкла.       Кёркленд направлялся в гостиную. И он был не один.       Ужасно знакомый голос спросил Артура, как прошел день. И Брагинская зажмурилась, пытаясь вспомнить, где она слышала его. Пара села на диван, продолжив разговор, женщина весело рассмеялась шутке Кёркленда, и Брагинскую осенило. Тоже успевший понять, кто разговаривает с Англией, Людвиг, едва смог удержать возмущенную Россию на месте. Анна готова была прямо сейчас выйти из укрытия, наплевав на этику международных отношений, и разобраться с обнаглевшим англичанином, посмевшим соблазнить её сестру. В комнате резко похолодало.       — Артур, разожги камин, а то мне совсем зябко на твоем острове, — Украина повела плечом, кутаясь в цветастый платок, — а я пока могу что-нибудь приготовить.       — Я и сам в состоянии приготовить еду, ты же в моем доме гостья, — Анна поморщилась, услышав звук поцелуя.       Украина вновь засмеялась:       — В прошлый раз ты располосовал себе руку, пытаясь приготовить яблочный пирог.

***

      Страны сидели в круглосуточной забегаловке на самой окраине Лондона. Пережив добрый час любовного воркования, им удалось живыми и невредимыми вырваться на свободу. И теперь Людвиг выслушивал жалобы России, сводившиеся к фразе «Как она могла связаться с этим мерзавцем?», перемежающиеся с руганью «Я ему устрою свидание с продолжением. Во век не забудет». Любые увещевания, что они взрослые страны и сами разберутся, на Брагинскую не действовали, поэтому Байльшмидт просто молча слушал, попивая пиво, которое в баре было просто отвратительным. Наконец немцу надоело слушать непрекращающийся поток недовольства, поэтому он, громко поставив кружку на стол, произнёс:       — Самым главным в этой истории является то, что Кёркленд не причастен к проклятью. Наши поиски ни к чему не привели.       — Как это ни к чему? Я ещё раз убедилась в том, что Англия ещё тот мерзавец, соблазняющий невинных девушек.       Людвиг замолчал, с опаской глядя на Россию и думая, рассказать ли ей, что её сестра давно уже не невинная девушка. Ещё со времен Великого княжества Литовского. Но и так пострадавшая нервная система оказалась немцу дороже.