"Бутылка"

      Урок биологии был последним, поэтому, выкинув пакет в туалете и там же приведя себя в порядок, я направился прямиком домой, даже не думая заходить в медкабинет. Чем они могут мне помочь? Разве что предложат пустить по вентиляции какой-нибудь газ и у всех внезапно отшибёт память?       Ждать Ласа я тоже не стал. Не удивлюсь, если новость про то, как я облажался на биологии, достигнет его ушей раньше, чем он преодолеет один лестничный пролёт. Думаю, после такого его совесть чудесным образом восстановится и он больше не станет мне докучать. Что ни говори, а репутация вещь хрупкая и не стоит подвергать её проверкам на прочность.       Навязываться и напоминать об уговоре по поводу обедов и бесплатного транспорта я не стану. Собственно, это была даже не моя идея. Но за новые мокасины — спасибо.       Остановившись посредине тротуара, на котором не было никого кроме одинокого собачника с биглем, я посмотрел на обувь. Перекатился с пяток на носки и обратно. А затем ещё раз.       Натуральная кожа, эластичная подошва. В них было так же удобно, как и в домашних тапочках. Нога не потела и я почти не чувствовал свезённых мест. Размер подходил идеально.       Отличная обувь, — утешил себя я, вспомнив вампира добрым словом и пожалев, что всё-таки не поблагодарил его утром. Больше возможности заговорить с ним точно не будет.       Я лениво волочил ноги по дорожке, чувствуя усталость. На ум пришла дурацкая фраза: вся тяжесть мира лежала на его плечах. Я не был склонен драматизировать и ударяться в панику, но то, что будет завтра, немного пугало… сильно пугало.       Те, кто позволял себе неслыханную роскошь опозориться прилюдно, навсегда попадали в категорию лузеров. И если раньше я стоял за внушающей ужас чертой всего одной ногой, не сделав по сути ничего особенного, то сейчас очутился по ту сторону баррикады и обратного пути для меня не было.       Не знаю, какие формы унижения приняты в Истрет Хай, но готов спорить на лучшую обувь, которая когда-либо у меня была, что скоро я это не только узнаю, но и опробую весь арсенал на собственной шкуре.       Плакать по этому поводу я не собирался. После похорон папы я вообще не часто это делал, да и проблемы с одноклассниками тоже случались. И всё же хотелось собрать вещи и уехать из дурацкого городка навсегда, позабыв название, но отчётливо запомнив место на карте, в котором я никогда не должен очутиться снова.       Вернувшись домой, я позволил себе походить из угла в угол. Я часто так делал, когда не мог успокоиться. Пошёл посидел на качелях, а когда наручные часы показали, что время занятий официально закончилось, тяжело выдохнул, представляя, как ребята, с которыми я был на биологии, ринулись из класса наперегонки друг с другом, желая стать первыми, кто повергнет в шок небольшое население Истрет Хай историей о придурковатом тошнотике.       Вдалеке послышались глухие удары грома. Кажется, эти колокола звонили по мне.       Погрустив на качелях ещё десяток минут, я побрёл к дому, бросив взгляд за калитку. Там, как и ожидалось, никого не было.       Сказка закончилась, Энди. Пора просыпаться.       Отец получил заслуженный ужин из макарон и кетчупа. Поинтересовался, как идут дела и отправился в гостиную смотреть телевизор.       Просидев в спальне битых три часа, я сдался, отодвинув учебники и тетради. Толку от моих усилий не было никакого — все мысли крутились вокруг идиотской школы. Чему быть, того не миновать, — кивнул я собственным мыслям. Даже если меня не станут называть идиотом, это мало спасёт положение, поэтому я вполне могу позволить себе один день бездействия.       Время давно перевалило за одиннадцать, а из гостиной доносились возбуждённые реплики комментатора — шла серия игр за кубок. Я решил проверить, как там отец.       — Па, эй па, — растолкал я сонного отца.       Он едва разлепил глаза, понял, что уснул за просмотром и, небрежно потрепав меня по макушке, отправился спать.       Я сел на диван, посидел минуту, тупо пялясь в телек, а затем вытянулся на мягкой проваленной и сильно истёртой сидушке. Отметил, что диван всё также пах нафталином и древностью, закрыл глаза и уткнулся в него носом.       Мне казалось, что так я ещё могу чувствовать запах папы. Слабые нотки ирисов и сена блуждали где-то в глубине набивки и старых волокон… а может, всё это мне только казалось и я занимался тем, что обманывал сам себя. Интересно, чувствует ли запах отец?       Приятно лежать с закрытыми глазами. Так легко представить себя в любом уголке страны. Да, пожалуй, я хотел бы оказаться где угодно, только бы подальше отсюда.       Я вспомнил нашу старую уютную квартиру. Ничего особенного: две спальни, гостиная, мастерская отца, просторная кухня и пара кладовок — лучшее на земле место. Лучшее, потому что там у нас была своя жизнь, такая же классная, как и у тысяч самых разных семей, имеющих собственное гнёздышко и друг друга.       Я плакал, пока не заснул.       — Энди, ты что, тут и спал? — пришла очередь отца будить меня.       — Ой, завтрак! — Первое, о чём подумал я спросонья, понимая, что если отец уже на ногах, я не успею сварить кашу. Каждое утро мне приходилось подниматься заранее, чтобы накормить нас обоих.       — Не страшно, — махнул он рукой, ни капли не расстроившись, и пошёл в ванную.       Утро прошло скомкано. Учебники я не приготовил, рубашка осталась не глажена, обеда, который я мог бы взять с собой, не было.       Хрен с ним, — махнул я на всё рукой. Дважды провёл расчёской по волосам, потому что так полагалось, а не потому что я надеялся справиться с чуть отросшими концами, торчавшими в разные стороны, и вышел за дверь. Ключ повернулся в замке, я бросил его в кармашек рюкзака.       Стоило мне повернуться, как взгляд упёрся в знакомый Шелби. Я застыл, как вкопанный.       Но машина мне не почудилась, она действительно отдыхала на обочине у нашего домика и, судя по молчавшему двигателю, никуда не торопилась.       Вдохнув поглубже, я подошёл к водительской двери и постучал.       Лас разговаривал по телефону, но стоило ему меня заметить, как он тут же повесил трубку и выбрался из кабины.       — Доброе утро, — приветливо улыбнулся он. — Запрыгивай и поедем.       Я всматривался в глаза альфы целую вечность, ища подвох.       — У меня что-то с лицом? — наконец поинтересовался Лас.       — С головой, — ответил я грубее, чем хотел.       — Серьёзно? И давно ты заметил?       — Мне сразу так показалось, но сегодня я в этом убедился. Ты с ума сошёл?       — Отнюдь.       Мы смотрели друг на друга схлестнувшись взглядами.       Я жутко злился. И ничего не понимал. В ответ на меня смотрели спокойные, уверенные глаза альфы.       — Ты… ты просто идиот! — я махнул рукой и, резко развернувшись, зашагал в школу.       Далеко меня не пустили. Альфа перехватил мою руку, останавливая.       — Энди, садись в машину и поехали.       — Отстань! — старательно отдирал я чужую лапу, но вампир держал крепко.       Я быстро выбился из сил. Досада точила изнутри.       — Лас, ну чего ты пристал? Ты же понимаешь, что сегодня мне конец и я не хочу втягивать тебя в это.       — Понимаю.       — Тогда что тебе надо?       — Я, конечно, не смогу заставить всех заткнуться, но знаю прекрасный способ, как заставить всех отстать от тебя.       Я даже остановился на секунду.       — Энди, я сделаю так, что никто не посмеет тронуть тебя и пальцем, а злые языки — это просто языки. Жалить они могут сколько угодно, но ты же не робкого десятка?       Признаваться не хотелось даже самому себе, но слова Ласа застряли в ушах помимо воли: «никто не посмеет тронуть»… Неужели всё ещё может обойтись и никто не станет опускать меня головой в унитаз, бросать в волосы жвачку, ставить подножки, портить вещи…       Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.       — Невозможно.       — Поверь мне. Я не бросаю слов на ветер.       Запах роз щекотал ноздри, пока мы продолжали вести немой диалог.       — Зачем тебе проблемы? — выдохнул наконец я.       Губы альфы сжались, он сузил глаза.       — Почему ты не как все омеги, Энди? — ответил вопросом на вопрос Лас.       — А какие все омеги?       — Покладистые. Они принимают помощь, не спрашивая.       Что ещё мне оставалось кроме многозначительного молчания. Не объяснять же другому, что я был бы рад быть как все, вот только жизнь не заладилась и всё на свете пошло под откос. Разве можно остаться прежним, когда мир вокруг тебя рухнул навсегда?       — Энди, я задолжал тебе и с радостью помогу. Только позволь.       Лас выжидающе смотрел на меня. Взгляд его был серьёзен. Одурманивающий запах притуплял осторожность… И мне захотелось поверить.       Я выдохнул, не таясь, закрывая лицо руками.       — Ты не пожалеешь, — правильно понял мой жест Лас.       — Уже жалею, — пробубнил я.       — Больше позитива. И поторопись, иначе опоздаем к первому уроку.       После того, как я согласился на помощь вампира, мне ничего не оставалось, кроме как молча выполнить требование.       Лас выжал газ, и мы оказались у школы в течение трёх минут. Несмотря на ремень безопасности, я не на шутку нервничал. На парковку мы залетели под крутым углом, взвизгнув резиной. И, словно этого было недостаточно, Лас огласил пространство оглушительным сигналом.       Мне поплохело.       В этот самый миг я его ненавидел.       — Обязательно было привлекать столько внимания? — Я негодовал на проклятого вампира, не могущего отказать себе во внимании поклонников.       — Выходи, — проигнорировал моё недовольство Лас, оглядываясь по сторонам, словно проверяя, все ли смотрят.       Сидеть в машине вечно, увы, было невозможно, и я выбрался наружу.       Взгляды-ножи врезались в лицо, стоило покинуть надёжную оболочку из металла. К щекам прилила кровь. Я замешкался, но вампир нисколько не растерялся. Он обошёл машину, оказываясь рядом, и, взяв меня за руку, развернул к себе.       Я не понял его странный взгляд и паузу, повисшую между нами.       — Верь мне, — произнёс он одними губами, а затем, не давая мне опомниться, прижал к себе одним уверенным рывком, целуя.       Я… я… я забыл как дышать. Сердце на миг остановилось. Я вылупил глаза, как рыба, выброшенная на берег, но на этом Лас не остановился. Он нежно прихватил мою губу, прошёлся языком, и стоило мне приоткрыть рот, не справившись с очередной порцией удивления, как он вторгся внутрь, углубляя поцелуй до отметки «очень неприлично».       И я утонул. Позабыл обо всем. Позабыл о сотнях глаз, прожигающих в нас дыру. Позабыл о том, что случилось накануне. Позабыл о своих страхах, новых и тех, что сопровождали меня не один год. Я забыл, кем был альфа и кем являюсь я. И не было ничего естественнее, чем мы вдвоём.       Поцелуй закончился. Я, кажется, не сразу понял это. Раскрыв глаза, я увидел перед собой лицо Ласа. Его запах окутывал меня пуховым одеялом.       — Теперь никто тебя не тронет, — произнёс альфа.       Звуки и запахи вернулись.       — Ты должен был предупредить, — ни один мускул на моем лице не дрогнул.       Я улыбнулся альфе. Улыбка должна была выглядеть романтично-сопливой — всё для внимательных зрителей, но мне было слишком горько, и, кажется, Ласу, стоявшему, естественно, ближе всех, удалось увидеть нечто большее, чем я намеревался показать.       Не говоря больше ни слова, я отправился на урок.