Голодные духи

      В этой сухой пустыне солнце жгло совсем не по-японски: пустынная земля трескалась на глазах, из рубцов под ногами пыль вздымалась высоко в небо и уносилась знойным ветром. Казалось, что даже камни таяли под этими смертельными лучами и превращались в серую пыль.       Ученики Хао молча претерпевали издевательства природы, истекая потом в кругу выстроенных из жухлых высохших до основания останков деревьев и кустарников, шалашей. Сквозь дымку от головокружения, нещадно застилающую глаза, едва было видно пространство дальше собственного носа, а может и меньше. Шаманы молча медитировали, испуская тяжелые выдохи из раскаленных тел.       Асакуре тоже было невыносимо жарко, однако ничто в отношении Великого Учителя не могло быть окончательно невыносимым, несбыточным или невозможным — всему он мог противопоставить свою силу и философию. Сейчас он так же, как его ученики, боролся с пламенной духотой: в висках болезненно стучало эхо собственного сердца, усиленно бившегося от высокого давления в теле. Кожа горела будто на ведьме, угодившей в инквизиционный костёр, прожигая жилистое тело до основания, создавая ощущение, что сама кровь силится испариться из нутра вместе с потом. Его последователи с восхищением смотрели на своего господина, не понятно почему ещё не упавшего от банального солнечного или, по крайней мере, теплового удара. — Это просто невыносимо, — со своей обычной беспардонностью заявил Занг-Чин, чье толстое пышущее жаром тело образовывало целые ручьи жидкости в глубоких складках жира.       Люциус покачал головой, не произнося вслух "глупец" со всеми прилагающимися эпитетами острого ума шамана. — А жизнь вообще не сахар, — зло фыркнула Матильда, прячась в тени толстяка, падающей далеко вокруг него.       Хао накинул пончо на раскрасневшиеся плечи и поспешил покинуть место перепалки, пока его собственные бессонные демоны не начали бушевать внутри. Опачо засеменила следом, внимательно разглядывая однообразные пейзажи вокруг. Девочка хмурила угольное личико, сильно контрастировавшее с белесым, желто-болезненным пеплом земли. Асакура с улыбкой наблюдал за душевными терзаниями своей маленькой спутницы, и от этого ему становилось легче и спокойнее. — Почему жизнь сравнивают с сахаром?! — возмущенно воскликнула девочка, окончательно потерявшись в догадках.        Хао хмыкнул на выдохе, и они с Опачо оказались в деревне патчей, на многолюдном переулке окраины поселения. Здесь находилась одна из закусочных. Пост за стойкой занимал Нихром, уныло улыбнувшись, поприветствовав шамана. Приязнь малолетнего патча к мировоззрению старшего Асакуры была известна всем, поэтому доверенное ему заведение по большей части пустовало, за исключением хамовитых неодаренных шаманов, приходивших безнаказанно пошуметь и нагрубить малолетнему судье.       Даже не покосившись на притихших хулиганов, Хао взял шпажку с крупными яркими шариками вагаси и угостил Опачо, с трепетным восторгом разглядывающую незнакомое блюдо. Асакура сел напротив ученицы, вдыхая пряный аромат свежего обжигающего кофе.       Опачо с большой осторожностью поднесла к лицу сахарные бусины, по размеру превосходившие её собственную развернутую ладонь. Не обнаружив никакого подозрительно запаха, девочка осторожно прикоснулась губками к лакомству, а облизнув засахаренный рот сильно удивилась новым впечатлениям. С воодушевлением малышка надкусила мягкий шарик снизу и быстро прожевала. Асакура усмехнулся и посоветовал держать откушенные ломтики между языком и нёбом. Девочка послушно применила совет учителя и с восхищением наслаждалась приторным вкусом, едва успевая сглатывать образовывающуюся в обильных количествах во рту слюну.        Едва управившись с четвертью одного из трех шариков, Опачо вдруг опомнилась, отложила лакомство в сторону и осмотрела пыльное душное помещение, недоброе хищное лицо Нихрома, уже недвижные тела грубых посетителей за дальним столиком.        Хао вспомнил, как сам впервые пробовал сладость. Вспомнил демонёнка Охачиё и несколько счастливых лет, проведённых с ним. В душе Асакуры до сих пор жива сущность своенравного духа, и в моменты скорби, злобы и печали внутри тела шамана пробуждается эта старая вина, грозясь породить новых Они, в разы опаснее созданных им давным-давно, во времена его восхождения к Звезде Единства... — Сравнивать жизнь с сахаром — ужасно глупо! — заключила Опачо. — Не злись, — усмехнулся Асакура, будто говорил это сам себе. — Жизнь и правда похожа на сахар, — ответил он.        Большие глаза малышки напротив распахнулись, черно-бархатные радужки, сливаясь со зрачком, были устремлены пораженным взглядом на учителя. — Хорошо, когда происходит что-то, что делает тебя счастливым, как кусочек сахара. Однако, если долго есть сахар, то в горле начнёт першить и будет совсем не так приятно, как при первом укусе. Постоянно питаясь сладостями вообще можно испортить весь организм: повысить кислоту в желудке, перенасытить печень, а потом почернеют зубы и испортятся кости, ведь в сахаре совсем нет витаминов — он всего лишь заставляет тебя на какое-то короткое время почувствовать себя счастливее. Такова и жизнь: когда сладость проходит, ощущаешь, что все остальное имеет скудный по сравнению с сахаром вкус, но заставляет тебя не просто чувствовать счастье, а совершать определённые поступки для его достижения.        Хао осторожно отщипнул от верхнего комка вагаси кусочек и вдумчиво покатал во рту. Грустно улыбнувшись, он напомнил, что во времена его детства это, кажется, было гораздо вкуснее. Но от этой грусти внутри у шамана уже ничего не шелохнулось — что-то новое легло поверх ран, ощутилось мимолетное счастье. Асакура поспешил покинуть кафе, прощально кивнув удивленному выражению Нихрома и вместе с Опачо, брезгливо не тронувшей непривлекательную более вкусность и запрыгавшую рядом, вздымавшую пятками сухую пыль.