Все, что необходимо, это любовь

Pov Эрик       Как приятно было снова заняться привычными и любимыми делами — строительством и музыкой. Поиск участков, разумеется, занял время, но в результате Росс Кавендиш дал два замечательных места — на окраине, в тишине, неподалеку от домов благополучных жителей Кони-Айленда — для дома; и в центре, в некотором отдалении от «Астроленда» — для театра.       Мэр, как и говорила Кристин, был приятным доброжелательным и дружелюбным человеком, но привыкнуть к такому отношению мне, всю свою жизнь видевшему лишь ненависть и отвращение, редко от кого — жалость, — чувство не намного приятнее, было весьма трудно. Но я старался ради Кристин, поддаваясь ее уговорам — ей было приятно находиться в обществе Росса, его жены Жаннетт и дочери Елены, с которой любил играть Мишель. Кристин не привыкла жить затворницей, и я не хотел принуждать ее к такой жизни, поэтому, сжав зубы, отправлялся на званные ужины в дом мэра. Единственное, что мне там нравилось — рояль. Один из лучших, что я видел в своей жизни.       Мы с Кристин каждый день проводили на местах строительства. Девушка, чаще всего, располагалась на расстеленном пледе, скрыв лицо под шляпкой с широкими полями, и читала книгу, которую советовала Жаннетт. Рядом всегда стояла корзинка для пикников, в которой лежал наш обед. Каждый раз, смотря на эту умиротворяющую картину, я с удовольствием отмечал, что теперь беременность Кристин становилась все заметнее — ее животик красиво округлялся. Видеть ее такой, тоже было счастьем для меня, дарованным изменчивой судьбой.       Во время обеда я всегда присоединялся к ней.       Вечером, приходя в наш временный дом, я снимал маску, зная уже, что Мишель видел меня без нее, но все равно старался поворачиваться к нему и Кристин левой стороной, что происходило подсознательно, по привычке, которую будет не так легко искоренить. Кристин замечала это, но ничего не говорила, не пыталась изменить меня сильнее, чем это было возможно, не торопя время.       Перед сном я пел Кристин колыбельную, совсем как тогда, когда она, еще совсем ребенок, ждала прихода своего Ангела Музыки, ждала, когда Ангел споет ей, чтобы она не видела кошмарных снов, чтобы ей снился светлый лес, пронизанный солнечными лучами, снился быстрый поток воды, бегущий по камням, на мелких брызгах которого солнце играло разноцветными бликами, снились чудесные сады далеких королевств, в которых обитали невиданные птицы и звери, ластящиеся к любому гостю, невероятные цветы нежно касались лепестками кожи, а раскидистые кроны странных деревьев дарили приятную прохладу. Кристин сама просила меня об этом, засыпала, слушая мой голос, мягко напевая мелодию, пока ее не уводил Морфей в свое царство снов.       В один из таких вечеров, готовых обернуться ночью, когда я пел ей, а Кристин мурлыкала мелодию, наш ребенок толкнулся в первый раз. Моя рука как раз лежала на ее животе. Мягкий удар в мою ладонь был легким, но я хорошо его почувствовал. -Толкается, — усмехнулась Кристин, целуя меня. Именно тогда я в полной мере осознал, что новая жизнь уже сформировалась, осознал, что наш ребенок уже живет, все слышит и чувствует. Ощущает нашу любовь к нему и любит нас. Узнает голос Кристин, своей матери, и мой голос, своего… отца. Разве мог я когда-нибудь, даже в самых смелых мечтах предположить, что будет на свете маленький человечек, который будет звать меня папой? Будет доверчиво заглядывать в лицо, не скрытое маской, ловя каждое мое слово? Будет держаться за мою руку, делая первые шаги? -Спокойной ночи, родной, — шепнул я, гладя живот моей любимой жены. Ребенок толкнулся, как бы в ответ, и затих.       Я заснул, уверенный, что все будет хорошо. Все это не может так просто оборваться, не может разрушиться, как песчаный замок под безжалостной поступью рока.       Татр был почти превращен в «Фантазму», наш собственный невероятный мир. Я соскучился по театру, по секретам, которые он может скрывать, по шуму репетиций и гулу голосов людей, собранны в одном замкнутом пространстве. Еще в опере мне нравилось наблюдать за толпой, находясь вне ее, находясь, невидимо, в пятой ложе.       Дом строился с нуля, на его постройку требовалось больше времени. Но и его строительство шло своим чередом, без остановок и проблем.       Мишель почти все время проводил в доме мэра, играя с Еленой под присмотром Жаннетт. Они часто ходили в парк развлечений, гуляли по пляжу. Вечером, возвращаясь домой, — Мишеля привозили в личном экипаже Росса, беспокоясь о его безопасности — мальчик восторженно делился впечатлениями. -Мама, папа! — начинал он с порога и бросался в объятия Кристин. Еще со времени нашего путешествия он называл нас так и просто привык, — Мы сегодня гуляли по пляжу. Провели там весь день! Миссис Кавендиш взяла корзинку для пикника, и мы пообедали прямо там, на песке! А потом мы искали ракушки! — иногда Мишель казался таким ребенком, еще младше своего возраста. Ему пришлось рано повзрослеть, чтобы выжить, и он не успел почувствовать так много, что теперь, получив такую возможность, активно восстанавливал пробелы, — Вот, — он достал что-то из кармана и протянул Кристин, — Самая красивая ракушка. Я специально для тебя ее принес. -Она, правда, красивая. Спасибо, Мишель, — Кристин с улыбкой рассматривала ракушку. Идеально ровная, белая с редкими черными крапинками, с перламутровой внутренней стороной. Кристин положила ее в маленький кармашек, а после эта ракушка навсегда заняла свое почетное место на маленьком столике в нашей комнате, на которой уже стояла старая кукла и вырезанный из дерева котенок.       Вот она — идиллия. Больше нечего было желать. Еще несколько месяцев назад я не имел ничего, был полностью опустошен и разбит, не знал, для чего продолжаю жить, а мир вокруг был пустым и серым. Где-то рядом жили люди, но меня среди живущих не было, я существовал лишь воспоминаниями о моем Ангеле, о ее мягких волосах, о нежной коже, печальных глубоких глазах, поцелуе. О ее голосе. Я был погружен во мрак, добровольно заточил себя во тьму, где было легче видеть ее образ и не забывать о том, что так и должно быть, что я — монстр, урод, не достойный даже той малости, что получил, той искры сочувствия и взаимности Кристин.       Но вдруг пришла Ангел и осветила белизной своих крыльев тени, окружившие меня, разрушила стены, что я выстроил вокруг истерзанной души, и залечила сердце, разбитое на миллион осколков, бережно собирая его. Кристин вернула меня к жизни, окружила теплом и любовью, согревая холодные, как у мертвеца, руки и такую же ледяную душу. Я не смел надеяться и на половину того, что она привнесла в мою жизнь. Из самого нищего человека на земле я превратился в самого богатого, обретя прекрасную жену, десятилетнего замечательного сына, еще не рожденное дитя, плоть от плоти моей. Обретя свой дом, действительно дом, куда тянулась душа и рвалось сердце, приходя куда, я не боялся, что меня прогонят, испугаются, закидают камнями. Приходя куда, я был уверен, что меня с нетерпением ждут, где меня обнимут и улыбнутся мне, где нежные губы коснутся моего уродливого лица и прошепчут: -Добро пожаловать домой, любимый.       У меня есть свой театр, за который я не должен ни перед кем отчитываться. Есть даже друг, в котором я никогда не нуждался.       Это наш с Кристин мир. И я защищу его, чего бы мне это ни стоило.