Все, что необходимо, это любовь

Pov Эрик       Густав родился совершенно здоровым и полным жизни ребенком. Он почти не доставлял хлопот, редко плакал и с удовольствием слушал, как я играю на рояле. Мишель забыл свои недавние сомнения и страхи, с радостью помогая Кристин с Густавом.       Сезон закончился, и Кони-Айленд, пребывая в полусне, часто, особенно вечерами, напоминал город, покинутый людьми… Мы часто гуляли по тихим улочкам, прогуливались по пустынному пляжу, смотря на беспокойное море. Я все время проводил с ними, с моей семьей. Я помогал Кристин, ночами укачивал Густава, с Мишелем сделал небольшую яхту, научил его ставить паруса, управлять ею, учил его читать и писать. А так же Мишель проявил способности к музыке — при должном обучении он вполне мог стать неплохим музыкантом.       Семья Кавендиш была частым и желанным гостем в нашем доме. Я испытывал благодарность и уважение к Жаннетт. Если бы не она, не ее присутствие рядом, когда родился Густав, кто знает, как бы все повернулось. Я помнил свои ощущения, когда Кристин упала на пол — я боялся прикоснуться к ней, страшась причинить вред, боялся оставить ее одну. Я не мог думать логически, не мог понять, что нужно делать. Но решительные приказы Жаннетт вернули способность двигаться. И я всегда буду ей благодарен, а она, с присущей ей скромностью, утверждала, что ничего особенного не сделала, продолжая играть с детьми.       Густаву было уже 5 месяцев, приближалось начало сезона. Все шло своим чередом, я готовил «Фантазму» к первому открытию. Недостатка в актерах не было, в рабочих сцены — тоже.       В тот день, вернувшись домой, я застал Кристин очень взволнованной. Она укачивала на руках Густава, встречая меня у дверей. Я мягко поцеловал ее и взял на руки счастливо лепетавшего сына. В нем все ярче и ярче проявлялись наши с Кристин черты, причудливо переплетающиеся. -Что случилось? — я нежно коснулся волос Кристин, отводя их от ее лица, другой рукой прижимая обнимающего меня за шею ребенка. -Росс хочет с тобой поговорить, — Кристин хорошо чувствовала настроение другого человека, особенно когда лучше его узнавала, но сама она, кажется, не осознавала этого. Поэтому ее волнение передалось и мне — о чем хочет поговорить Росс, пришедший один, чего раньше не было? — он в малой гостиной.       Я передал Густава Кристин, растрепав его мягкие волосики, чтобы немного уменьшить его недовольство — ему не нравилось такое скорое возвращение на материнские руки.       Росс сидел в кресле, на кофейном столике рядом стоял поднос с серебряным кофейником и двумя чашками. Мужчина сидел, закрыв глаза. Можно было подумать, что он спит, но я видел, как напряжены черты его лица. Разговор будет не из легких. Хотя, последний мой легкий разговор был лет 15 назад, когда я уверил маленького ребенка, что я — Ангел Музыки… -Эрик, могу я рассчитывать на твою откровенность? — заговорил Росс, когда я сел на софу, стоявшую напротив. О, предвидится действительно ужасный разговор. Я быстро перебирал в уме события последних дней: дом — театр — дом — театр. Кристин — Густав — Мишель… В душу закрались нехорошие подозрения о причине разговора. -Конечно, друг, — в последнее время я действительно видел в нем друга, которого у меня никогда не было. Он относился к нам с уважением, с искренней заботой… -Что ж. Недавно мне было доставлено письмо, в котором французские стражи правопорядка призывали меня к бдительности — из Парижа сбежал сумасшедший маньяк-убийца, именующий себя Призраком Оперы. Весьма интересный персонаж, должен заметить. Он жил в подземельях оперы, требовал жалование у директоров в 20000 франков в месяц, убил рабочего сцены, скинув его со стропил прямо во время представления, убил певца, тоже во время представления, но более незаметно, заняв его место, скинул люстру, упавшую прямо в зрительный зал, — Росс спокойно рассказывал то, что я хотел бы забыть. Меня тогда не волновали средства, я всего лишь хотел добиться желаемого, добиться Кристин, ее любви, а все остальное было не важно. Я не замечал, что такими поступками пугаю Кристин. И сейчас, когда она выбрала меня, когда подарила мне новую жизнь, я хотел все это забыть, но мне не позволяют, напоминая снова и снова.       И люстра упала не в зрительный зал, а в оркестровую яму, так что, непосредственно от ее падения никто не пострадал. -Я не берусь судить, сколько людей пострадало в том пожаре и панике, — продолжил Росс, — Кроме того, в этой истории были замешаны люди, чьи имена знает весь Париж — некий виконт Рауль де Шаньи и мадемуазель Кристин Даае.       Призрак похитил девушку, влюбленный виконт пошел, чтобы спасти ее. Как говорят, он убил Призрака и вернулся со своей возлюбленной наверх из подземелий оперы, и жили они долго и счастливо, — Росс снисходительно улыбнулся этим глупым слухам, — Наивный мальчишка… Прошел год, в течении которого двое упомянутых мною людей так и не поженились, причину такого ожидания мы, вероятно, можем узнать только у самих участников событий. А потом стало известно, что Кристин вновь похитил Призрак и насильно заставил выйти за него замуж. Как именно это «насильно», судить не берусь — вероятно, священник должен был заметить, что жених держит нож у горла невесты — и запер ее, словно птичку в золотой клетке.       Спустя некоторое время опера вспыхнула во второй раз. Зачем было Призраку ее поджигать — неясно. А потом возле многострадальной оперы стали находить трупы бездомных и подвыпивших припозднившихся гуляк, к одному из которых было приколото предупреждение Призрака. Разумеется, ему тут же стали приписывать все преступления в городе, даже то, что преступлениями не было. Так устроены люди — им вечно нужен некий дух, на которого можно списать все неудачи и проблемы. Доходило до абсурда — до скисшего раньше срока молока. А недавно преступления прекратились, из чего жандармы сделали вывод, что Призрак с молодой супругой покинули Париж.       Виконт обещает вознаграждение за любые сведения о месте нахождения его «возлюбленной невесты и зверя, забравшего ее», — Росс достал из нагрудного кармана письмо и продемонстрировал мне. -А теперь самое интересное, — Росс достал второй лист бумаги из того же кармана, — Описание Призрака — мужчина, черные волосы, белая полумаска, скрывающая правую часть лица. Может, объяснишь мне все это?       Я не знал, что сказать. Тут не оправдаешься, причем, если учесть, что половина сказанного — правда. Я знал, знал, что не стоит расслабляться. Ничего еще не закончилось, о Призраке Оперы еще не забыли — Рауль постарался. Те преступления, которые совершили его шестерки, и которые он приписал мне, забудут не скоро.       Но я заметил одну вещь — Росс с самого начала этого разговора знал, что Призрак Оперы перед ним, но он ни разу не перешел на местоимение «ты», только «Призрак Оперы». -Зная тебя, могу сказать, что ты не похож на сумасшедшего убийцу, — заговорил Росс вновь, — И здесь ты оказался еще до того, как прекратились убийства в Париже. А Кристин мало похожа на несчастную пленницу, которую «насильно» заставили выйти замуж. Есть ли хоть доля правды во всей этой болтовне старух на ярмарке? -Я совершил в жизни много такого, чем не горжусь, но стал бы поступать иначе, если бы был дан второй шанс? Не уверен. Единственное, что я знаю точно — со дня первого пожара в опере, с того момента, когда Кристин ушла, я никому не причинял зла.       Я рассказал Россу не все, но многое. Рассказал в основном то, что он уже знал и то немногое, что объясняло бы дальнейшие события. -Да, этот виконт — темная лошадка, — высказал в итоге Росс, прикрыв глаза, — По закону я должен был сразу же написать во Францию и заключить тебя под стражу, да и Кристин, как твою соучастницу. Но это по закону, ну, а по совести… Я немного понимаю вас обоих. Да и Жаннетт и Елена не простили бы мне. Для Жаннетт нет подруги ближе, чем Кристин, а тебя она уважает, как талантливого музыканта, восхищается твоей любовью к Кристин и сыновьям. А Елена каждый день спрашивает, когда мы вновь пойдем к Мишелю, «доброй тете и странному дяде, играющему на рояле», — упоминание о жене и дочери вызвало улыбку на лице Росса, — Поэтому все, сказанное в этой комнате и написанное в этих письмах, — Росс потряс в воздухе листами, исписанными черными чернилами каллиграфическим подчерком, — Останется между нами. Единственное, на что я надеюсь, так это то, что Призрак Оперы остался в прошлом со всей его болью, яростью и ненавистью к людям. А здесь, на Кони-Айленд, в Америке, есть Эрик Дестлер, владелец театра, талантливый маэстро, мой друг, любящий муж и заботливый отец.       Я кивнул, потому что Призрак Оперы действительно остался в прошлом. Остался во Франции, в Париже, навечно прикованный к театру, бродящий по подвалам в полном одиночестве. Существует бестелесным духом в умах суеверных, в памяти горожан. А здесь, на Кони-Айленд, живет только Эрик Дестлер. -Да, Призрак Оперы уже в прошлом.       Мы сидели в молчании, уставшие от этих откровений, выпивая кофе, чашку за чашкой. Через некоторое время Кристин решила напомнить нам про ужин. Она ни о чем не спрашивала, только следила краем глаза за нами обоими. Pov Кристин       Я не знала, о чем так долго разговаривал Эрик с Россом. Но они, видимо, пришли к соглашению, что, несомненно, радовало. Однако я все равно волновалась, хотя и меньше, чем до их разговора. Во время ужина я смотрела то на одного мужчину, то на другого, слушая воодушевленный рассказ Мишеля о том, как ему нравятся занятия с гувернанткой, нанятой по совету Жаннетт, а так же о том, какие мелодии успел выучить.       После ужина Росс ушел. Мы устроились в малой гостиной, еще недавно служившей местом важного разговора. Эрик тихо и неспешно наигрывал на рояле, я сидела на софе с Густавом на руках, внимательно слушавшим музыку, Мишель читал какую-то толстую книгу, видимо, не особо интересную. Стоит ли спрашивать? Или лучше промолчать? Но я так хочу знать. Я мучилась этим вопросом, пока укачивала Густава и играла с Мишелем, пока укладывала их обоих спать и сама готовилась ко сну. Только привычно устроившись в объятиях Эрика, я тихо прошептала: -О чем вы говорили?       Эрик тяжело вздохнул, но мой вопрос не разозлил его. Он не хотел рассказывать, но признавал мое право знать. -Знал, что ты спросишь, — усмехнулся он, но это был не веселый смешок, -Жандармы во Франции все еще ищут меня.       Я вздрогнула и повернулась к нему, стараясь в темноте рассмотреть его лицо. Как он может быть так спокоен? Неужели нас вечно будет это преследовать? Неужели мы никогда не найдем своего дома в этом мире и будем вечно скитаться из города в город, из страны в страну, сбегая от любого, кто узнает нас? -И когда мы уезжаем? — я уже привыкла к жизни здесь, мне жаль будет покинуть наш дом, жаль будет прощаться с Жаннетт и Еленой, но я не смогу оставить Эрика, не смогу жить без него. -И ты готова вечно странствовать? Готова все время переезжать с места на место? — Эрик сильнее прижал меня к себе. -Да, если с тобой. Без тебя мне нет жизни. -На самом деле Росс сохранит все в тайне. Он знает, что я не убивал тех людей у оперы. -То есть, нам не придется никуда уезжать? — это было прекрасной новостью, в правдивость которой я боялась сразу поверить.       Вместе ответа Эрик легко коснулся моих губ поцелуем, но я не позволила ему отстраниться.