Все, что необходимо, это любовь

Pov Эрик       Прошло уже столько лет… Столько раз Кристин пела для меня, а я все еще с трепетом ждал ее появления на сцене, ждал первой ноты, которую пропоет ее голос.       Я сидел за кулисами с Густавом на коленях. Рядом была Елена. А на сцену вышла Кристин — удивительная, волшебная, прекрасная, как королева из детских книг с яркими картинками, которые так любил Густав. Я смотрел на нее, боясь шелохнуться, пропустить хоть секунду, хоть ноту. Мишель наигрывал мелодию на рояле, сосредоточенный и уверенный, а голос Кристин наполнял все вокруг магией. Магией вечной любви. Любви, которая никогда не умрет.       Я не замечал, как забота и привязанность к ребенку переросла в любовь, как девочка стала девушкой, а после — потрясающей молодой женщиной, прекрасной женой и заботливой матерью. Она стала для меня всем: светом и тенью, днем и ночью, воздухом и земной твердью. Я не заметил, как это произошло — в один миг или постепенно, но знал, что это навечно, даже смерть не сотрет ее из моей души, и если мне будет суждено возродиться, прожить еще жизнь — одну или тысячу — я в каждой буду ждать и искать лишь ее одну. -Любовь не умрет никогда Любовь никогда не изменит. Сердца могут разбиваться, Любовь все вынесет, — пела Кристин, пока я слушал ее, затаив дыхание. Мои мелодии никогда не были столь прекрасны, как в моменты, когда наполнялись, сливались с ее голосом. И слова, такие знакомые слова, обретали совсем иной, незнакомый, неясный ранее смысл, наполнялись светом ее души.       И действительно — настоящая любовь все вынесет. Разлука сделает ее лишь сильнее, все препятствия укрепят ее.       Иногда Кристин смотрела на меня, и я понимал, что поет она лишь для меня, как было всегда, даря мне свою душу в эти моменты. Ее голос проникал в самое сердце, заставляя его биться громче, чаще. Он проникал даже в замерзшие сердца зрителей, заставляя их желать любви, истиной любви, а не похоти, коей любовь привыкли считать.       Кристин, как всегда, аплодировали стоя. Все зрители, в едином порыве, поднимались с мест, а на сцену дождем посыпались цветы. -Мама очень красивая, правда? Тихо спросил Густав, поднимая на меня зелено-желтые глаза, такие же, как у меня. -О, да, — согласился я, — Самая красивая. -И ты — тоже, папа. Самый красивый, — Густав обнял меня. А я… я в который раз удивился его схожести с Кристин — такая искренняя любовь и привязанность к тому, кто сам себя считает монстром, правда, все меньше в последнее время.       Кристин приблизилась к нам со счастливой улыбкой. После каждого выступления она была в таком приподнятом настроении. Ей нужно было признание, нужны были аплодисменты, нужна была сцена и полный зал зрителей, хотя она этого не понимала. Разве смогла бы она жить без всего этого? Я прекрасно помнил, какой она была, когда вернулась ко мне, какой была той ночью — бледная, на дне ее глаз таилась тоска и усталость. Только снова начав петь, начав получать восторженные отзывы и сотни слушателей, она снова обрела силы, расцвела, словно экзотический цветок. -Я уже говорила, что песня прекрасна? — Кристин оставила короткий поцелуй на моих губах. -Ну, раз 15 — точно. Но я не против, если ты скажешь это еще раз, — она счастливо рассмеялась, обняла меня и Густава и закружилась. Подошедшего Мишеля Кристин тоже вовлекла в импровизированный хоровод.       До конца представления Кристин сидела за кулисами с Густавом на коленях, рядом сидели Мишель и Елена, которые изредка о чем-то переговаривались. Кристин никогда не покидала представлений, считая это неуважением к остальным артистам, которые очень уважали ее. Большинство были «фриками», уродами, как их все называли. Называли до «Фантазмы». Все они нашли здесь свое место, свою семью, обрели свою личность и индивидуальность, которой могли гордиться, обрели самоуважение и человечность. Во многом — благодаря Кристин, которая с самого начала твердила каждому, что он — человек, не хуже других, намного лучше тех, кто смеялся над ними. За слово «фрик», «урод», «монстр», употребленные на территории «Фантазмы», Кристин могла отвесить подзатыльник не только работникам, но и посетителям. Ее удары были слабыми, но суровый взгляд не скоро забывался. И многих, очень многих вдохновляло ее отношение ко мне, ее любовь, которую она и не пыталась скрывать.       Густав, несмотря на то, что видел представление не в первый раз, все равно внимательно следил за происходящим на сцене и с детским восторгом аплодировал артистам, которые хорошо знали и любили мальчика. И аплодировал мне, когда я играл на рояле. -Густав обожает твои выступления. Аплодирует каждый раз, когда папа выходит на сцену, — Кристин расчесывала волосы в гримерной после выступления. Зрители уже разошлись, и гримерная была заполнена цветами до такой степени, что едва можно было пройти от двери до зеркала. Кристин уже переоделась в свое легкое платье и сняла украшения, оставив лишь обручальное кольцо, как всегда, — И он очень талантлив. Думаю, сможет однажды превзойти тебя. -Поверь, Кристин, я буду счастлив, — я снял маску и аккуратно протирал лицо влажным полотенцем. Мы с Кристин не спешили, зная, что Густав и Мишель сейчас в окружении артистов «Фантазмы», и еще не скоро захотят уйти. Здесь им ничего не грозило, особенно рядом с доктором Генглом, мистером Скуэлчем и мисс Флэк, которые звали мальчиков маленькими мастерами и постоянно придумывали какие-то забавы. Все артисты моего театра уважали меня, были благодарны за возможность более счастливой жизни, более приятной работы, нежели экспонаты в цирке уродов. Здесь фриков никогда не унижали, не презирали, к ним относились как к обычным людям.       На улице уже было темно, когда мы пошли домой. Хотя, слово «темно» на Кони-Айленд имеет несколько иное значение — в течении сезона темно здесь не бывает. Фонари горели всю ночь напролет, огни развлекательных заведений, из которых, казалось, и состоял весь остров, весело мигали, привлекая клиентов.       Мы медленно шли по улицам, наслаждаясь суетой толпы, к которой не имели никакого отношения. Густав и Мишель шли немного впереди, весело смеясь своим шуткам. Я и Кристин шли в нескольких шагах позади, обсуждая новый номер, который я хотел включить в представление в ближайшее время.       Дикий грохот разбил вдребезги фоновый шум, к которому невольно привыкаешь, принимая его за своеобразную тишину. Звук оглушал и дезориентировал. И нес в себе угрозу. Постепенно в этой какофонии я смог выделить ржание лошадей, стук копыт и грохот колес. Экипаж, несущийся на огромной скорости. Несущийся по дороге, посреди которой стоит Густав. Нет, не может быть! Мой сын не мог двинуться с места, в ужасе смотрящий на стремительно приближающихся лошадей, которые сейчас напоминали адских коней Дикой Охоты — неумолимо мчащиеся вперед, готовые отнимать жизни, несущие только смерть.       Не было времени на раздумья и расчет. Я побежал вперед, считая секунды.       5… я уже на дороге, кажется, что Густав так близко, но в то же время и далеко. Ужасно далеко, а экипаж так близко.       4…я уже могу до него дотянуться, я прижимаю сына к себе, не останавливаясь. Краем глаза замечаю мелькающие испуганные лица. И слышу крики, и один из них, самый отчетливый. Крик Кристин: -Густав, Эрик! — два имени, почти слившиеся в одно.       3…Густав уже у меня на руках. Кони близко, я почти чувствую их огненное дыхание, словно отголосок ада.       2…еще миллиметры — и мы в безопасности, экипаж пронесется мимо, но я найду этого извозчика и убью. Думаю, за это Росс меня простит.       1…Все. Экипаж пронесся мимо в миллиметре от меня, опалив спину. Господи, неужели я успел? Экипаж скрылся за углом, но он меня пока не волновал. Я опустился на колени, ставя дрожащего Густава на ноги. Ребенок тяжело дышал, его трясло как в лихорадке. А потом он разрыдался.       Кристин уже была рядом, стоя на коленях возле меня и осматривая сына, проверяя, нет ли ран. Мишель стоял за ее спиной, не менее испуганный. Он до сих пор с трудом осознавал произошедшее. -Густав, где болит? — лепетала Кристин, мягко беря его за плечи, сжимая его личико в ладонях, едва не плача сама. Ее голос дрожал и срывался, ей все еще было страшно. Страшно от одной только возможности потерять его, потерять нашего сына, возможности, которая была так близка. -Так страшно, — выговорил сквозь слезы Густав, сжимаясь, словно стараясь стать меньше, незаметнее для дикого жестокого мира. -Только испугался. Боже, — шептала Кристин, обнимая его. -Мама, папа, извините, — тут же начал Мишель, — я просто уронил шляпу, но я посмотрел по сторонам — экипажа не было, поверьте. -Мишель, тебя никто не винит, — мягко произнес я, сжимая его плечо, — Это была случайность, — но, вот случайность ли? — Идите домой. -Что ты собираешься делать? — Кристин сразу заподозрила неладное и поднялась на ноги, преграждая мне путь. -Я найду его и убью, — честно ответил я, зная, что она все равно разглядит правду в моих глазах. -Нет! Сейчас мы все идем домой, — резко заявила она, нахмурившись. Голос ее еще дрожал, но уже меньше, — И обо всем поговорим там. -О чем тут разговаривать? — взорвался я. Неужели она не понимает, что Густав чуть не погиб? Наш маленький сын был на волосок от смерти, а Кристин хочет о чем-то говорить?       От моего выкрика Густав разрыдался сильнее прежнего, из-за чего я тут же почувствовал угрызения совести — пугаю своего сына сразу после того, как он пережил такое. -Тише, Густав, — я поднял его на руки, чуть укачивая. -Сейчас нужно отвести Густава домой, — мягко заговорила Кристин, меняя тактику. Она говорила тихо и успокаивающе, легко касаясь моего плеча, — Мы уложим его спать, после чего спустимся в гостиную, где спокойно обо всем поговорим, ладно? — она отняла руку от моей спины, по которой успокаивающе гладила и посмотрела на ладонь, — Боже, у тебя кровь.       Да, вероятно, экипаж на самом деле оцарапал спину. Не страшно. Не время думать о чем-то, кроме Густава. -Ладно, — я глубоко вдохнул, успокаиваясь.       Теперь мы шли рядом, не отходя друг от друга ни на шаг, прислушиваясь ко всем звукам и настороженно оглядываясь. Особенно Кристин. Она словно ждала нападения. Pov Кристин.       Я в волнении расхаживала по гостиной, заламывая руки, пока Эрик укладывал мальчишек спать, читая им сказку. Он держался лучше меня, поэтому я осталась внизу, боясь сорваться и еще больше напугать Густава своей истерикой.       Густав все еще не мог прийти в себя, поэтому было решено, что эту ночь он проведет в комнате Мишеля, который разбудит нас в случае необходимости.       Не думала, что когда-нибудь испытаю подобное. Чувство полной беспомощности, бессилия, когда моему мужу и ребенку грозила смертельная опасность. В тот момент я могла лишь смотреть и молить Бога, чтобы Он не забирал их. И видеть, видеть то, что пробудит мои ночные кошмары. Это было мимолетное видение, я сомневалась в его реальности, но не могла забыть его лицо, вновь так явно вставшее передо мной. Рауль. Дьявол, явившийся из преисподней, чтобы забрать то, что мне дорого.       Мог ли это на самом деле быть Рауль? Мог ли он появиться здесь спустя четыре года? Нет, невозможно. Рауль не мог узнать, что мы на Кони-Айленд, ведь мы не оставляли следов по дороге сюда.       По дороге — да, но здесь… Не уверена, но слухи о таинственном хозяине «Фантазмы», маэстро, прячущем лицо под маской и его примадонне могли достичь Парижа. Мы не подумали о такой возможности, посчитали себя в полной безопасности. Глупо и самонадеянно.       А, может, это был не Рауль? Кто знает, как могла смутить мое зрение игра света и тени, меняя черты незнакомого лица? Тогда почему я остановила Эрика? Если это был обычный пьяница, бывший Призрак быстро и надежно отучил бы его от алкоголя. Но я испугалась. Испугалась, что то лицо — не игра воображения. Испугалась того, что Рауль, возможно, ждал Эрика, ждал, что он придет. Испугалась того, на что Рауль теперь может быть способен. -Кристин?       Я вздрогнула, поворачиваясь к двери. В комнату вошел Эрик. Он был бледен и утомлен, в руках он держал любимую книгу сыновей. -Что с тобой? Ты так бледна. Все еще переживаешь? — он положил книгу на столик и подошел вплотную ко мне, мягко убирая мои волосы, которые я сама в волнении растрепала, от лица. -Садись, я обработаю тебе спину, — я мягко подтолкнула его к дивану, сама беря бинты, воду и легкий раствор спирта. Эрик сидел спиной ко мне, сняв рубашку. Во многих местах на спине была стерта кожа, раны кровоточили. Я старалась как можно безболезненнее обработать его раны, но я видела, как напряжены его мышцы. Я стерла кровь, протерла спиртовым раствором и перебинтовала, после чего накинула ему на плечи домашний халат. -Как ты? — он повернулся ко мне, нежно касаясь моего лица, проводя по моим рукам. -Эрик, там, на одну секунду, мне показалось, что я вижу его. Рауля. Будто он правил экипажем, — руки, мягко гладящие волосы и лицо и дарящие успокоение, на секунду замерли. Мои глаза встретились с его, пожелтевшими сильнее обычного. -Ты уверена? -Я сама не знаю, что видела. Я боюсь его, Эрик. В глубине души боюсь, что он придет. Возможно, мой разум дал совершенно незнакомому человеку черты моего личного демона, моего зла, моей ошибки… — шептала я, прижавшись к Эрику, стремясь найти в его объятиях спасение от зла, — Но если это он? Эрик, если он нас найдет, это никогда не кончится. На что он способен теперь? -Милая, если мы будем убегать от него, то это тоже никогда не кончится. Вечно убегать, вечно переезжать… Он последует за нами. Виконт доказал свою настойчивость. А мы, Кристин? Мы готовы идти до конца? -С тобой — да. До конца, — я обняла его, находя покой в его силе. Мы справимся, обязательно справимся, по-другому быть не может. Да, Рауль настойчив, но мы упрямы тоже. Это наш путь, и с него мы не свернем. Pov Мишель       Мама и папа (я даже в мыслях всегда называл и так) обнялись и замолчали. Я всегда удивлялся их взаимоотношениям. Они никогда не ссорились, сглаживая конфликты в самом начале, между ними царили любовь и взаимопонимание. Я мечтал, чтобы в моей будущей семье было так же.       Дальше они разговаривали о чем-то отстраненном, поэтому я поспешил вернуться в свою комнату. Густав спокойно спал, раскинувшись на половину моей кровати.       Еще во время путешествия я слышал это имя — Рауль. Родители иногда упоминали его. Ну, упоминала мама, отец звал его «виконтом», чаще всего прибавляя к нему различные прилагательные, придающие этому простому слову негативную окраску. Но кто он? Что это за демон, преследующий их… Нет, преследующий нас. Мы — одна семья, проблемы одного распространяются на всех. Единственное, что я знаю — это из-за него родители покинули Париж, из-за него списали все убийства на Призрака Оперы. Из-за него мой брат и отец едва не погибли сегодня.       Я хочу помочь им справиться с этим. Защитить маму, папу и брата от этого Рауля. И дело не только в благодарности и признательности, которые я к ним испытываю — мало кто принял бы уличного мальчишку в семью, даря тепло и заботу, которых он был лишен. Я стал частью этой семьи, частью их таинственного мира музыки. Я, Мишель Дестлер, не отступлю и не испугаюсь, я уберегу мою семью.