Все, что необходимо, это любовь

Pov Кристин       Рауль не показывался и никак более не проявлял себя. И, хотя, по здравому рассуждению, это было более опасно, но я успокаивалась. Видимо, ни годы, ни все опасности и сложности не смогли убить во мне детскую веру в лучшее и детскую же наивность.       Через несколько дней, после того, как доктор счел меня полностью здоровой, Эрик решил выполнить обещание, данное Густаву. В театре как раз был выходной, хотя сама «Фантазма», которая теперь распространилась за пределы сцены и зала, никогда не закрывалась в течении сезона.       Мы были на пустом, никому не известном пляже, вдали от толпы и шума. Это место показал нам Росс, как пляж, сделанный для его семьи, и пригласил приходить сюда, когда нам вздумается.       Я уже и забыла, как это прекрасно — просто нежиться на летнем солнышке и никуда не спешить, медленно погружаться в морскую воду и лежать на ее волнах, видя над собой лишь чистое лазурное небо. А после, закрыв глаза, почувствовать на губах ласковый поцелуй Эрика, улыбаться этой нежности и целовать его в ответ. А выйдя из воды, строить с детьми замки из песка или наблюдать, как Эрик учит Густава плавать. Это было прекрасное зрелище — Эрик был терпеливым учителем и внимательным и заботливым отцом. Странно представить, что я когда-то боялась его, боялась этого человека с самой прекрасной в мире душой. Человека, умеющего любить, как никто другой, дарить любовь, ничего не требуя взамен… Неужели я когда-то могла видеть в нем лишь угрозу моим отношениям с Раулем, лишь порождение мрака, лишь зло… Как глупа я была. А он… он любил меня, несмотря ни на что. Любил и боготворил. Его сердце безгранично, но в нем всегда было так мало любви. Лишь страх, разочарование, боль, обида. Сердце томилось, довольствуясь лишь тьмой. Что пробудило его, что привело ко мне? О, это не важно, главное, что теперь мы вместе… Теперь его сердце наполняется любовью и чувствует ответную любовь, которую вызывает в нескольких других сердцах.       Я лежала на животе на покрывале, рядом сидел Мишель. Мы вместе смотрели на веселящихся Эрика и Густава. -Мама, — вдруг позвал Мишель и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Я, конечно, понимаю, что тебе неприятно говорить и вспоминать об этом, но я имею право знать — что все это значит? Кто такой Рауль? Почему он преследует нашу семью? Что ему нужно? Да, Густав маленький, чтобы все понять, и тем более — чтобы помочь, но я, мама, уже взрослый, я мог бы помогать тебе и папе, но ничего не смогу сделать, не понимая.       Да, Мишель действительно был уже взрослым (слишком рано, по моему мнению), хоть иногда и казался ребенком одного возраста с Густавом. Он любил слушать сказки, особенно перед сном, но воспринимал их иначе. Любил сладости, но большую часть отдавал Густаву и Елене. Любил игрушки, но играл ими с братом. Любил парк развлечений, особенно «Фантазму», превзошедшую «Астроленд», но шел на те аттракционы, на которые звал его Густав, осматривал все вокруг, думая, как еще привлечь посетителей. В нем невероятно переплелись взрослый и ребенок, рассудительность и безрассудство. -Да, ты взрослый, но еще ребенок. Не пытайся вырасти быстрее, Мишель, — я заглянула ему в глаза, сжав его лицо в ладонях, — И не пытайся взвалить на свои плечи проблемы взрослых, хоть я и благодарна тебе за попытку помочь. -Это не проблемы взрослых, — возразил Мишель, надувшись, — Если этот Рауль пытается разрушить нашу семью, то это уже проблема всех, и нас с Густавом — в том числе. -Ты всегда отличался здравостью мыслей. Слишком взрослые слова для ребенка. -Мне уже 14, решил напомнить Мишель. Как будто я могу об этом забыть. Как и то, что Густаву уже 4 года. Дети растут так быстро, спешат вырасти, а мы, родители, хотим продолжать видеть их маленькими и беззащитными перед суровыми испытаниями внешнего мира. -Я знаю. И поэтому расскажу тебе о Рауле, человеке, которого я… любила? Возможно. Мы оба были детьми, когда встретились. Мальчик 14 лет бросился в море, чтобы достать шарф, сорванный ветром, — я вспомнила того Рауля, безвинного ребенка, неспособного на зло, ребенка, который не мог испытывать ярость или гнев, или ревность. Тогда в нем еще не было того неудержимого желания обладать недоступным, — Детская дружба, влюбленность, годы разлуки, трудности, пережитые в одиночку, и поддержка от совсем другого человека. Эрик научил меня петь, возродил во мне чувства, что, казалось, умерли с отцом, наделил мой голос силой и страстью, дал возможность показать себя. Я пела, подвластная его воле, отдавая ему душу и сердце.       Рауль увидел меня на сцене, узнал. Но если бы тогда пела не я, если бы я все еще была в хоре, была одной из балерин, заметил бы он меня? — этот вопрос был обращен к себе, но я тряхнула головой, избавляясь от наваждения, от видения той ночи на сцене, перед полным залом, перед Призраком из пятой ложи и Раулем из ложи директоров… Соперники тогда, соперники сейчас… — я была рада вновь его увидеть, но былых чувств не было, меня манил Ангел Музыки, которого Рауль воспринял как соперника, что только подогрело его интерес ко мне. А я… я была слабой девчонкой, испугалась страсти Эрика, его таланта, его власти надо мной, той тьмы, в которой он добровольно заточил себя, и поэтому приняла ухаживания Рауля, не отдавая себе отчета, что сердце отдано другому навсегда.       Эрик и Рауль сражались друг с другом и тайно, и явно. Их соперничество грозило многими бедами окружающим. И беды случались.       И под конец… точнее, все мы думали, что под конец, Эрик забрал меня в свои подземелья, увел меня прямо со сцены, из-под носа Рауля. Та злость, которая горела в Эрике тогда, испугала меня еще больше. Не буду описывать то, что произошло в подземельях оперы, только я ушла тогда с Раулем, думая, что навсегда, оставляя Эрика позади. Но сердце рвалось к нему. Год, целый год я сражалась с собой, но проиграла. Чувства оказались сильнее надуманных страхов и велений разума.       Я вернулась. Вернулась к учителю. Но Рауль, с которым я была обручена, не пожелал отпустить меня, особенно к сопернику, которого он так люто ненавидел. Я стала для него навязчивой идеей, делом чести. Я думала, четыре года охладят его пыл. Видимо, нет.       Он прогнал нас из Парижа, заставив всех поверить, что преступления, совершенные его шестерками, дело рук Призрака Оперы. Он играл с нами, и в его игре мы заведомо были проигравшими.       И мы думали, что нашли хорошее место, чтобы спрятаться — место, где странность — самое обычное явление. Новый свет, новая жизнь. Но прошлое не желает оставаться позади, не хочет быть забыто.       Да, прошлое неумолимо настигает нас, но что сделать? Как нам спастись от него? И каким будет его следующий шаг? Раньше я могла предугадать его действия, а вот теперь… Теперь для меня Рауль — совершенно незнакомый человек.       За эти четыре года мира и покоя я почти забыла, что такое страх, что такое предчувствие. Появление Рауля заставило меня вспомнить, каково это, когда сердце замирает от ужаса, каково знать, что беда рядом, но быть бессильной что-либо изменить. -Я пока не знаю, что делать, мама, и чем помочь, но клянусь найти решение и не упустить возможность, если она окажется рядом, — пообещал Мишель. -Ах, Мишель, ты настоящий рыцарь, — улыбнулась я ему, Елена должна гордиться, что в нее влюблен такой молодой человек. -Это так заметно? — мальчик покраснел и опустил глаза. Храбрый защитник, когда дело касается любви, превращается в обыкновенного мальчишку. -Да, заметно, особенно мне и Елене. -Но она не любит меня, — пожаловался Мишель, от чего я чуть не подавилась глотком воды. Не любит? Елена? -С чего ты взял? -Она общается со мной, как с другом, и совсем не показывает, что я интересен ей. -Запомни, Мишель, музыка может растопить любое сердце. Главное, чтобы она была наполнена жаром твоего. -Это музыка папы растопила твое сердце? -Да, — я взглянула на Эрика, все еще возившегося с Густавом. Он будто сам становился ребенком в эти минуты, — Это была не просто музыка, это была магия.