Все, что необходимо, это любовь

Pov Эрик       Я теперь не отходил от Кристин, которая теперь постоянно носила мой подарок с собой, изредка жалуясь на неудобство, не отпускал от себя ее и сыновей. Рауль не появлялся, но это вовсе не означало, что он не станет затевать нового акта…       «Фантазма» работала, как прежде. Кристин продолжала петь, Мишель стал играть на рояле еще больше, чем прежде, а Густав просил пустить его на сцену, но менее настойчиво, чем ранее.       Мадам Жири и Мэг осваивались на новой работе. Их обеих приняли радушно, с распростертыми объятиями, но мне показалось (возможно, действительно только показалось), что к Мэг относились с некоторой настороженностью. Зато мадам Жири, которая стала еще одним балетмейстером, несмотря на некоторую строгость и требовательность, все же нравилась актерам куда больше.       Мэг же проявляла повышенный интерес ко мне, когда рядом не было Кристин — в «Фантазме» ей ничего не угрожало, это был наш безопасный мирок, так что я без страха позволял ей ходить, куда вздумается — постоянно о чем-то воодушевленно щебетала, расточая лесть. Она даже один раз рискнула назвать меня по имени, но я тут же осадил ее: -Мадемуазель Жири, я, конечно, понимаю, что Вы — подруга моей жены, но, работая здесь, Вы становитесь моей подчиненной, поэтому настаиваю, чтобы Вы не переходили границу и называли меня, как и все остальные подчиненные, «сэр», «мастер» или «мистер Дестлер».       Она была поражена такой вспышкой. А я… я любил свое имя только тогда, когда его произносила Кристин. Все другие напоминали мне о прошлом, о далеком прошлом, которое я хотел забыть.       Мишель был в этот момент рядом, все слышал и внимательно наблюдал. А после того, как Мэг вышла из комнаты, заметил: -Мне она не нравится. -Мне тоже, — в тот момент я уже устал от ее чрезмерного внимания. -Но она — подруга мамы. А маму расстроит, если мы будем открыто сторониться этой девушки. А она принесет нам еще много проблем, — я был согласен с Мишелем. Еще как принесет. Главное, чтобы проблемы не были неразрешимыми. Иначе у нас будет слишком много не решаемых проблем, главной из которых все равно останется Рауль.       Недавно Росс рассказал, что ему удалось узнать о виконте. Жизнь не была к нему милосердна, и он уже не тот юный красавчик-павлин с огромным состоянием. Он проиграл все деньги и погряз в долгах, из-за неудач в играх он пристрастился к алкоголю, и теперь почти все время проводил в барах, растрачивая остатки состояния, выделенного ему старшим братом на выпивку, погружающую его сознание в волшебный туман беспечности.       Тут вернулась Кристин, и ее улыбка рассеяла неприятный осадок от разговора с Мэг. Мы вместе собрались идти домой. Это было удивительное чувство, не приглушаемое временем — возвращение домой. В место, где всегда тепло и сухо, место, надежно защищенное от вторжений и взглядов, место, где не нужно прятаться, место, где только те, кто мне дорог, кого люблю. До Кристин у меня никогда не было Дома. Да, именно с большой буквы. Был дом — здание, в котором можно было спрятаться от всех, были подвалы оперы, но в этих «домах» не было тепла, не было души. И то, и другое смогла привнести лишь Кристин. Она наполнила любовью весь мой мир, прогнав одиночество и тоску. Pov Кристин       Мы вместе вышли из театра. Мишель шел спиной вперед, то и дело закидывая в рот очередную конфету. Густав шел между мной и Эриком, я держала его за одну руку, Эрик за вторую, и мы время от времени приподнимали ребенка над землей, что вызывало бурный восторг и заливистый смех сына. И вдруг в эту идиллию ворвался визг. Визг ужаса, шедший от театра. -Побудьте здесь, — попросил Эрик, прежде чем он с Мишелем, бывшим теперь его верным помощником, побежали выяснять причину.       Вокруг было удивительно безлюдно, что странно для Кони-Айленд в середине сезона. Но это не было невероятно — такое иногда случалось. Было еще утро, и город погружался в полудрему, а вечером остров опять утонет в веселье. -Мама, — позвал Густав, дергая меня за руку. Я опустилась на скамейку, стоявшую рядом, чтобы наши лица были на одном уровне, — Мама, папа ведь красивый?       Странный вопрос для ребенка четырех лет. Мы учили Густава, что слова «урод», «фрик» и другие с тем же смыслом неприменимы к человеку, учили смотреть вглубь, видеть не только внешнюю оболочку, которую видели и оценивали все другие. Для Густава, удивительно талантливого, перенявшего это от отца, в мире не существовало уродства, для него всё и все вокруг были по-своему прекрасны, но идеалом для него всегда были я, Эрик и Мишель — идеальны во всем, пример для подражания, то, к чему нужно стремиться. И я думала, что так будет всегда. Но этот вопрос рано или поздно был бы задан, я подсознательно его ждала, но надеялась, что это произойдет не так скоро, не в водовороте событий, что сейчас происходят.       Да, Густав всегда видел, что его отец не такой, как все, но считал это его отличительной чертой, как у большинства актеров. Но однажды, как бы я ни старалась, он бы услышал, как люди говорят — «он урод». Меня всегда трясло, если люди употребляли подобные слова по отношению к другим людям, делая уродливыми самих себя. Еще больнее было слышать, когда люди сами так о себе говорили, привыкнув слышать это от других. -Конечно, красивый. -Тогда зачем он носит маску? -Милый, красота твоего отца непривычна для других людей, — сложно было подобрать слова, которые могли бы объяснить ребенку всю эту проблему внешности, — Ее видим, принимаем и понимаем только мы. У других она вызывает зависть, потому что сами люди такими стать никогда не смогут, — и это не было ложью. Для меня, во всяком случае, я действительно так считала, — Поэтому, видя эту красоту, люди начинают вести себя очень жестоко, — и Эрик отвечал жестокостью на жестокость, как любой нормальный человек. -А почему папа так доверяет нам? Разве мы не можем завидовать ему? -А зачем завидовать тому, что у нас самих есть? -Но ведь нам никто не завидует, — никогда не думала, что будет так сложно объяснить что-либо Густаву. -Просто у нас это не так заметно.       Я видела, что Густаву этого объяснения недостаточно, но он промолчал. Скоро вернулся Мишель. По его улыбке я поняла, что никто не пострадал, и тот визг — лишь чей-то испуг. -Это Мэг, — небрежно объяснил Мишель. Имя моей старой подруги он произнес с неприязненной миной на лице. Я сразу поняла, что она не нравится ему. Да и вообще, по прошествии пяти с лишним лет она сильно изменилась. И теперь в ней было не узнать ту девушку, что была моей подругой. Я сама не узнавала ее, — она испугалась летучую мышь одну из любимиц доктора Гангла. -О, она неплохо напугала нас. Что ж, думаю, на первый раз Мэг можно простить, — в первый раз мне тоже было не по себе от вида питомцев доктора Гангла. -Папа скоро вернется, — сообщил Мишель.       Однако совсем рядом раздалось злобное рычание, заставившее мое сердце замереть. Дикое рычание животного, готового броситься в атаку. Я несмело развернулась, притягивая обоих детей к себе, готовясь защитить их, если придется.