Все, что необходимо, это любовь

Pov Кристин.       На нас шла стая собак. Не бродячих, нет, они были ухожены, откормленны, но смотрели на нас горящими глазами и скалили длинные острые клыки, которые могли разгрызать кости и рвать плоть, с которых капала слюна. Мишель рвался выступить вперед, чтобы защитить нас, но я не позволила ему, отодвигая их обоих за спину, отступая назад. А вокруг не было никого, кто мог бы помочь.       Я боялась сделать лишнее движение или издать какой-то звук, который мог бы спровоцировать собак на немедленное нападение.       Я раньше не встречалась с подобной проблемой. Я вообще не знала, как вести себя с собаками. Мне было страшно даже сильнее сжать трость, чтобы приготовиться к удару. Собак слишком много — пара кинется на меня, а остальные — на Мишеля и Густава, а они не смогут им противостоять. Поэтому оставалось только надеяться на скорейшее возвращение Эрика.       Собаки начали обступать нас кругом. От страха перехватывало дыхание, но я из последних сил пыталась спрятать Густава и Мишеля, отходя, наконец, к какой-то стене, которая закрывала наши спины.       Псы, наступающие на нас, напомнили мне адских гончих Гавриила, изображенных в одной старой книге. Увидев их реалистичные оскаленные пасти, я захлопнула книгу, но сейчас, видя их наяву, не могла ни захлопнуть, ни перевернуть страницу. Они были реальны. Рык одной перерос в тяжелый хриплый лай, и псы, один за другим, пригнулись к земле, готовясь к прыжку. Господи, пусть только дети останутся целы, прошу.       Внезапно кто-то загородил нас от них. Это был мистер Скуэлч. А потом… я едва успела закрыть ладонями глаза детям, прижимая их головы к себе, чтобы они не увидели Эрика, расправляющегося с каждой псиной, угрожавшей нам. И сама прикрыла глаза, не в силах смотреть на это. Жаль, что не могла приглушить звуки — рычание псов переходило в визг, слышался свист рассекаемого воздуха.       В результате из всей стаи в живых осталось только двое, они сбежали, громко завывая. Я открыла свои глаза, все еще закрывая Густаву и Мишелю. Несколько псов попали под руку мистеру Скуэлчу, который защищал нас, непоколебимый, словно каменный страж, голем. Эрик подошел к нам, убирая шпагу, поблескивающую алым, и обнял нас троих разом. -Я боялся, что не успею, — прошептал он мне, а я плакала от того ужаса, что пережила, от того, что Эрик все же пришел. Он отстранился и утирал мои слезы, и целовал мое лицо. После чего он опустился на колени и стиснул в объятиях Мишеля и Густава. Они тоже были напуганы и тоже плакали.       Скоро подошли еще некоторые сотрудники театра. Некоторые были напуганы, некоторые удивлены. -Мистер Скуэлч, — мой голос еще дрожал, но я старалась придать ему твердости, чтобы убедить всех, что все в порядке, — Прошу, отведите Густава и Мишеля в театр. Я не хочу, чтобы они видели все это. -Мама, я уже взрослый! Попытался возразить Мишель. -Я тоже, — поддакнул Густав. -Я знаю, мои милые, знаю, что вы уже взрослые. Но именно поэтому вы должны сейчас послушаться меня, пойти с мистером Скуэлчем и ждать нас в театре.       Мишель, услышав в моем голосе мольбу, взял за руку Густава, и они, в сопровождении мистера Скуэлча, ушли в здание театра. -Пожалуйста, помогите убрать это, — обратился Эрик к актерам, собравшимся вокруг. Просить во второй раз не пришлось актеры забегали, нашли мешки, принесли ведра с водой… И скоро ничего не напоминало об инциденте.       Эрик отвел меня в сторону, чтобы я не видела крови, растекшейся по каменной дорожке, не видела, как в мешки складывают то, что осталось от собак. -Странно, — заговорил Эрик, когда мы устроились на скамейке около небольшого рукотворного пруда, заросшего кувшинками и водяными лилиями. Эрик почти не отводил от меня взгляда, проверяя мое состояние, — Это не дикие собаки. И не бездомные. Он выращены и взлелеяны своим хозяином. Выращены для охоты, — размышлял Эрик, мягко растирая мои руки, которые сейчас были такими же холодными, как у него, — Но они не нападают просто так. Их натравили на кого-то из нас. -Думаю, не имеет смысла спрашивать, кто именно это сделал? — пробормотала я с горькой усмешкой, понимая, как нас опутывает эта паучья сеть несчастных случаев, причастность к которым кого-либо доказать было невозможно, — Рауль? -Да. -Эрик, мы ведь справимся, правда? Мы победим его вместе? — прошептала я, надеясь, что когда-нибудь снова почувствую прежний покой и уверенность в завтрашнем дне. Перестану нервно оглядываться, боясь увидеть в толпе личного демона, — Я так испугалась. И не знала, что мне делать. Такое бессилие и безысходность. А псы наступают, словно адские гончие. И я понимаю, что они не остановятся и все равно доберутся до детей. И мне никак их не спасти, — Эрик умел слушать. Ему я спокойно рассказывала то, что чувствовала, выплескивала страх, беспокойство и неуверенность, переполнявшие меня, не думая, что меня могут перебить или неправильно понять. И Эрик всегда знал, какими словами поддержать меня, какими нежными прикосновениями успокоить бешено стучащее сердце, что сделать, чтобы я вновь стала собой, его любимой маленькой Кристин. -Милая, ты все делала правильно. Ты отступила к стене, не дав им окружить вас; не поворачивалась к ним спиной; не делала резких движений и звуков, чтобы не спровоцировать; не пыталась их успокоить и не смотрела им в глаза, — Эрик вдруг помрачнел еще больше, — И я должен извиниться перед тобой, Кристин. -Извиниться? За что? — ему-то зачем извиняться? Эрик делает все, чтобы мы были счастливы, защищает нас. -Я не выполняю обещание. С самого начала, еще в опере, когда только началась эта история, когда ты стала моей ученицей, музой и ангелом, я обещал тебе, что огражу от всего, что со мной ты не познаешь трудности и боли, что только со мной в душе твоей воцарится мир и покой. Ни переживаний, ни противоречий, ни проблем, не страхов… Но у меня с самого начала это не получалось. Наоборот — из-за моего присутствия в твоей жизни были эти проблемы, от которых я клялся оградить тебя, — Эрик рассмеялся, но это был не веселый смех. Это был смех, за которым человек прячет слезы. От этого горького смешка я сама чуть не разрыдалась. Я помнила, как он давал мне это обещание, но не думала, что Эрик воспринимает его так серьезно и так буквально, — Постоянно приносил лишь то, от чего хотел защитить. И вот, наконец, здесь, я думал, мы нашли покой. 4 года… четыре прекрасных года. Я, наконец, мог исполнять свою клятву. Я был рад видеть улыбку на твоем лице каждый день. И я надеялся, что это никогда не закончится… Но теперь все переменилось. И вновь ты подверглась атаке тех чувств, от которых я хотел спрятать тебя. Я вижу твои слезы, и они разрывают мне сердце… — Эрик почти шептал свою исповедь, и так тихо, что любой порыв ветра, шуршащий в листве высоких деревьев, окружавших пруд, мог заглушить его слова… Я всегда гнала от себя чувство жалости, зная, как сильно Эрик ненавидит это, ведь именно жалость в очередной раз напоминает ему, какой он. Но разве могла я почувствовать что-то другое к моему любимому ангелу, такому потерянному сейчас, такому скорбному… Я обняла его, надеясь, что это растопит его бедное сердце. Мой несчастный ангел… -Эрик, с тобой рядом я всегда чувствую себя в безопасности. С тобой рядом я не боюсь. С тобой рядом в моей душе царит мир и покой. Но Рауль — моя ошибка, Эрик. Я исправила ошибку и надеялась, что удастся уйти от расплаты. -Это не твоя ошибка, — постарался переубедить меня Эрик. -Нет, моя. Это мой личный демон. Но поодиночке нам с ним не справиться. -Ты больше никогда не будешь одна, — прошептал Эрик. -И ты никогда больше не будешь один, — в тон ему ответила я, обнимая его.       И мы не замечали, как день медленно перетек в вечер, как загорались фонари, озаряя все призрачно-желтым светом, как парк наполняется посетителями (этот пруд был уголком покоя, здесь почти никогда не было посетителей, это было, скорее, местом отдыха для рабочих и актеров). Мы просто сидели и грели друг друга в объятиях.       Любовь — это не поцелуи, не пустые слова и обещания, не цветы и не конфеты, не постель и не откровенные ласки. Огонь страсти затухает однажды, поцелуи не вызывают прежних чувств и становятся холодным и пустым прикосновением губ к губам, слова и обещания приедаются, им больше не верят, цветы засыхают, а конфеты теряют вкус. Это все не любовь. Любовь — это понимание и доверие, приправленные нежностью, теплом, заботой и добротой… Любовь состоит из миллиарда чувств и ощущений.       Рауль был вспышкой забытых эмоций, светлое воспоминание о детстве и… об отце. Да, тогда, в гримерной, после дебюта, мне было радостно видеть его, моего друга детства. Но любовью это не было. А Эрик… с Эриком все было иначе. Он всегда был добр ко мне, заботился, даже когда я была еще ребенком, понимал, когда мне необходима его поддержка. Я чувствовала его присутствие постоянно, в театре, казалось, он был везде. Я приписывала некоторое волнение страху, но это была радость от того, что он где-то рядом. Это и есть любовь. Pov Густав       Мишель крепко, но мягко держал меня за руку, пока мы шли к театру. Мистер Скуэлч довел нас до зрительного зала, где шепотом сказал пару слов доктору Ганглу и мисс Флэк. Лица двоих из этой неразлучной троицы выразили беспокойство.       Мистер Скуэлч, мисс Флэк и доктор Гангл пытались развеселить нас, но мысли всех нас витали далеко, около наши родителей. Мама и папа остались там, где на нас напали собаки. Конечно, они уже не рычали — папа что-то сделал с ними, чтобы собаки не злились. Но мы все равно переживали из-за их долгого отсутствия.       Я невольно вспоминал наш с мамой разговор. Она сказала, что папа красивый. Я тоже думаю так, но пару дней назад мне довелось случайно услышать разговор нескольких зрителей после представления. Это были люди с весьма неприятными лицами —почти искусственными. И все эмоции были искусственными и наигранными. -А вы видели хозяина и маэстро «Фантазмы», таинственного мистера Y? — спросил один из мужчин у четырех леди, которых он и его друг сопровождали. -Нет, — разочарованно покачала головой одна из девушек, наверное, самая юная, — Но, говорят, что он носит маску. Интересно, почему? -Ну, может, лицо его так ужасно, что на него невозможно взглянуть без содрогания и крика, — заметил второй мужчина, которого мама, будь она рядом и слышала все это, не пощадила бы. Мало того, что кто-то посмел предположить подобное об отце, так еще и говорят о нем у него за спиной. -Он, что, урод? — знакомые с нравом хозяйки «Фантазмы», моей мамы, девушка понизила голос. -Ну, так говорят, — пожал плечами первый мужчина.       Как кто-то может говорить такое про моего отца? Кто может так нагло лгать? У меня самые красивые мама и папа, любящие друг друга и нас с братом. Я не раз слышал, как дядя Росс говорил, что они — красивая пара.       Я не мог понять, почему эти люди так спокойно говорили об этом, поэтому спросил у мамы. И, хоть ее объяснение еще больше запутало меня, я был рад, что получил опровержение этим выдумкам.       А сейчас мы сидели на сцене, с нетерпением ожидая их возвращения. Доктор Гангл, не выдержав тревожного ожидания, отправился на поиски наших родителей. Теперь мы ждали его возвращения. Поиски продолжались недолго — вернувшись, доктор Гангл сообщил, что нашел их, что мама и папа в безопасности, но он не стал прерывать их разговор и поспешил уйти оттуда, чтобы случайно не услышать то, что не предназначено для чужих ушей.       Когда мама и папа пришли за нами, я не мог отвести от них глаз — они стали такими, какими были до этих странных событий. В глазах больше не было выражения загнанного дикого зверя. Я не знаю, о чем они говорили, но решение, к которому они пришли, вернуло им душевный покой. Казалось, что за эти часы они успели полюбить друг друга еще больше, если такое вообще возможно, и теперь держались за руки, не в силах отпустить.       Мама поблагодарила доктора Гангла, мисс Флэк и, особенно, мистера Скуэлча: -Большое спасибо, мистер Скуэлч. Без Вас этот день мог закончиться намного хуже. -Ну что Вы, госпожа, не стоит благодарности. Это малость, мы никогда в полной мере не сможем отплатить Вам и Вашему мужу за доброту, проявленную к нам. В пору мне каждый день благодарить Вас. -Мистер Скуэлч… -Я знаю, что Вы скажете, госпожа, — перебил ее мистер Скулч и улыбнулся, — Это наш вечный спор. И каждый останется при своем мнении.       Мы отправились домой в экипаже, что раньше происходило редко. Но сегодня был действительно сложный день. Я сидел рядом с папой и уснул, прислонившись к его плечу, под мерный стук колес.