***
Весенний ветер тревожит водную гладь, усиливая ночной прибой. Глубже вдыхаю солёный воздух, смешанный с запахом отсыревшего дерева старого пирса. Я буду скучать по месту, ставшему моим домом, и бы всё отдала, чтобы остаться, но отец был неумолим: « Нет, Китнисс! Ты завтра же едешь домой! Я лично приеду за тобой!» За моей спиной заскрипели доски, прогибаясь под его весом. Тяжёлые шаги оповещали о том, что пора возвращаться назад. Он садится рядом, не смотря в мою сторону. Никто не хочет нарушать тишину. Отец не на шутку разозлился на Пита, за то, что тот скрыл факт моего «побега». Он узнал обо всём из утренних новостей, не без вымышленных фактов. Проведя четверть дня за столом, точнее за телефоном, переговоров, вердикт не изменен. — Ты злишься на меня? — Его глаза изучают серебряную дорожку на воде, оставленную бледным диском луны. — Нет, — зачем-то вру ему. — Дай мне время. — Решаюсь посмотреть в сторону мужа и сталкиваюсь с небесным омутом печальных глаз. Мелларк не готов вернуться в Капитолий. — Я… — запинаюсь. — Мне кажется, я знаю, почему он меня забирает. — Молчит, ждёт продолжения. — Папа хочет нарушить контракт. Тёплые ладони обвивают моё тело. Пит тянет меня, приглашая устроиться на своих коленях. От его прикосновений кожа вспыхивает незримым пламенем. Поцелуешь меня? — Наш брак давно не зависит от тех бумажек — он принадлежит Сноу. — Горькая ухмылка. — Я стал заложником системы, против которой старался идти всё время. — Ты можешь всё бросить и бороться с ней дальше, — бормочу я. — Я тебя не оставлю, — заправляет за ухо выбившийся локон. Одно его касание, как весь мир уходит из-под ног. — Ты будешь рядом? — Не вопрос — скорее мольба. — Всегда. Последнее слово останется тлеть на моих губах. Одно лёгкое касание, даже не поцелуй, и мои чувства берут вверх над разумом. Пит наклоняется, принимая горизонтальное положение. Нависаю над ним, слегка прикусывая губу, — его это заводит, я знаю. Что ты со мной делаешь, Пит Мелларк? Почему рядом с тобой я не могу трезво мыслить, словно у тебя есть пульт управления мной. Нажал на кнопку, и я готова отдаться тебе, здесь и сейчас, на заброшенном причале, рискуя провалиться под воду в любую секунду. Вглядываюсь его глаза в надежде увидеть те дьявольские огоньки похоти, но вижу только отражение своего желания. Этот взгляд, сосредоточенный, нежный и… виноватый? Отскакиваю от него, как от огня. Ну конечно! Я видела этот взгляд раньше, сначала во время подписания контракта, затем на вокзале, когда прощались перед моей поездкой в Двенадцатый. Он чувствует вину передо мной, наивно было полагать, что в скором времени вернусь сюда. Извилины, опьянённые страстью, начинают складывать пазл в одну картину. Если нашим браком дирижирует Сноу, то отцу понадобился куда более весомый аргумент, нежели сбежавшая дочь. Тут что-то другое, иначе бы Пит собирал чемоданы вместе со мной. — Китнисс? — Пит чешет затылок. — Всё нормально? — Почему ты остаёшься? — скрещиваю руки на груди. — Мы, кажется, это уже обсуждали, — блондин приближается ко мне, но я останавливаю его, упираясь ладонью в грудь. — Что происходит? — Что с тобой происходит, Китнисс? — рассеяно смотрит по сторонам. — Почему ты задаёшь не связанные между собой вопросы? — Пойдём, — беру его ладонь и тяну за собой. — Машина скоро приедет. Пусть считает меня сумасшедшей, но свои догадки я оставлю при себе. Он всё равно ничего мне не расскажет, по крайней мере, сейчас. Что ж, буду ждать его приезда в Капитолий. На этот раз на вокзале не было народа. Он казался пустым, из-за отцепления военных, которые не позволяли толпиться на перроне, а сразу отправляли пассажиров в поезд. Папа стоял на парковке и всё время поглядывал на часы. Заприметив нас, он поднял с земли небольшой дипломат и достал оттуда два билета. — Опаздываете, — крепко обнимает меня, игнорируя протянутую Питом ладонь. — Безбилетников дальше не пускают. Будь тут камеры, сцена приобрела бы оттенки драматизма, возможно, каждый пустил бы слезу, но сейчас за нами наблюдает разве что Сноу, а он в курсе всей подноготной. Пит разворачивает моё лицо к себе и долго в него всматривается. — Боишься забыть, как я выгляжу? — с усмешкой говорю я. Он не отвечает, а лишь обнимает, прижимаясь губами ко лбу. Прощается. Мы оба понимаем, что расстаёмся надолго, но говорить об этом, значит признаться. Может поэтому, так больно стало дышать? Ухожу, не разрешая себе обернуться, ведь один блеск небесных глаз заставит меня разорвать билет на клочья. Нельзя. Даю себе вольность, только располагаясь в купе. Из небольшого окошечка смотрю на одинокий силуэт, который смотрит на меня. Я не чувствую, я знаю. Слёзы пробивают дамбу… — Скучала по дому? — спустя несколько часов после отправления произносит отец. — Угу. Он выдернул меня из озера размышлений. Может, стало скучно? — Рада, что возвращаешься? — пытается поддержать беседу. — Очень. — Нет, разве что чуть-чуть. — Прим места себе не находит, — улыбается, — считает минуты до твоего приезда. Запрещённый приём. — Постараюсь наверстать упущенное, — снова отворачиваюсь к пейзажу за окном. — Где мы сейчас? Однообразные лесополосы стали заменять каменистые возвышенности, и чем больше сокращалось расстояние до Капитолия, тем заметнее становились горы. — Подъезжаем на границу Второго. Вторя его словам, поезд замедлил ход, а вскоре и вовсе остановился. Дистрикт 2 — закрытый город, прославившийся своими строительными материалами и полезными ископаемыми, но это лишь одна сторона медали. В пределах Второго расположена военная база и академия миротворцев. Неудивительно, что большинство Победителей выходцы их этого города. После полной остановки транспорта, в вагоны были направлены цепочки миротворцев для проверки документов и общего досмотра багажа. Двери нашего купе бесцеремонно открылась, впуская человека в белой форме. — Поезд возобновит движение на рассвете, — солдат поочерёдно отдаёт нам документы. — Прошу прощения? — отец поправляет очки. — Что значит на рассвете? До Капитолия рукой подать, мы рассчитывали в скором времени оказаться дома. — Запланированные учения, — заговорил шлем. — Приказ Главнокомандующего. Из поезда не выходить, нарушителям расстрел на месте. Связь будет отключена через 10 минут, возможны перебои с электричеством. С этими словами солдат уходит прочь, оставляя нас в полном недоумении. Отлично, ничего не скажешь. Всё против моего возвращения домой. Отец выходит, чтобы успеть сообщить о задержки пребывания, а я, набрав, выученные наизусть, цифры, слушаю голос робота, доложивший о недоступности абонента. Кидаю телефон обратно и укладываюсь на диван, предварительно прихватив подушку и плед. Сон не заставил себя долго ждать, окутывая меня сладкой дымкой сновидений. Я стою на краю самого высокого обрыва Четвёртого. Вода казалась чёрной, из-за бушующего шторма, а неистовые волны бились о скалы с невообразимой силой. — Страшно? — спрашивает до боли знакомый голос. — Теперь нет, — улыбаюсь, принимая тёплые объятия. — Вместе? — блондин ровняется со мной. — Всегда. Последний взгляд в любимые глаза. Земля уходит из-под ног, и мы летим навстречу стихии, что забирает жизни моряков… Вздрагивая просыпаюсь, словно упала в реальной жизни. Поднимаюсь на локтях и перевожу дух. Где-то вдалеке шумит военная техника и слышен гул планолётов. Несмотря на посторонние звуки, в вагоне царит полная тишина. Отца в купе не было, наверное, ушёл в бар, чтобы не мешать мне. Встаю с постели, в поисках графина с водой. И конечно, он оказался пуст, не могло мне так повезти, только не сегодня, когда всё идёт наперекосяк. Обувшись, направляюсь на поиски воды. Почти дойдя до вагона-ресторана, остановилась, обращая внимание на вид за окном. Горы скрывали Капитолий, но яркий свет города сочился ярким пламенем, словно лава в вулкане. Проходя внутрь пустого вагона, быстро нахожу цель своего поиска и наполняю сосуд. Совсем рядом послышались всхлипы. Кто-то тихо плакал на полу, скрывшись за барной стойкой. Немного поборовшись с желанием уйти и не мешать, всё же заворачиваю к источнику шума. На полу, скинув свой шлем, сидела женщина-миротворец. На вид ей было около сорока, возможно, она была моложе, но короткостриженые волосы и убитое горем лицо прибавляли пару-тройку лет. Нет, я знала, что среди миротворцев есть женщины, но что могло солдата, которым с детства отключают все эмоции, заставить расплакаться? — Извините, — обращаю на себя внимание. — Вам нужна помощь? Ответа не последовало. Она только тихо шевелит губами в перерывах между приступами плача. — Мэм? — не унимаюсь. — Вам плохо? Позвать кого-нибудь? Как будто только обнаружив моё присутствие, женщина сильно замотала головой из стороны в сторону. — Мой мальчик…— прошептала она, — мой сын. Он не заслужил, нет. Её снова затрясла истерика, но сейчас, она качалась, воя, как подбитое животное. — Пойдём. — Вздрагиваю. Пожилая дама в форме работника поезда легонько дотронулась до моего плеча. Мы выходим из бара, и старушка вешает табличку «закрыто». — Можно ей помочь? — обращаюсь к проводнику. — Ей никак не поможешь, детка, — хлопает меня по спине. — Её сын дослужился до главы миротворцев в Четвёртом, поэтому вряд ли его оставят в живых. Холод прошиб моё тело, выбивая воздух из лёгких. — Ты побледнела, — всматривается в лицо, — поди оттуда едешь? Так радуйся, что вовремя удрала. Свою шкуру спасла, а о чужих не волнуйся. — Там, — голос упорно не хотел произносить слова. — Там мой муж. — Ах, ты ж! — всплёскивает руками. — Что ж с тобой не поехал? Там такое пекло! Ну, вы ж гражданские, а там таких не трогают, если не мешают. Женщина уходит, оставляя меня в полуобморочном состоянии. Вот и раскрылась главная причина моего отъезда. Нужно найти отца и потребовать объяснений. На не сгибающихся ногах, плетусь обратно в своё купе. Тело дрожит от страха. Давно ли в Четвёртом, так называемое, пекло? Почему Пит не поехал с нами? Что вообще происходит?! Крики вопросов у меня в голове возрастают в геометрической прогрессии. Прохожу мимо своей двери, двигаясь исключительно по интуиции. Рядом раздался знакомый голос. — Прокрути момент на площади. Как можно тише крадусь к полоске света, за которой скрывается центр безопасности поезда. — Так, — отец стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на экраны. — А теперь вернись в начало, когда Альфа только сошли с перрона. Альфа — группа устранения военных конфликтов, это я знаю ещё с уроков по истории. Её вызывают, только в случае, когда террористическая угроза достигает красного уровня. Последнее упоминание о группе зачистки, датируется днём ликвидации Дистрикта 13. Неужели повстанцы разошлись на столько, что вызвали Альфу? Меня затошнило от ужаса. Сердце готово сейчас выпрыгнуть из груди, потому что отец немного отошёл и мне открылся вид на мониторы. Огонь и кровь. Люди в громоздких, защитных костюмах идут напролом, оставляя за собой гору трупов. Все, кто не успел спрятаться от правосудия этих солдат, остывают на холодной земле. Кто-то пытается дать отпор, в ход идут дымовые завесы, но Группе всё равно, они даже на секунду не остановились. Настоящая преисподняя. — Дом мэра? — отец почёсывает подбородок. Он явно нервничает, что-то сильно тревожит его. Новое изображение унесло нас к трёхэтажному коттеджу, около которого столпились люди, стуча в закрытые двери, умоляя пустить их внутрь. В руках некоторых автоматы, которыми они тут же воспользовались, при виде приближающейся Альфы. Вместе с повстанцами стреляют миротворцы. Возможно, это те, кто переметнулся к мятежникам, а может просто сражаются за жизнь. После «чистки» никто из них не выживет. Уверена, во Втором уже готова новая группа, которая их заменит. Наверное, это для них проводится учение. — Здесь, — тычет пальцем в экран, — увеличь изображение. Сначала ничего не понимаю, а затем замечаю копну пшеничных волос. Парень открыл двери, запуская толпу внутрь большого дома. Сосредоточен, даже не напуган, в отличие от меня. Я молюсь, чтобы следующий кадр показал мне, как муж спасается, прячась в недрах коттеджа, где его не смогут найти. Но он стоит, сверля взглядом приближающейся отряд. Сердце громко колотится об грудную клетку, как меня ещё не засекли? Тем временем, расстояние между Питом и Альфой стремительно сокращалось. Он поднимает упавший пистолет и вместе с повстанцами обстреливает пуленепробиваемые брони врагов, даря секунды спасения мирным жителям. Противники поднимают оружие, приводя его в боевую готовность. Выстрелы. Крики. Перезарядка. Автоматная очередь. Парень, которому я ещё утром готовила завтрак, неестественно дёргается и скатывается вниз по стене, оставляя за собой багровый след. Почему так тихо? Наверное, потому что моё сердце больше не бьётся, а в лёгких давно закончился воздух. Даже слёзы, ручьём бежавшие из глаз, остановились. Время остановилось. А может я просто перестала чувствовать? Нет потребности заставить себя дышать, нет желания убрать руки отца, трясущие меня за плечи, нет возможности произнести ни звука. Вот только разрывающая, всепоглощающая боль рвётся наружу, и я не вижу преград мешать ей. Она врывается в этот мир криком, раздирающим голосовые связки. Крик, до хрипоты, до боли, без слов передающий состояние души. Укол в шею. Не чувствую. Дрожь по телу. Я умираю? В глазах двоится. Темнота…***
— Китнисс? — Доктор Эванс напоминает о своём существовании. — Вы готовы? Очнувшись от воспоминаний, снова оказываюсь в кабинете психолога. Солнце давно скрылось, а я так и продолжаю стоять с прижатой к стеклу ладонью. — Нет, — смахиваю накатившие слёзы. — Простите, не могу. Выбегаю из кабинета раньше, чем врач успеет одуматься. Рядом с выходом меня ждёт папа, сложивший газету заметив меня. — Как прошло? — Всё хорошо, — кидаю, не оборачиваясь. Немного подумав, всё же добавляю. — Знаешь, уже никогда не будет хорошо…