***
С погодой творилась полная неразбериха. Впервые за столько лет была настоящая гроза, с порывистым ветром и стеной ледяного дождя. Всё это напоминало раннюю осень в Двенадцатом, нежели первые летние деньки в Капитолии. Именно в этот хмурый вечер к нам нагрянул гость. Мы расположились в гостиной. Отец слушал как Хеймитч Эбернети, в свойственной ему манере, рассказывает, как проходит подготовка к Жатве и обстоят дела в Двенадцатом. Мама, на правах хозяйки дома, пыталась вначале накормить позднего гостя, но после многочисленных отказов прекратила все попытки, а потом и вовсе ушла в детскую на зов радионяни, забрав с собой Прим, которая зевая, украдкой слушала старого ментора. Я же держалась отстранёно, сидя почти вплотную к камину. Щёки раскраснелись от огня, что, откинувшись назад, немного поёжилась от перемены температуры. Привычно вожу пальцами по родному кольцу. Нагретый металл неприятен, я привыкла к холоду. Прячу сокровище под кофту и натягиваю плед, что согревал мои ноги, до подбородка. Треск дров в камине обращает на себя внимание. Вновь мой взгляд направлен на языки пламени, завораживающие своим танцем. Почему-то мне вспомнился наш дом в Шлаке. Обшарпанная комната, окоченевшие от мороза руки, добыча в кожаной сумке и дрожь по телу от горячего воздуха рядом с открытой печкой. Сейчас всё изменилось, только огонь остаётся прежним. Но теперь он больше воспринимается как аксессуар, приносящий уют дому, а не как спасение от холодной смерти. — Почему же, мистер Эбернети, вы считаете самоотверженных людей глупцами и эгоистами? Мама незаметно появилась в гостиной, неся в руках поднос с порцией ромашкового чая. Я даже вздрогнула от неожиданности, напрочь забыв о присутствующих в гостиной. — А как ещё их называть? — угрюмо отвечает Хеймитч, — они только о себе и думают. — Мне кажется, ты путаешь. Три пары глаз удивлённо уставились на меня. Это первые слова, произнесённые мной за весь вечер. — Ну надо же, — ухмыляется ментор, — а я уже стал забывать как звучит твой голосок. — Что плохого в том, что человек жертвует собой ради блага общества? — продолжаю, игнорируя его колкость. — Да всё, — Хеймитч отпивает из своей фляжки и морщится. — Только ненормальный кинется в пекло, выключив инстинкт самосохранения. И не смотри так на меня, девочка, он тоже был эгоистом. — Не смей его так называть! — Солнышко, — мужчина скрещивает руки на груди, — Пит был эгоистом, таким же, как и ты! — Ты ошибаешься, — отворачиваюсь к камину. — Представь такую картину, — Эбернети встаёт и подходит вплотную ко мне. — Ты несовершеннолетняя и живёшь в Двенадцатом, как и вся твоя семья. Соответственно, вы с сестрой участвуете в Жатве. Вздрагиваю. Ментор заставляет представить ночной кошмар, терроризирующий меня с детства. — И вот, блондинка в розовом костюме достаёт из стеклянного шара бумажку с именем твоей сестры, — продолжает Хеймитч, — твои действия? — Я вызовусь добровольцем, — отвечаю без промедления. — Вот и подтвердилось, — ликует мужчина, — ты самая настоящая эгоистка, солнышко. — Объясните, мистер Эбернети, — мама с интересом наблюдает за нами. В комнате по-прежнему находились родители, про что я благополучно забыла, погрузившись в разговор. — Как ещё назвать такого человека? Он не думает о чувствах других, только о своих. Солнышко героически вызвалась бы добровольцем, защищая свою сестру от неминуемой гибели, но этим самым обрекая себя на эту учесть. Только подумайте, — поочерёдно смотрит на нас, — шансов то маловато будет. Спасая сестру, ты жертвуешь собой, но как бы твоя семья жила дальше? Точнее, где вероятность того, что имя Прим не выпадет на следующей Жатве? Кажется, я начинаю его понимать. — Ты вызвалась бы добровольцем, только чтобы не видеть смерть близкого тебе человека, не задумываясь над тем, каково будет им узреть твою. Поэтому ты эгоистка, Китнисс, и он тоже был таким. Пит бы не перенёс ещё одну трагедию. — Какую? — В горле пересохло от нового хлыста боли. — Твою смерть, Солнышко…***
POV Кейси В это же время. Дистрикт 13 Цепочка тускло освещённых коридоров лабиринтом ведёт меня к цели. За два месяца я выучила эту дорогу наизусть и даже успела привыкнуть к монотонному гулу вентиляции, но эта акустика, граммофоном разносящая звук от моих шагов по всему этажу, действует мне на нервы. Это жутко раздражает, возможно, стоит сменить высокие каблуки на местную, уставную обувь, но стоит представить недовольное лицо Койн, как дискомфорт исчезает. Госпожа Президент привыкла к строгому соблюдению регламента, и при первой попытке подсунуть мне серый комплект одежды, она получила первый, за столь долгое время, отказ. — Вы мне не указ, президент Койн. Можете на досуге перечитать условия нашего союза. Наличие ядерного оружия дало право этой ведьме диктовать свои требования. Она ставила себя вместо королевы на шахматной доске. Но Альма Койн не представляла, что Плутарх поставит ей «дурацкий мат»*. Мне кажется, она сама не поняла как подписала договор, а теперь, возможно, ищет в нём лазейки. Суть соглашения довольна проста: Койн не ограничивает наши права, а в ответ мы принимает активное участие в продвижении революции и живём по расписанию Тринадцатого. Единственное исключение — добровольно вступить в ряды армии сопротивления, и тогда ты автоматически попадаешь под власть этого будущего узурпатора. Коммуникатор в кармане издал жалобный писк. Вызывают в госпиталь. Потерпят: сначала мне нужно в штаб. День, когда я переступила порог медицинского блока дистрикта Тринадцать, запомнился мне надолго. Из персонала только доживающий свой век хирург, иммунолог с синдромом Паркинсона и пара пташек-медсестёр. Всё оборудование и препараты остались нетронутыми. Тогда-то я и поняла, что дело — дрянь. Обучить персонал, который больше семидесяти лет провёл под землей, изредка появляясь на поверхности, и осваивал новейшие изобретения только в общей теории, было невообразимо трудно. Осложнения принесли за собой пострадавшие от зачистки мятежники из Четвёртого. Их доставили спустя пару часов после моего прибытия, когда были распакованы предметы первой помощи. Благо вместе с ранеными прилетела часть завербованных граждан, среди которых были настоящие врачи, а не их жалкая пародия. Не знаю, сколько часов мы провели в операционном блоке, сколько человек буквально собрали по кусочкам, но к моменту, как я уснула прямо на кушетке, большая часть пострадавших была в удовлетворительном состоянии, и только трое моих подопечных были на линии смерти, балансируя на грани комы. Из этих «счастливчиков» выжил только один, но по сей день находится на ИВЛ**. Выкарабкается — наведаюсь в отсек Эбернети, не обеднеет от парочки бутылок, которые я у него позаимствую. Если умрёт — исход будет тот же, Хеймитч не досчитается своих запасов. Солдаты принимают стойку «смирно», когда я прохожу в коридор штаба, провожая меня вожделенным взглядом. Один из таких недалёких пешек имел неосторожность попытаться зажать меня в лифте. Бедный, откуда ему было знать, что хрупкая на вид девушка, в совершенстве владеет техникой ближнего боя. Стоит ли упоминать о том, что в медицинской помощи ему было отказано. Двери открываются, и передо мной расстилается разочарование. Плутарх собственной персоной соловьем заливает информацию рядом сидящей женщине. Когда серые, бесцветные глаза встречаются с моими, она выдавливает из себя улыбку и жестом предлагает присесть на любое свободное место. — Мисс Уилсон, — радушно начинает Койн, — спасибо, что осчастливили нас своим визитом. — Приглашайте меня на ваши внутренние собрания, и будем видеться чаще. Но мой ответ она пропускает мимо ушей, приглаживая свои седые волосы. — Как ваши пациенты, здоровы? — Здоровые люди — это ваша прерогатива, — отвечаю уклончиво, метнув взгляд на Плутарха, — все остальные — моя. — Хватит обмениваться любезностями, — Хэвенсби пытается разрядить обстановку. — Должен сказать, что это последняя наша встреча перед, так сказать, финалом нашего представления. Поэтому вас и попросили тщательно составить список необходимого, потому что следующая доставка — последняя. — У нас есть ещё сорок восемь дней, — удивляется Койн. — Почему именно сейчас? — Видите ли, на нас немного давят, проверяют… — Да неужели? — не даю ему договорить. — Сноу больше не наслаждается градом горьких слёз молодой вдовы? Театрально смахиваю невидимую капельку. На самом деле, мне даже немного жаль Китнисс. Правда, совсем чуть-чуть, и по большей части я даже рада, что нашей птичке оборвали крылышки, а то противно-счастливая была. — Да, замысел Пита не был идеальным, но он дал нам фору. Сноу наступал нам на пятки, ещё немного и… — И что? — продолжаю негодование. — Перешли бы в наступление чуть раньше запланированного срока. Подставиться и умереть — просто лучший план Мелларка! Плюю им в лицо сарказмом. Конечно, никто из них и глазом не моргнул, когда сорвалась миссия Пита в Четвёртом, ведь Сноу отступил и это главное. — Не все были согласны с ним, — мужчина насупил брови. — Возможно, но «против» проголосовала только я одна. Злость на Пита и остальных взяла верх над всеми другими чувствами. Решают ретироваться, чтобы не наговорить лишнего и окончательно не испортить отношения. Порывшись в кармане, достаю сложенный лист бумаги и передаю его Плутарху. — Пожалуй, я пойду. — Мисс Уилсон, вы только пришли — нарочито ласково произносит президент. — Меня ждут пациенты, — почти тычу им в лицо коммуникатор, который пищал всё это время. Вылетаю из кабинета, специально хлопнув массивными дверями. Ужасный день. Надеюсь, в госпитале на меня не обрушится новость из разряда «лучше убейте». Радостное щебетание моих подчинённых было слышно за милю. Они радостно восклицали и хихикали, не скажу, что это меня не раздражало. Заметив меня, одна из медсестёр тут же оказалась рядом. — Доктор Уилсон, пациент проснулся! — Сколько я вам уже говорила, — выдыхаю, — это совершенно нормально, что пациенты приходят в себя после болезни. Я знаю, вы привыкли к другому, но что поделать, мы тут спасаем жизни. — Нет, вы не поняли, — она с обидой захлопала глазами. — Очнулся тот, что был в коме. Её слова не сразу до меня доходят. Я ещё пару секунд стою в ступоре. — Вы сделали все процедуры с ним? — достаю ручку из нагрудного кармана. — Опросили? — Только собирались идти опрашивать, — передаёт медицинскую карточку пациента, — если вы устали, мы можем… — Всё в порядке, — проверяю данные о состоянии здоровья. — Я справлюсь. Палата интенсивной терапии отличалась тусклым освещением, войдя внутрь, делаю свет ярче, под удивлённый взгляд её обитателя. Молодой человек поднял механизм кровати и теперь возвышался на подушках. Его внешний вид оставлял желать лучшего: бесчисленные гематомы, сохранившиеся кровоподтёки, сломанная рука в гипсе, и это далеко не полный список увечий. Что ж, пациент очнулся, а значит, скоро пойдёт на поправку. — Сколько я был без сознания? — спрашивает сиплый, от долгого молчания, голос. — Шестьдесят четыре дня, — подхожу к нему ближе. — Следите за пальцем. Парень терпеливо выполняет все мои требования, но в глазах я вижу полную растерянность. Только не амнезия, пожалуйста. — Помните как вас зовут? — начинаю заполнят лист осмотра. — Да, — немного помолчав, добавляет. — Можно вопрос? — Сколько угодно, вы имеете на это право, — улыбаюсь. — С каких это пор, Кейс, мы с тобой перешли на «вы»?