Станиславы

— Теперь я понимаю, откуда у тебя такие накаченные ноги. — Простонала мне прямо в ухо Сашка. Стало жутко неловко, и я спрятала голову в капюшоне. Тут тепло, сказала бы, даже жарко. Дойдя до нужного этажа, я достала связку ключей из кармана и, отыскав правильный, вставила его в замочную скважину. Дверь поддалась, и Севка, толкнув ее, первый вошел, из-за чего получил подзатыльник от меня. Парень будто не заметил моих действий и скинул обувь в прихожей. — Севк, а куда это ты лыжи навострил? — Протянула я, упираясь левым кулачком в стену, а другим в бок. — Куда-куда? На кухню! — Всплеснул мой гость руками и исчез за поворотом. — Саш, что Вы собираетесь со мной делать? — Это секрет, но должна получиться милая тянка. — Ее лицо разрезала искренняя улыбка от уха до уха. Я лишь устало кивала, потому что прекрасно понимала, что отделаться от команды «СС» (так, детки, не надо это воспринимать за нацизм) будет нелегко. Напившись чаю с баранками, абрикосовым вареньем и финиками, Севка потянулся, спросил, где моя обитель и побежал туда. Саша же схватила меня, в прямом смысле этого слова, за шкирку и потащила в ванную комнату. — Сиди здесь! — Сказала она и грозно посмотрела серыми глазами. Я не смела слова поперек батьки молвить, вот и принялась изучать пол. Прошло около пяти минут, и я уже успела испугаться за нажитое непосильным трудом моих маменьки и папеньки, но в дверном проеме появилась Сашенька с какой-то голубой коробочкой в руках. Она дернула головой и шепнула: — Садись. Я послушалась, пристроилась на бортике ванны, как птичка на жердочке и уставилась на одноклассницу. Она, в свою очередь, обежала взглядом стены в поисках розетки. Узрев искомое, начала открывать упаковку. Через минуту в ее цепких пальцах блестел пластик белого депилятора в желтоватом свете лампочки, висевшей на черном, зеленом и красном проводах. Мои глаза округлились, и тело, наверное инстинктивно нежели нарочно, повело назад, из-за чего я плюхнулась в ванну, ударившись головой о стену. Шипя и потирая затылок кистью левой руки, начала отказываться от помощи Саши и Севы. Но не тут-то было, первая закрыла хлипкую дверь за щеколду и воткнула штекер самого настоящего орудия пыток в розетку. Засветилась зеленая лампочка на корпусе депилятора, я распрощалась с жизнью, прочитала наспех выдуманную молитву и даже забыла про головную боль. Саша стояла возле раковины и нарезала бумажные полоски. Покончив с этим делом, она подошла ко мне и резко потянула за ногу. — Саша-а, — жалобно скулила я, пытаясь заглянуть ей в глаза, — может не стоит? Одноклассница молча нанесла темно-зеленый воск, дико пахнущий эвкалиптом, приклеила полоску, погладила ее, видно, успокаивая, и дернула. У меня в глазах потемнело от боли. Такое ощущение, будто с меня шкуру содрали. Я взвыла, и сквозь стон было отчетливо слышно: — Моя ше-ерсть! Твою мать за ногу, как больно! А-а-а-а! Потом был только непереводимый русский мат, имя девушки и мои стуки кулаком о стенки ванны. Экзекуция продолжалась минут пятнадцать, потом Саша взяла ватный диск, смочив его в подсолнечном масле, и начала оттирать остатки воска с моих конечностей. Я еще немного попыхтела, отмываясь от жира. Да-а, геморно это быть страстной женщиной! Я, прихрамывая, добралась до своей комнаты. Саша волочилась за мной, что-то печатая в телефоне. Когда мы вошли, то имели честь лицезреть Севочку в одних штанах и моем, нет, погодите-ка, МОЕМ голубом бюстгалтере! Он крутился перед зеркалом и корчил из себя горячую штучку. Одноклассница, идущая позади, врезалась в мою спину и подняла глаза. Еле сдерживая смех, она сфотографировала парня. Тот услышал щелчок камеры и прикрылся. Дикий ржач разразил воздух, нас, наверное в средневековье слышно было. — Ты её резала? — Поинтересовался Севка. Ловко ты тему перевел. — Не-ет! — Будто не при чем протянула Саша. — Лгунья! Девушка завела глаза и полезла в шкаф. На нее вывалилась синяя юбка. Эксперт моды Александра Невасильева повертела ее, швырнула на помятую кровать, что-то буркнув про женственность, и полезла в мои рубашки, которых было минимум тридцать. Хожу я только в школу, а там кроме формы, темный низ, белый верх, ничего не принимают за одежду. И это правильно, ведь нарядятся, как попугаи, отвлекают окружающих, а потом удивляются своей успеваемости. Самовыражаться будете вне школы, дома, на панели, в душе, где угодно, только не в школе. — Оденься! — прикрикнула Саша, швыряя мужскую футболку, лежавшую на подлокотнике кресла, в нагого Севку. Он поймал выше указанный предмет гардероба и, прищурив зеленые глаза, хитро, подозрительно, спросил: — А чем тебя не устраивает мое тело? — А тем, что оно, не как у Апполона. — Как отрезала! Сашка-а, я твой кумир. Смеркалось. Допивая уже седьмую чашку чая, гости давали мне кучу дельных советов по поводу соблазнения мальчиков постарше. В прихожей зазвенели мои ключи, оставленные в замке, я вздрогнула. Это мама! Точно! Шлепки босых ног по плитке, грохот, что-то падает на пол, семиэтажный мат. — Она пьяна. — Звучит, как вердикт. Друзья разглядывают меня, а в их взглядах отчетливо читается «Это, блеать, что?» Я развела руками, мол, бывает, и отправилась к матушке. Та сидела на полу с открытым ртом, запрокинув голову на маленький пуфик. Спит. Я толкнула ее в плечо, несильно, любя, только вот взамен меня ударили по руке, звонко и больно. — Блинта. — Зашипела я. Подхватываю родительницу под белы рученьки и тащу в спальню. Она тяжелая, брыкается, вырывается, но, когда я даю ей приземлиться на кровать, затихает. — Ребят, спасибо, конечно, но вам лучше уйти, а то… — Я махнула рукой. — Хорошо. — Хором произнесли Сашка и Сева. Воткнув наушники в уши, ойкнула от боли в левой раковине. Да, я натерла ухо наушником. Счастливчик? Еще какой! Заиграла тихая и очень-очень грустная мелодия, пробившая толстокожую Стасю на крокодильи слезы. Я вспомнила все обиды, подколы, откровенные издевки Киры и зарыдала, как сучка. Соленые капельки стекали на губы, намазанные горьким кремом с малиновым запахом, а я их слизывала и корчилась от противного вкуса во рту. Только Кипелов понимал меня, когда просто хотелось сдохнуть, когда хотелось биться о бетонные стены, когда никто не понимал твоих переживаний, когда тебя предали. Я со всей дури ударила по полу кулаком и взвыла. — Мерзость. — Шипела я. Пустота. В груди только пустота вперемешку с болью о потери подруги. — Ненавижу. Срывающийся голос, громкие всхлипы, тихий, похожий на собачий скулеж, несильные удары, размытая картинка перед глазами, сухость во рту и на губах — это истерика из-за предательства. Все это время я игнорировала ее скверный характер, выпиющий нарцисизм. Все это время я заботилась о ней, отдавала себя, но взамен лишь хамство-хамство-хамство-хамство, никакой взаимности, будто я ей и не нужна была! Заснула я только через час своих пиздостраданий, и то, постоянно содрагаясь. Утром от ночного припадка ни следа, но только на лице и теле, а моя грешная душонка ныла, как кошка дранная. — Станислава-а, — щелкая длинными пальцами перед моими глазами, плясал наш Немец, — Вы еще с нами? Я прерывисто закивала. Остаток урока немецкого я силилась сосредоточиться на предмете, а не на Фрейман, сидевшей с Сонечкой, Викулей и Оленькой. Это получалось отчасти, ведь бляди вечно смеялись и смотрели в мою сторону. Да-а, нажила моя квадратная жопа себе врага в лице лучшей подруги-неподруги. — Бедрицкая, — Кирочка, Кира, ты вспомнила про меня, но почему твой голос так холоден? — Сюда подошла! — Тебе надо, ты и иди! — Что на меня нашло? Обида? — Ты не попутала? — Сонечка. Голосок такой гаденький. — Это ты перепутала панель со школой. — Я откровенно хамила. — Тварь, помни, у кого друзей больше! — Кинула Соня. — У меня. — Спокойствие, только спокойствие. — А эти, вокруг тебя которые, игрушки, кои ты выбросишь, когда надоест. Ты же так с Сашей поступила, не помнишь? Не помнишь, как ты её защищала, а когда стало скучно, попросила нынешних одиннадцатиклассников избить ее. Они за деньги-то и согласились. Гнилая ты изнутри. — Станислав Владимирови-и-и-ич, — Кира вцепилась в его руку, — ну, пожалуйста, мне, правда, нужен репетитор. — Кира, — раздраженно процедил математик, отдирая клешни девчонки от рукава дорого костюма, — я могу быть репетитором, но, умоляю, отпусти! — Правда? — Захлопала ресничками Фрейман. — А когда Вам удобно? Это она говорила громче, то и дело бросая ехидный взгляд в мою сторону. Меня передернуло — настолько отвратительна мне стала она. Куда делась та Кира, искрене улыбающияся, похожая на бабочку, но не ночную, обьясняющая мне математику, физику. Так, стоп, у нее же пять по математике! Какой репетитор? Эй, Стасян, ты это не заметил? Моему возмущению не было предела, и я уже собралась напомнить, кем на самом деле являлась Кира, если быть точнее, то чертовой заучкой, отправляемой на все возможные и невозможные олимпиады по точным наукам, но звонок не позволил мне этого сделать, и я впечатала свой зад в стул, сжимая кулаки до побеления. Весь урок нас подготавливали к ГИА. Это напрягало, а еще больше это делала Кира Анатольевна Фрейман, за первой партой кабинета номер 007 которая. Да сними ты эту блузку совсем, кто запрещает? Когда нас выпустили из класса, то половина его отправилась на репетицию, а другая по домам. — Стася. — Позвала Саша. — Чувак, не сегодня, только не сегодня. Я неслась по тротуару, задевая недовольных жизнью людей. Мне не хотелось думать, но поганые мысли засоряли память черепушки, которую очистить, как у компьютера, не выйдет. Меня жгла изнутри ярость, злость, ненависть, обида. Я не знала точно, что меня раздражало больше: плевок подруги в душу или тотальный игнор со стороны «близнеца», а может и то, и другое, конечно же, без хлеба? — Сдохни! — Прорычала я, и несколько прохожих, от которых я не отличалась серостью, обернулись, чтобы удостовериться, что это не в их адрес. Я продолжала скитаться по округе и не заметила, как заблудилась.