Станиславы

Где я, мать твою? Топографический критинизм передавался по наследству, поэтому найти дорогу домой я не смогу. Придется кому-нибудь звонить, чтобы нашел меня и отвел домой, как маленького ребенка. Маме — не вариант. Папа в командировке. У Севки музыка, а Сашка у парикмахера…вроде. Я уже окончательно отчаялась, но неожиданно из-за угла выехала BMW, старенькая, темнее ориентации Севки и затонированная. — Ахуеть. Машина проехала возле меня, а ее обладатель даже не узнал. Я обиженно топнула ногой, попав в лужу. Грязные брызги полетели в стороны и на мою курточку, оная была светло-розового цвета. — Стас, будь ты проклят! — На глазах проступили слезы, но они не торопились скатывается по щекам. Через несколько метров бэха остановилась у подъезда, изящно припарковалась, и из нее вышел мой математик. Я уж было хотела его окликнуть, но он опередил меня, произнеся мое имя робко и нежно. Сердце йокнуло, захотелось улыбнуться, но я выдержала лицо. — Что ты здесь делаешь? — Заблудилась. — Как ни в чем не бывало, развела я руками. — Как это так получилось? — Недоверчиво прищурился учитель. — Не поверите, Вас преследовала! — Что-то меня бомбануло. Он раздраженно сглотнул, поднял белобрысую голову вверх. Изящные кисти спрятались в карманах синих брюк, и математик приподнялся на носочках, заставляя коричневую кожу ботинок покрыться складочками. Он передернул плечами, и белые прядки его волос заплясали. Спустя минуту мужчина недовольно спросил: — А где ты живешь? — З-зачем это Вам знать? — Вспомнилось его предупреждение по поводу пошлых шуток. — Отвезу тебя домой! Как-никак у меня последний урок был. Я согласилась с ним, назвала адрес, приземлила свою задницу на заднее сидение. Когда водительская дверь хлопнула, Станислав Владимирович посмотрел в зеркало. Его глаза были чернее тучи, и я говорю не про цвет, а про настроение. Стас нахмурил едва заметные брови и поинтересовался, почему я сижу на заднем сидении. — Понимаете, я с младенчества в машине сзади нахожусь — не привыкла на переднем разъезжать. Он пожал плечами, снял пиджак и бросил его на пассажирское кресло. Ехали мы уже долго, но за все время математик не проронил ни слова, а мне приказа говорить не отдавали. За окном, покрытом капельками дождя, мелькали дома, тротуары, прохожие на них, кои спешили по своим делам, деревья и прочая шелуха. Неожиданно Станислав Владимирович сказал сиплым голосом: — Вы же с Кирой Фрейман подруги, не знаешь, что на нее в последнее время нашло? — Вы о чем? — Наигранное удивление. — Ты сама прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Не прикидывайся. — Недотрах. — Однозначно и так безразлично бросила я, разглядывая рядом стоящую зеленую машину, так как мы застряли на светофоре. — Станислава, я тебе не раз говорил… — Знаю-знаю, сорян. Пубертат, гормоны, влечение к противоположному полу и так далее. — Рррр, Стася! Почему я встрепенулась и выпрямила спину? Что ты делаешь? А главное зачем? Машина тронулась, а Стася полетела на спинку кресла и ударилась бедной своей головой. Мои недострадания приметил таксист-любитель и хмыкнул, буркнув что-то типа «Будешь знать.» — Мы с ней поссорились. — Сказанула так сказанула. — Почему? — Тебя это интересует? — Из-за мужчины. — Томный вздох. В груди стало тесно, а в горле будто что-то перекрутили. Стало тяжелее дышать, картинка снова размылась. — Ха-ха, что, в девятом классе уже мужчина? — Нет, он не школьник и даже не студент. — Горьковатый вкус на языке не давал говорить нормально. — А вот это уже интереснее. Настолько нравится? — А голосе слышны нотки сожаление и неприкрытого любопытства. Я не ослышалась? — Ей — нет, мне — просто приятен. — Почему же тогда поссорились-то, если никому он не нравится? — Она сказала, что я не смогу его влюбить в себя и прочая колбаса. Кстати, — тут я заметила, что мы уже приехали и стоим напротив моей парадной, — что в этом такого интересного? И вообще, — я сглотнула, — мне пора. Спасибо. До завтра. Я пулей вылетела из машины и в несколько шагов добралась до железной двери подъезда, скрывшись за ней. Перепрыгивая ступеньки, задыхаясь, я все же добралась домой. Там, в своей комнате на кровати, я постигла дзен, то есть успокоилась. Мама на кухне смотрит сериал и пускает колечки сизого дыма в потолок. Я налила в граненый стакан воды и сделала глоток. Жидкость будто резанула по горлу, потому что слизистая там высохла и стеночки гортани склеились. Меня трясло. — Кто он? Из-за слов мамы я вздрогнула и чуть не выронила сосуд. — Ты о ком? — Проскрипела я и выпучила глаза, как жаба, на которую нажал избалованный ребенок. — О том, с кем ты приехала домой. — Она смотрела в окно и спустя мгновение продолжила. — На машине. — А ты об этом? Так это я заблудилась, меня нашел Станислав Владимирович и предложил помощь, а я, как человек беспомощный, ее приняла. — Угу, между вами что-то есть? — Чисто деловые отношения. — Развела руками. — Хорошо, но не дай Бог! — Она погрозила пальцем. — Ты меня знаешь. Маму я знала лучше всех на этом свете. Если она пообещала сводить в зоопарк, то сводит, пообещала дать пиздюлей за двойку — даст, пообещала новый телефон — купит. Матушка Ольга никогда не врала. Она всегда говорила то, что думала, и всегда сдерживала свое обещание, даже если умирала. Я же напротив пошла в отца — врала, как карточный шулер, молчала, предавала. Да-да-да, я, следующая из-за предательства, предаю. Святой Давыдов, масло масленное, автор, ты вообще писать не умеешь? — Мама. — Прошептала я. — Ммм? — По новой затягиваясь, промычала та. — А ты с подругами ссорилась? — Конечно, как же без этого? — Ясно. — Хуясно! — Передразнила матушка. — Стасичка, — я повернулась к учительнице по ИЗО, — подожди. — Виляя жопой, с которой можно сваезабивальщицей работать, шла она ко мне. — Слушаю Вас, Наталья Алексеевна. — Ты не сдала рисунок с прошлого урока. — О-ой, — протянула я, потирая репу, — а что мне теперь делать? — Либо ты рисуешь его дома и сдаешь завтра, либо после уроков в кабинете двести пять. Бедрицка, четверть кончается, а у тебя одна отметка. — Женщина всплеснула руками, а я согласилась остаться после девяти уроков в школе. — Ста-ас! — Сашуля зовет. — Подойди-ка сюда, моя хорошая. Уношу ноги от новоиспеченной подруги и скрываюсь за дверью в кабинет. Там, вальяжно развалившись на учительском стуле, сидела Наташенька Алексеевна. Женщина что-то упорно писала в журнале, если не ошибаюсь, седьмого А. Ненавижу А-шек, любых, будь они старше или младше меня или вообще из другой школы, потому что вечная война с паралелью серьезно сказалась на мне. Я тихо откашлялась и постучала по парте. Учительница блестнула стеклами аккуратных очков, указывая на стул. — А что там, — я оглядела класс, — нарисовать-то надо? — Господи! — Она встала и подошла к шкафу, в котором томились книги, тетради, кактусы и глобус. — Портрет. Мужской. Женский ты уже сдала. Кстати, хорошо получилось. — Ну, наверное, раз уж Вы мне пять поставили. — Так, вот примеры. Школа закрывается в восемь. Закончишь сегодня, подпиши и положи к остальным работам. Хорошо? — Угу. Я осталась наедине с листом А3 и карандашом. Ластика не было, поэтому стараться придется вдвойне. Рисовать толком я не умела, да и когда? Родители отдали в музыкальную школу и на гимнастику, оная была ненавидема мною. Теперь сижу и не понимаю, что хотят, кого рисовать и прочее. Неожиданно мою голову посетила неординарная идея, а если точнее, то…нарисовать, кхм, Станислава Владимировича. От одной мысли об этом мне стало жарко, уши, щёки, плечи начали гореть. Правда, победа будет ближе, если я так поступлю, но что-то подсказывает, жопа моя в опасности. Еще немного поспорив с собою, я начала рисовать. Вкладывая всю душу, чиркала карандашом по плотной бумаге. Через некоторое время мне стало скучно, и мои друзья, наушники, согласились составить мне компанию. Слушала я музыку всегда громко, вот и не слышала остального мира. Я меломан, поэтом плейлист состоял из симфоний Моцарта, репа Янг Лина и завываний Ланы Дэль Рэй. Одна за одной песни заставляли забыть о проблемах и сосредоточиться на задании. Так ведь всегда, когда слушаешь любимые композиции. Из-за того, что я дичайший хикарь, то редко выхожу на улицу, но порой родители выгоняют, обосновывая это тем, что жить в обществе и быть отдельным от него — нельзя. Мой взгляд никогда не поднимался на идущих навстречу людей, ибо боязно. Ну, а если я врезалась в кого-нибудь, просто убегала, закрыв раскрасневшееся лицо руками. Даже при таком раскладе я не являлась социофобом или интровертом, спокойно выступала на сцене, пусть и при высоком пульсе не только от физической нагрузки, но и от переживаний. Друзей у меня не осталось. Это плохо, вот только мне похуй. Каждый, кто слышал такое от меня, говорил, что это эпичнейший пиздец. Размышляя над своей ахуительной жизнью, я и не заметила, как в радиусе метра всплыл Станислав Владимирович. Он не обратил на меня внимания и прошел к полке с книгами. Видать, литература ненавидела его, поэтому на Стасика свалилось несколько учебников. Мужчина приземлился пятой точкой на стул и схватился за ушибленные места. Я, как бабочка, вспорхнула со своего места и подлетела к математику. — Станислав, — сглотнула, — Владимирович, Вы в порядке? — Где мои очки? — Хрипел. — А, погодите, сейчас найду. — А мотала головой из стороны в сторону. — Вот. Нашла. Я нагнулась к красной оправе. Одно стеклышко было разбито, о чем я и сообщила пострадавшему. Он чертыхнулся. — Что-то я засиделся. Мне пора. Стасян встал и тут же приземлился на меня. Я осталась стоять, но не понимала, что делать. Он утробно застонал и пожаловался на головокружение. Тут вспомнилась песня Сплина «Моё сердце». Оно взаправду остановилось или мне кажется? Не знаю, чем же руководствовалась в тот момент, но я положила свои большие ладони на лопатки учителя и начала поглаживать пиджак. Еб твою мать, что вытворяю, развратница! Слегка поднадовив на мужское тело, я все-таки отлепила Стасяна от себя и вернула ему равновесие. — Простите. Он хмыкнул, потер глаза пальцами и покинул кабинет. Домой я пришла в девять. Мамы не было. Наплевав на все, я оттаранила свою тушку в душ.