Станиславы

POV Сева Холодно. Светит туберкулезное солнышко. Сегодня я решил пойти домой без сопровождения Саши, потому что хочу побыть один. Совсем один. Наушники, как на зло, сломались, и я «наслаждался» шумом автомобильных моторов и людской речью. Путь мой пролегал между двухэтажных коттеджей из белого кирпича. В затуманенных окнах одного я увидел морщинистого старичка, который намазывал свои обвисшие щеки и подбородок белой пеной для бритья. Потом мужчина достал из темно-зеленого кожаного футляра ножик с острым лезвием, провел по лицу, убирая пену. Меня передернуло — плохие воспоминания. Ручейки талой воды под ногами образовывали сетку, и я не мог их обойти — ноги у меня большие. — Черт. Я наступил в ледяную лужу, и тряпичный ботинок полностью промок. Добирался уже с хлюпающей обувью, изгаженным настроением и желанием всех убить. На этом сюрпризы не закончились, черт бы их побрал. На парковке перед домом была машина отца, с которым, если на чистоту, я общаться не хотел. С каждым шагом мои ноги тяжелели, в горле формировался ком из ненависти, страха и жуткого презрения. На пороге я сбросил кроссовки и, оставляя лужи в форме моих ступней, прошел в комнату. Дверь за мной закрылась, и я уже хотел почувствовать себя свободным, но послышался звонок. Мне открывать или отец справится? Как и ожидалось. — Здравствуй, Всеволод, отец дома? — На пороге стояла Женя, а точнее, Евгения, мать ее, Андреевна. — Не знаю. Я только пришел. Сказал сухо, холодно. — Манеры, как у матери… Она не успела договорить. — Не тебе ее судить, — рыкнул я, схватив девушку за ворот фетрового пальто. — Сева, — раздался грозный голос папы за спиной, — прижимать своих сверстниц будешь. Иди в комнату и делай уроки. — Она не далеко от моих сверстниц ушла. Если ты забыл, ей двадцать один год. Не дожидаясь ответа, я скрылся у себя. Озлобленно распаковывая рюкзак, я швырял учебники на стол. — Уроки, блеать, делай! — Шептал я. — Со сверстниками общайся! Старый пердун и шлюха! Хочу пить. Идя на кухню, прошел мимо отцовского кабинета и невольно стал свидетелем его разговора с гостьей. Говорили они тихо, но расслышать можно было все. — Егор, он, правда, опасен! Молчание. — Егор, ты же знаешь, на ЧТО он способен? — Испуганно молвила Женя. Стук стеклянных стаканов для виски сопровождался неровным дыханием отца и плеском, видимо, виски. — Будешь? Голос отца слишком низкий, дерганный. В ответ ему, конечно же, молчание и тихое шуршание одежды. Толком я не понял, что это было, но когда о стол ударилось донышко только одного стакана, до меня дошло. Дальше женские прерывистые всхлипы, звяканье ключей, звук открывающейся молнии и шелест каких-то бумаг, а потом равнодушное «почему» из уст папы. — Я не знаю. Я ничего не знаю! — Срываясь на шепот тараторила девушка. Удар кулака по столу. — Егор, он доберется до тебя через сына! Ты это понимаешь? Отправь Севу куда-нибудь подальше отсюда или сдай в детский дом. Этот паршивец испортит тебе и мне жизнь, а тем более твоему бизнесу не поздоровиться. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Значит, я им жизнь испорчу, значит, я — паршивец? А кто это через меня доберется до этих голубей? Ничего не понятно. — Егор, — стервозно шепчет Женя, — Егор, милый мой, знаешь, как я тебя люблю? Знаешь, КАК я за тебя переживаю? Знаешь, через что мне пришлось перейти, чтобы оказаться рядом с тобой? Снова нет ответа. — Я ушла из семьи. Стася до сих пор мне пишет, звонит, а я не отвечаю, потому что мать с отцом против моей любви к тебе. Всхлип. — Я оборвала все контакты, забила на друзей. Я не хочу, чтобы это все было напрасно. Пойди же ты хоть раз мне навстречу — избавься от сына. Убей его, как Леру. — Он — мой наследник. Не могу. Шепотом: — Что? Я…я…я же ради тебя… — Я тебя не заставлял. Минуту спустя. — Жень, ступай домой, проспись. А лучше, — он кашлянул, — навести сестру. — Калинин, иди к черту. Скрипнули ножки стула по полу, послышались легкие женские шаги, и я побежал на кухню. Пока я наливал воду в стакан, Женя, постоянно шмыгая носом, собиралась. — Калинин, — я вздрогнул, — я тебя ненавижу! Затем хлопнула дверь, и наша квартира погрузилась в оглушающую тишину. *** Я проснулся в пять, потому что отец громко говорил по телефону. Порой он срывался на крик, то и дело вставляя мат, который, как я понял, был уместен. Имени его собеседника я не услышал, но зато прекрасно понял, что он — безмозглый козел, не способный на такое простое дело, как спрятать тело. Тут-то я насторожился. После случая с самоубийством мамы я подозревал отца во всех смертных грехах. Вчерашний его разговор с Женей и мельком проскользнувшая фраза о смерти Леры, моей матери, заставили меня напрячься еще больше. — Баран, — новое ругательство, — она была последней зацепкой. По-настоящему звериный рык. —Скорее её тело. Раствори в кислоте. Отключаюсь. Меня била мелкая дрожь. Такое состояние было только после смерти мамы. Мой родной папа говорил такие вещи и даже не боялся, что я услышу. Отец был всегда занят. Он никогда не уделял время маме, постоянно ссылаясь на работу. Кем сие создание работало, я не знал, но с самого детства мне твердили, я — наследник, поэтому должен быть самостоятельным. Мама, конечно же, баловала меня — покупала машинки, позже сладости и книги, водила в театры, которые, так к слову, я любил куда больше, чем кино. Эта женщина была моим идеалом. Она выдерживала все то давление, какое оказывалось на нее со стороны папы, бабушки и покойного Сергея Наумовича, второго мужа бабушки. Мой «дедушка» жутко любил маму, потому что она сделала его приемного сына мягче. Она разбудила в его каменном сердце маленького огнедышащего дракона. В один прекрасный день я вернулся из школы и с порога почувствовал запах железа в воздухе, а позже обнаружил матушку. Она полностью голая лежала в красной воде и стеклянными глазами смотрела в зеркало над ванной. Меня никто не пожалел. Бабушка заставляла учиться, а когда я пытался идти против нее, говорила, я, как мать, безвольный и слабый. Меня ранили эти слова, и приходилось доказывать обратное. Косвенное внушение. — Сева, — я подскочил на кровати, — вставай немедленно! В комнату влетел Егор Валерьевич собственной персоны. На нем бордовая рубашка и черные брюки. Ноги босые. Мужчина держал в руках кожаный ремень. Этот предмет приводил меня в ужас, и, натянув одеяло по горло, я отполз назад. Родитель скривил губы в злой улыбке. — Всеволод, — тихо прошептал он, — нам нужно поговорить. Сейчас же шуруй в мой кабинет. Будто камень с души. Ремень он вдел во шлевки брюк и ушел. Упав головой на подушку, я за что-то поблагодарил Бога и прикрыл глаза. — Так, о чем ты хотел поговорить? Папа указал правой рукой на стул подле стола и налил в стакан воды. Словно зашуганный зверек, я на носочках подошел к нему и присел на край. Напротив самодовольно хмыкнули и полезли в ящик. После копания в нем на стол приземлилась кипа бумаг, которые не о чем не говорили. Подперев круглое лицо руками, отец уставился на меня. Изучающий взгляд пробежался по моему лицу, столу и остановился на документах. Родитель пододвинул их ко мне ближе. Я недоумевающе глянул на бумажки и их предполагаемого владельца. — Знаешь, что это? — Спросили меня, властно, по-наглому. Я лишь мотал головой, как полоумный. — Хм, — брови отца выстроили сплошную линию, — это то, что ты получишь после моей смерти. Посмотри, — он махнул рукой и откинулся на спинку кресла. Неуверенно прикоснулся к стопке, провел кончиками пальцев и взял первый лист. «Договор Номер 54269 дарение жилого дома г. Калуга „15"сентября 2015 г…» Схватил второй. «Договор дарения акций г. Москва „20“ июля 2015 г…» Третий. «Договор дарения земельного участка г. Сосенский „14“ апреля 2015 г…» Дальше я листать не стал, и так понятно, что это. Я спросил, зачем, но в ответ мой старик пожал плечами и забрал документы. После короткого разговора мне разрешили идти, что я и поспешил сделать. Где-то с час я обдумывал поступок родственника, правда, не нашел этому логического объяснения. *** В шкалке на меня набросилась Сашка, бухтевшая что-то про наш спектакль. Одноклассница не раз напомнила мне, что он через неделю, и она еще не сделала костюм. Я кивал, но мыслями был не здесь. Из раздумий меня вывел возбужденный голос Никиты, который сообщил, что меня ждет Станислав Владимирович. Припомнив, что я вчера наговорил, залился краской и уверенно зашагал к учительской, в которой по моим расчетам был математик.