Станиславы

Дождь. Нет, ливень, за стеной которого ничего не видно. Я пробираюсь сквозь колючий кустарник. Его шипы царапают лицо и руки. К моему промерзшему насквозь телу прилип мокрый плащ. Этот предмет гардероба сковывал движения и имел огромный капюшон, свисавший на лицо. Мои ноги, обутые в грубые солдатские ботинки, вязли в грязных лужах. Почему здесь лужи? Почему идет дождь, и куда, собственно, иду я? Ни на один вопрос не последовало ответа. Может, потому, что я не сказала это вслух, а может, потому, что на эти вопросы не было ответа? На горизонте появилось слабенькое свечение окон то ли дома, то ли казармы. Единственное, что могу сказать, так это то, что свет отталкивал, а не манил, как должно быть в подобных ситуациях. Последние пять метров дались мне с трудом, но я выдержала эту пытку. На пороге стояло пустое ведро, светившее многочисленными дырами. Замахнувшись, я ударила четыре раза по деревянной двери, и та открылась. Встретил меня запах пшеничной каши с тыквой, которую папа готовил мне в детстве, потому что я ее любила. В доме, как мне показалось, была одна комната, длинная и неуютная. По периметру стояли деревянные лавки, покрытые коврами с причудливыми узорами, одеялами и платками. Над ними полки, на которых стояли книги. Какие-то я читала ранее, какие-то планировала прочитать в ближайшее время. Так же там стояли игрушки, мои игрушки и еще чьи-то. По среди комнаты — круглый стол с белой скатертью, двумя синими, как ночь, тарелками, вазочка с овсяным печеньем и две чашки: белая с петухом и вишневая. На полу разбросаны кубики, конструктор, машинки, карточки. В углу облицованная зеленой плиткой печка, а перед ней два ребенка кутаются в плед. Один из них мальчик моего возраста, другая — девочка. Оба с белыми волосами. Они о чем-то мило беседуют. Я сделала неверный шаг и подтолкнула машинку. Та издала непонятный звук, вот детишки и обернулись. Девочка оказалась мной в четыре года, а парень напоминал Станислава Владимировича, который ведет у меня математику… — Стася, — это голос мамы, вытягивающий из сна, как рыбацкие сети утопленника со дна Андреевского (название озера, которое находится в Калужской области, в оной живут персонажи. В этом озере в девяностые находили очень много трупов.) Ее теплая рука гладит по голове, и этот факт успокаивает. Она повторяет мое имя еще несколько раз, и, потирая слипшиеся глаза левой рукой, отрываю голову от твердой столешницы, где я, собственно, и спала. На настенных часах час ночи. Шея, как и плечи, и спина, и руки, затекла, из-за этого двигаться было очень больно, что, вероятно, заметила матушка. Она встала сзади и принялась мять ноющие точки, будто знала, где надо нажать, чтобы эта приятная боль стихла. Мама могла быть ласковой и доброй, только это случалось редко. — Иди спать, горе. Она взъерошила мне волосы и взяла со стола вазочку со сладким. Теперь она стоит на месте. Следом пошли чашки, но в раковину. Мать, приподняв белые брови, спросила, кто к нам приходил, на что я коротко и от чего-то очень холодно произнесла имечко Севы. Какой-то бурной реакции я не увидела, но было ясно — мать что-то додумала, и переубедить эту женщину будет трудно. Может, это и к лучшему. Раздевшись до трусов, я упала на кровать и закуталась в одеялко, которого мне за кухонным столом так не хватало. Перед глазами возникло лицо Стаса, и пунцовая пудра украсила мои щеки. Как теперь быть? Можно, конечно же, спихнуть все на свое хреновое самочувствие и просто извиниться, а можно... А что еще можно сделать в подобной ситуации? Ой, дура! Как же стыдно! Пиздец. Покрутившись на простынях шелковых да перинах пуховых, я уснула, как младенец. *** — Не могу поверить, что ты это сделала! — Всплеснула руками Саша, поедавшая бутерброд с колбасой. Я кивнула. А что мне, прикажете, было делать? Оправдываться перед Сашкой я не хотела, а реагировать как-то надо. Подруга помолчала с минуту, потом продолжила говорить: — Перемена только началась, следующим уроком — математика, поэтому ты сейчас же шуруешь к кабинет математиков и объясняешь Станиславу Владимировичу всю ситуацию. Ферштейн? Кивок с моей стороны, и я уже ползу. Говорить легко, а ты попробуй сделай, попробуй постучи в дверь и извинись, когда стыд пожирает тебя, и ты даже не хочешь ему мешать. — Станислав Владимирович, я прошу прощения за тот конфуз, что вчера произошел. Мне очень жаль! Это все головокружение... Тренировка прошла успешно. Говорить подобное не сложно. Теперь осталось донести до адресата, выслушать тираду, взывающую к морали, и по-быстрому смотать. Только вот мои планы были разрушены, когда за спиной кашлянули. Это был тот самый адресат... Инстинктивно пригнувшись, я повернулась на каблуках и посмотрела прямо ему в глаза. Учитель снова поднял голову, как обычно делал, когда нервничал, и на выдохе проговорил: — Отойди от двери. Он вставил маленький ключик в замочную скважину и повернул три раза, чтобы открыть кабинет, в котором никого, сука, никого, блеать, нет! Мне крышка, господа! Дверь за спиной захлопнулась, душа ушла в пятки, взгляд спрятался за волосами. Что в голове у этого человека? Будет ругать, как маленькую, или же проигнорирует? Меня попросили сесть на стул подле рабочего стола. Аккуратно присела на краешек, так делают неуверенные в себе люди, потупила взор (что ж меня на такие словеса тянет?) и царапнула себя ногтем по костяшке. Станислав Владимирович встал спиной ко мне и начал говорить: — Эти видения могут мне помочь. До меня не дошло. — Расскажи мне, что ты слышала и видела вчера, когда случился приступ. Это поможет мне. Во мне вдруг проснулась стерва. — А что я получу в замен? Что? Пятерку по математике в четверти? Нет, в году? Математик развернулся и уперся ладонями о стол, нависнув надо мной. Я осталась в том положении, в котором и была. Его глаза изучали, ноздри расширялись, губы подрагивали. Он зол? Точно, я перегнула палку... Приготовилась извиниться за все, что успела натворить за последние сутки, но меня перехватили. — Сначала ты скажешь, а уже потом мы поговорим о твоем вознаграждении. Не аргумент, а аргументище! Пораскинув мозгами, я изложила все, как на допросе. Где-то в середине моего рассказа в учительскую математиков зашел Марк Карлович. Что-то недоброе читалось в его взгляде. Он, конечно, извинился, забрал журнал и скрылся. Стас лишь фыркнул, а я продолжила нести чушь собачью, которая по Стасову мнению была важной инфой. — Опиши лицо мужчины в красной рубашке, — стальной голос. Где твои эмоции, Станислав Владимирович? — Лысый. Светлые глаза, а еще он чем-то на папу Севы похож. — Стоп! На кого? — На папу Севы Калинина, — незамедлительно повторила я, заметив, как вспыхнул огонь в глазах человечка напротив. Он резко выпрямился и хлопнул правой ладонью себе по лбу. — Как же я этого не заметил-то, — воскликнул парень. Я невольно улыбнулась. Вы, наверняка, знаете, как приятно кому-то помогать. А еще приятнее, когда помогаешь человеку, оным восхищаешься. Станислав Владимирович схватил со стола свой портфель и, подталкивая меня, вышел из кабинета, тараторя что-то об уроке. Возле кабинета стояла растерянная Саша, точно ждущая целого эротического романа с подробным описание каждого движения, но когда я сказала, что математик даже не упомянул поцелуй, улыбка с ее лица исчезла, зато явился гневный взгляд в сторону молодого человека, чьи кости перемывались мной и Сашулей. Господи, что ж вы все такие странные? — Станислава, — выходя из класса, услышала я, — спасибо. Хочешь, я тебя в математике подтяну? Что это? Вознаграждение? Да, оно самое! Кира, которая покидала царство точной науки, одной из последних услышала и слова, и интонацию, нежную, теплую, и добродушную улыбку на лице мужчины она тоже видела. Видела, и ей было больно, что это адресовано мне, и вовсе не ей. Боль бывшей подруги стала наградой. Удовлетворение от победы растеклось по капиллярам, как наркотик проникло в мышцы, наполняя каждую клетку сахаром, нет, медом наслаждения. Выкуси! Выкуси! Я коротко кивнула и улыбнулась во все тридцать два. *** — Бедрицка, у тебя по математике нормальные оценки, в конце четверти и в году выйдет пять, поэтому давай наши так называемые занятия проведем с пользой? Я приподняла левую бровь. Что-то я, как Интернет Эксплор, торможу. — Я не могу всего рассказать, потому что не уверен, что могу доверять тебе, — он достал из дипломата Никиткину тетрадь и вырвал оттуда лист, обосновав свой поступок тем, что одноклассник — раздолбай, написал что-то и протянул мне, — свободна. Я тоже вышла и побежала на следующий урок, на который так не кстати опоздала. Перед биологом я опозорилась сегодня дважды. Второй раз сейчас, так как у нас была биология. Ну, а про первый вы уже знаете. Марк Карлович рассказывал про разные листочки, клеточки и прочие растения. Слушать его было интересно, у меня даже ни разу не возникло желания достать телефон и поиграть или почитать...фанфики с участием ведьм и колдунов. Когда биолог спрашивал меня или отвечал на мои вопросы, его глаза начинали…светиться? Или мне снова мерещится какой-то бред? В очередной раз, егда (да, такое слово есть. Не надо исправлять, друзья) взгляд черноволосого учителя устремился в мое направление, я усекла, что-то здесь нечисто. Присмотревшись к Марку, я испугалась. Вокруг этого, даже не знаю, как назвать, человека летали маленькие черные сгустки, оставлявшие за собой того же цвета дорожку. По-моему никто больше не узрел этого. Страх сковал, и я на автомате закрыла тетрадку, учебник, пенал, смахнула в грубый рюкзак и отпросилась. То ли человек, то ли видение отпустил…о меня. Из гимназии я вылетела, как пробка из шампанского. Всю дорогу до дома бежала без передышки. Уже в своей комнате принялась рыться в вещах — искала записку Стаса. На ней был номер телефона и адрес. Трясущимися от волнения пальцами напечатала номер и, нажав на кнопку вызова, приложила сотовый к правому уху. Гудки шли. Левой рукой я включила компьютер, раз пять ввела неверный пароль. В Гугл-картах отыскала дом и улицу, куда, теоретически, мне нужно идти, чтобы услышать всю правду матку. На звонок не ответили, из-за этого я распсиховалась еще больше. В карман куртки положила ключи, телефон, две тысячи рублей и наушники. Мать в запое с подругами, папа с любовницей, значит, ничто не мешает отправиться на поиски приключений. Через час я стояла перед высоким двадцатиэтажным домом. Убедившись, что это то место, я зашла в подъезд, нашла нужную квартиру на тринадцатом этаже и нажала на круглую кнопочку звонка. Возле нее стояло "Киштеневский С. В.". Дверь распахнулась, это означало, что пути назад больше нет.